Фройляйн Грета, так звали эту миниатюрную, очаровательную уроженку Эльзаса, чьи черные волосы смотрелись особенно неотразимо на фоне белого форменного чепца и передника, вежливо поздоровалась, подняла упавший фолиант и, заметив, что: «Господин барон еще не полностью владеет правой рукой», предложила почитать ему вслух. Взглянув на обложку, она одобрительно улыбнулась и продолжила:
– У вас прекрасный вкус, герр фон Штайнберг. Это же роман самого графа Льва Толстого «Война и мир» в переводе фон Глюмера и Левенфельда.
Гауптман, как и многие военные, был равнодушен к романам, за исключением, пожалуй, произведений Вальтера Скотта, но ему было приятно общество красивой, молодой женщины. Чуть прикрыв глаза, он наслаждался её приятным голосом, ароматом духов, который ненавязчиво, но постоянно заставлял трепетать его ноздри и появляться игривым и соблазнительным образам в голове. Фон Штайнберг теперь хорошо понимал испанских идальго, которые обладали искусством, увидев носок туфельки юной прелестницы в строгом, до земли, платье и обменявшись парой невинных слов в присутствии почтенной дуэньи, домыслить всё остальное и при этом почти никогда не ошибиться…
Неожиданно он встрепенулся, уловив ее слова:
– «Представим себе двух людей, вышедших на поединок со шпагами по всем правилам фехтовального искусства. Фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым и поняв, что дело это – не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка. Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские. Люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии. Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил. Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие-то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям, казалось почему-то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce[1], сделать искусное выпадение в prime[2] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднимаясь и опускаясь, гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие».
Фон Штайнберг попросил девушку еще раз прочитать эти слова, а перед его глазами вновь возникли горящие аэропланы авиаотряда, окружившие его связанных подчиненных казаки лёйтнанта Гуроффа, взорванные пути на станции и свежие холмики на немецком солдатском кладбище.
Сестра Грета с удовольствием исполнила эту просьбу, но далее насладиться обществом очаровательной чтицы помешал решительный стук в дверь, и на пороге появился начальник отдела III-b Генерального штаба майор Хельмут фон Тельхейм.
– Господин барон, рад видеть вас решительно вставшим на путь выздоровления. Я вижу, что вы снова интересуетесь радостями жизни во всех её проявлениях. Я прошу меня понять правильно, но я невольно заслушался, стоя за дверью. Фройляйн Грета – великолепный декламатор, и гениальные слова, начертанные великим Толстым, обрели зримые образы. Да и фрагмент выбран, как говорится, мастерски, не так ли, герр гауптман? Русские партизаны заставили отступать солдат самого Наполеона. Но я рекомендую вам обратить внимание еще на одну книгу. Автор тоже русский, как и Толстой, носил офицерские погоны, но в отличие от графа писал о партизанах не с чужих слов. – С этими словами майор положил на стол довольно толстую папку, на обложке которой не было ни имени автора, ни названия. – Это перевод на немецкий язык книги одного русского генерала, Денниса Дафыдоффа. Заметьте, что оригинал был издан почти сто лет назад. Мне кажется, что вам будет интересно взглянуть на мысли автора через призму вашего личного боевого опыта. Отдыхайте, набирайтесь сил. Надеюсь, что вы, милая фройляйн, не оставите своими заботами раненого героя рейха? А когда врачи сочтут вас, барон, готовым к небольшому автомобильному вояжу по пригородам столицы, то я заеду за вами. Скажу на прощание только одно: вы сделали всё, что могли, и ваша деятельность высоко оценена высшим командованием. Впрочем, скоро вы сможете услышать это сами, а скорее всего, и ощутите материальное проявление на своём кителе. Честь имею, господин барон.
Майор, прощаясь, наклонил голову и, четко, по-военному развернувшись, вышел из комнаты. Сестра Грета, видя явное желание фон Штайнберга побыть наедине со своими мыслями, сослалась на необходимость проведать ещё трёх пациентов и удалилась, пообещав заглянуть к господину барону через несколько часов.
И нужно сказать, что девушка выполнила своё обещание. Дело в том, что Грета фон Ритцен, как и сотни её ровесниц из дворянских семей Германии, поступила сестрой милосердия в военный госпиталь, видя в этом свой долг перед империей. Но к этому весьма благородному и возвышенному порыву добавлялся и некий практичный расчет. Год войны привел к тому, что десятки тысяч молодых мужчин уже сложили свои головы на алтарь бога войны, и угроза остаться старой девой заставила задуматься и действовать Грет, Март, Софий и иных представительниц прекрасной половины рейха. А здесь вырисовывался весьма интересный вариант – молодой аристократ, перспективный офицер, уже успевший скрестить свою шпагу с врагами, разя их и на земле и в небесах. А раны, полученные в битве… Ну, что же – мудрый Шекспир не зря вложил в уста мавра, причем тоже профессионального военного, такие вечные слова: «Она меня за муки полюбила, а я ее – за состраданье к ним». В общем, не заметить те нежные чувства, которые испытывала фройляйн к барону, мог или слепой, или сам объект любви. Мужчины, увы, бывают иногда подобны великому Гомеру, и это сходство заключается отнюдь не в литературном таланте.
А среди недостатков майора Хельмута фон Тельхейма не значилось ни слепоты, ни отсутствия наблюдательности. Опытный разведчик и знающий жизнь мужчина, оценив ситуацию, мгновенно пришел к выводу, как её можно использовать в интересах дела. Поэтому между ними ещё до прихода гауптмана в сознание состоялся следующий разговор.
– Милая фройляйн, прошу понять меня правильно, но мне показалось, вы испытываете некоторую симпатию, которую я считаю вполне оправданной, к одному из раненых офицеров – гауптману фон Штайнбергу? – Майор дождался, пока врач представит ему девушку, и выйдет. – И поверьте, мой интерес не носит праздный характер.
Фройляйн не вымолвила ни слова, но покраснев, несколько раз кивнула головой и опустила глаза вниз.
– Грета… Вы позволите мне так вас называть? Мои годы дают мне на то некоторые права, а мои две дочери по возрасту вполне годятся вам в сестры.
Фройляйн, уже успевшая взять себя в руки, кивнула и приготовилась внимательно слушать этого важного господина из Берлина.
