– Станислав Ковган, – лениво произнес он на чистейшем польском языке. – Кличка Дантист. Активный участник движения ОУН.
– Нет, господин офицер, – возразил Дантист. – Простой налетчик на банки. Никакого ОУН.
– Господин Ковган. Если вы будете отрицать очевидное, то я прикажу вас расстрелять. Я хочу построить разговор на взаимном доверии. Без доверия вы мне не нужны.
– Понятно. – Дантист поежился. Достаточно майору подать голос, и громилы с автоматами выведут заключенного во двор – и все. Никаких адвокатов и помилований у них не предусмотрено.
– Германия против террора и за соблюдение порядка, поэтому вы вряд ли можете рассчитывать выйти отсюда. Однако Германия относится с сочувствием к чаяниям дружественных народов, в том числе в борьбе с плутократами и жидами.
– Именно с ними я и боролся, – приободрился Дантист.
– Вопрос не в том, с кем вы боролись. Вопрос в том, с кем будете бороться. И с кем дружить.
Дантист задумался, а офицер продолжил:
– С ОУН нас объединяет давнее доброе сотрудничество. Мы помогали в подготовке ваших людей. Они помогли нам раздавить этого ядовитого скорпиона – Польшу. Вы это знаете?
– Я немного отстал здесь от жизни.
– Единственный путь создания украинского государства – это дружба с Третьим рейхом, которому вскоре будет принадлежать вся Европа, а со временем и весь мир. И единственный способ для вашего движения поквитаться с москалями, как вы их называете, и польскими недочеловеками – это дружба с нами.
– Очень может быть.
– А лично у вас единственная возможность выбраться отсюда – это дружба со мной.
Дантист уже все решил. Поэтому четко произнес:
– Я всегда мечтал о таком добром и умном товарище, как вы.
Майор хмыкнул:
– Насчет доброты вы преувеличиваете. Хотя она вместе с романтикой все еще живет в моем сердце. За работу?
– Так точно, господин офицер! – Дантист встал, щелкнул каблуками, вспомнив армейские правила.
– Бросьте тянуться. Меня зовут Вилли Кляйн. Майор абвера и ваш куратор. – Офицер плеснул в пузатый бокал коньяка из хрустального графинчика на столе. – Выпейте за наше соглашение.
Глава 6
В конце июля Иван представлялся по месту прохождения службы командиру стрелкового батальона, а потом и широкоплечему, кряжистому, возрастом лет тридцати пяти командиру третьей стрелковой роты. Последний принял нового подчиненного как родного. Сразу предупредил, что в его первом взводе проблемы с дисциплиной, бывшего командира за пьянку разжаловали до младшего лейтенанта и спровадили на другое место службы.
– Пошли, представлю тебя, – сказал комроты, поднимаясь с лавки и выходя из избы, служившей штабом батальона.
И вот Иван, чистенький, гладко выбритый, румяный, пышущий здоровьем, высоченный – метр восемьдесят три, стоит перед пятью десятками людей, юных или уже в возрасте. Для них ему предстоит стать командиром, наставником, а случись что, то царем и богом.
– Командир у вас молодой, но уже отличник боевой и политической, – представлял Ивана ротный. – Кстати, чемпион округа по боксу.
Иван ловил на себе мрачные испытующие взгляды – мол, что за гусь.
Когда ротный ушел, новый взводный неторопливо прошелся перед строем. Потом еще раз, будто специально сгущая висящее молчание. И отчеканил:
– Сразу скажу – вы будете лучшим взводом полка. И добиваться исполнения приказов и успехов в учебе я буду любыми законными средствами. Разгильдяйства не потерплю.
Он выразительно сжал кулак.
По строю прошел ропот.
– Вопросы? Предложения? – спросил Иван. – Нет? Сержант, командуйте выдвижение на завтрак.
– Взвод! – крикнул замкомвзвода Богатырев, статью и уверенными повадками соответствующий своей фамилии. – Шагом марш! Правое плечо вперед!
Закрутил Иван службу крепко. Неустанный труд в летних лагерях, на полигонах, отполированных животами ползающих по-пластунски воинов, на стрельбищах, напряженная учеба и выматывающая физкультура. Кто из красноармейцев взвода имел хоть какой-то жирок, вскоре его растряс. Кто испытывал проблемы с грамотностью, подтянулся. Вильковский готов был терпеливо, до победного, объяснять, показывать каждому, что делать и как понимать заковыристую задачу. Не переносил на дух одного – лености.
Иван добился полной укомплектованности взвода – пятьдесят один человек в четырех стрелковых и одном минометном отделении. Организовал все строго по уставу – все попытки панибратства были сразу пресечены. Обращался предельно корректно, лишь в крайних случаях переходя на «ты». Но все знали, что ударом кулака командир может свалить быка.
В полк приезжали спортсмены, в том числе известный в вооруженных силах боксер – старший лейтенант-танкист. В дружеском поединке Иван умудрился свалить его в первом раунде, чем вызвал бешеные крики восторга у его взвода – мол, а наш-то вон какой!
Занятия по боксу он начал практиковать сперва во взводе. Но вскоре к нему потянулись желающие со всего полка, так что вышло что-то вроде спортивной секции.
Хотя гонял он подчиненных в хвост и в гриву, но вскоре даже заправские ворчуны перестали ворчать. Ведь больше всего лейтенант не жалел себя. Был справедлив, никого не наказывал по самодурству или плохому настроению. И всегда отстаивал своих людей, даже когда те были не правы. Потом наказывал своей властью, но чужим на расправу не отдавал.
Щелкали месяц за месяцем. Подошел сорок первый год. В воздухе явственно ощущалась скорая гроза. То и дело якобы заблудившиеся немецкие самолеты пролетали над расположением полка. Да и на самой Украине обстановка была тревожная. Контрреволюционный элемент и буржуазные прихвостни не спали. Чуть ли не каждый день приходили вести о нападениях на органы власти, военных, колхозы.
На собрании командиров в деревянном здании клуба не раз выступал полковой особист Сергей Рубан. Этот побитый молью бывший агроном воевал еще с беляками в Гражданскую, орден Красного Знамени ему вручал лично Троцкий, о чем теперь чекист разумно умалчивал. Он настойчиво повторял:
– Разведка противника спит и видит, как поймать вас в свои сети. Бдительность! Да, вы на советской территории. Но приграничной, наводненной агентурой врага. Какого врага?
Тогда не принято было говорить о немцах плохое, так что отвечал уклончиво:
– Мирового империализма, какого же еще.
То, что это не пустые слова, Иван убедился на собственной шкуре. Командиры снимали комнаты в расположенном рядом небольшом чистеньком городке, где над домами с черепичными крышами гордо возвышался пик действующей кирхи. На съем выделяли деньги, и Иван подобрал комнату в брошенном сбежавшими в Польшу хозяевами двухэтажном особняке, который теперь делили семьи местного сапожника, конторского счетовода и одинокая девушка Оксана.
Вот эта гарная дивчина стала всячески ластиться к Ивану. Не то чтобы он был женоненавистником, у него уже были близкие отношения с девушкой. Но он отлично помнил слова деда: «Не давай себе воли в тех краях».
Встреч наедине и пикантных ситуаций с Оксаной он старался избегать. Она же не отставала, видимо, считая, что у него не должно быть никаких иных мыслей, кроме как о стройном девичьем стане. Но он считал иначе. Смущала его и явная искусственность, наигранность ее поведения. Стал внимательно присматриваться и начал замечать странности. То непонятные люди ныряли к ней по вечерам и тут же уходили. То она сама куда-то неожиданно срывалась, притом явно не на свидание.
В майора Пронина, героя-контрразведчика из знаменитой книги Льва Овалова, Иван играть не стал. Доложил обо всем Рубану, заявившись в служебный домик особиста на самом краю расположения полка. И в очередной раз удивился, насколько же мешковато сидит на чекисте военная форма с двумя шпалами в петлицах и шевроном политработника на рукаве.
– Это ты молодец, что пришел, – добродушно произнес особист, отхлебывая чаю из стакана в серебряном подстаканнике. – Не зря, выходит, лекции вам читаю.