«Я все постигну. — Такие слова примарх твердил бесконечными ночами, словно мантру. — По крайней мере, эту науку у меня не отнимут, как отобрали все остальное».

Когда наконец пришло сообщение, что фрегат Пятого легиона взят на абордаж и подготовлен к его прибытию, Мортарион перебрал несколько колб и стеклянных капсул с живыми образцами. Найдя то, что искал, он грузно вышел из отсека. Внутри остались неумолчные шепоты и медленно ползущая тьма.

Примарх миновал извилистые внутренние переходы «Стойкости», где каждый встречный уступал ему путь. Легионеры кланялись, простые смертные падали на колени, не осмеливаясь смотреть в мертвенно-бледное лицо шагающего мимо великана. Воины Савана, почетной гвардии Мортариона, встретили его в ангаре «Грозовых птиц».

В пустоте, на подлете к цели, примарх изучил трофей через иллюминаторы реального обзора. Корпус фрегата был обожжен, словно тот рухнул в озеро жидкого пламени. Несомненно, артиллеристы «Стойкости» сегодня поработали на славу.

Пролетая через осевший створ посадочной палубы, «Грозовая птица» резко снизилась во избежание столкновения. Она приземлилась на расколотую площадку перед ангаром, среди шипящих груд расплавленного металла.

Мортарион покинул транспорт. Палубы звездолета еще горели, но примарх преодолевал их, словно тень из загробного мира, пока его свита топала позади. Повелитель Смерти ступал по распластанным телам и Белых Шрамов, и своих легионеров, что вместе лежали кровавыми грудами. Издали еще доносились звуки боя — треск болтерных выстрелов, лязг клинков, — но абордаж подходил к концу. Воины обеспечили Мортариону безопасное прибытие на корабль: зачистили машинное отделение и мостик, отключили оружейные системы.

В коридорах дурно пахло — Белые Шрамы измазали некогда блестящие поверхности благовониями с какой-то варварской планеты. Помещения были слишком яркими, с красно-золотой отделкой, и примарх машинально настроил фильтры смотровых линз. Он уже привык, что отсеки всех космолетов его легиона затянуты миазмами.

Подходы к мостику были разрушены полностью. Очевидно, враги успели возвести баррикаду за последними взрывозащитными дверями и яростно сражались за каждый метр палубы. Павшие в доспехах Гвардии Смерти и бело-костяной броне сынов Хана встречались одинаково часто, что говорило о несгибаемости чогорийцев. Раньше они не особенно славились подобным.

Из врагов, что участвовали в сражении, уцелел только один. Все остальных — космодесантников, людей из экипажа, сервиторов — перебили на их постах, отчего мостик пропах медью и угольной гарью.

Выжившего неприятеля, командира корабля, держали двое Гвардейцев Смерти. С него сорвали шлем, длинные черные волосы свисали путаными космами с головы, покрытой красными пятнами.

Мортарион подошел к нему, и все легионеры отступили, выстраиваясь кольцом вокруг примарха и его добычи. Разбитое оборудование глухо потрескивало, выпуская под своды мостика вьющиеся струйки дыма.

— Посмотри на меня, — скомандовал Мортарион.

Белый Шрам с трудом поднял голову и попытался сфокусировать взгляд.

— Тебя взяли в плен, — сказал примарх и наклонился к легионеру, изучая его раны. Вытянув руку в медной перчатке, он провел пальцем вдоль рубца на левой щеке воина. — Ты достойно сражался, но теперь твоя судьба решена. Ты направлялся в точку встречи со своим господином. Назови мне ее координаты.

Пленный ухмыльнулся разбитым ртом. Затем он харкнул сгустком крови Мортариону в лицо.

Примарх не стал вытирать кислотную жижу, и та сползла по корпусу дыхательной маски.

— Что ж, ладно, — произнес он.

Повелитель Смерти достал сосуд, который прихватил в своих покоях. Этот контейнер, длиной с предплечье и немногим больше его в диаметре, с обеих сторон закрывали железные колпачки. Между ними, за матовым бронестеклом, рывками плавало нечто живое. Когда примарх поднял колбу, черные щупальца хлестнули по ее внутренней поверхности, ненадолго присосались к ней и резко отдернулись.

— Взгляни. Это дьемдья-фалак, пожиратель разума. Он убьет тебя, но лишь через много долгих часов. Пока он поедает твой мозг, ты будешь выкрикивать ответы на все мои вопросы, а затем потеряешь сознание. Если тебе известно о перемещениях Хана, его союзниках, его слабостях, ты все расскажешь мне. Разве не странный финал? Разве не странное существо? Я долго охотился за ним, поскольку сейчас такие твари немыслимо редки и бесценны. Но теперь оно принадлежит мне, и, будь уверен, я его использую.

Воин презрительно взглянул на сосуд.

— Якша, — прохрипел он.

— Демон? Нет, не в этом случае. Во вселенной есть чудовища не только из варпа. Но послушай, упрямством делу не поможешь. Скажи, где твой господин, и я, возможно, позволю тебе умереть с честью.

Белый Шрам не мог оторвать взгляд кроваво-красных глаз от создания, что дергалось внутри колбы. После долгой, мучительной паузы он поднял взгляд на Мортариона.

— Тогда я… скажу… — заговорил легионер; в горле у него клокотала кровь.

Примарх внимательно слушал.

Пленный ухмыльнулся.

— …твоему трупу. Смеясь.

— Боюсь, ты упустил свой шанс, — тонко улыбнулся Мортарион. По его знаку двое Гвардейцев Смерти заломили воину руки и вынудили опустить голову ближе к наклонившемуся примарху. — Мы еще поговорим о многом, но сейчас, пока твой разум принадлежит тебе, знай: вы разбиты. Вы проигрываете все свои битвы. Вас создали быстрыми, но эта война ведется на медленное истощение. Вы истекаете кровью за творца, которому неизвестно даже, выжили вы или погибли. На Просперо я предложил твоему господину выбор: величие или ничтожность. Пока твой разум будет рваться на куски, мучительная боль — просачиваться в душу, а ты сам — выдавать мне любые тайны, помни об этом. Он виноват во всем.

Закрыв глаза, легионер забормотал какую-то мантру.

— Эр Каган, эран орду гамана Джагатай. Танада талскар. Эран Императора. Эр Каган, эран орду гамана Джагатай…

Мортарион не мешал ему бредить. Он поднес стеклянную трубку к лицу воина и одним движением скрутил колпачок. Тварь в вихре черных чешуек, струях жидкости и треске рвущейся кожи прыгнула на голову Белого Шрама, пробила шипастыми щупальцами закрытые глаза и уцепилась за виски.

Примарх отступил от завопившего легионера и выбросил ненужную колбу. Быстро оглядев разрушенный мостик, ряды изломанных тел и залитые кровью переходные мостки, он вздохнул.

— Итак, начнем и посмотрим, надолго ли это затянется, — произнес он, оборачиваясь к дергающемуся воину. Лоб пленника целиком скрылся за дрожащей, извивающейся массой, на которой пульсировали железы с нейротоксином. — Скажи мне, где Хан?

Глава двенадцатая

«Лунный серп» вышел из-за пелены вдали от Эрелиона — с запланированного курса к точке перехода его снес яростный варп-шквал. Во время странствия Есугэй чувствовал все удары эфирного шторма — как сильные, так и слабые. Волны имматериума захлестывали хрупкую внешнюю оболочку корабля, накатывали на нее, давили, словно груды земли на прогнивший частокол.

Таргутай видывал и худшие бури, но непрерывные жестокие атаки небес сказывались на корабле. Его состояние почти не улучшилось после возвращения в строй, со времен Просперо, а тогда звездолет едва годился для рейсов в пустоте. Есугэй повсюду замечал признаки тяжелых нагрузок: трещины на стыке переборок и палуб, постоянное мерцание люменов, запах подтекающего прометия.

Запершись в личных покоях, грозовой пророк прочитал мантры возвращения домой, чтобы на несколько секунд забыть об урагане. Он стоял с закрытыми глазами перед алтарем, застланным тьяном с каллиграфическими письменами. Над золотыми чашами курился дымок сандалового дерева, что мерцал в свете трех люменов на антигравитационных подушках.

Ощутив, что руки и ноги налиты свинцом от усталости, Таргутай проделал привычные упражнения для мускулатуры. Эти приемы, изученные им еще до Вознесения, предназначались для обычного человека, но Есугэй по-прежнему расслаблял мышцы с их помощью. Если старые ритуалы и не слишком влияли на генетически улучшенное тело воина, то уж разум помогали успокоить точно.