Скудное техническое оснащение и высокий риск делали профессию рыбака в Коста-Асуль сродни занятию игрока по-крупному: ставкой в обоих случаях была жизнь. Ни один здравомыслящий хозяин ни за что не отправит своего работника в море, если метеорологи предупреждают о приближающихся северных ветрах Нортено. Но в отличие от больших коммерческих портов, расположенных вдоль побережья Мексики, в Коста-Асуль нет портового инспектора, который бы обладал полномочиями запрещать выход в море в плохую погоду. Каждый прикидывал плюсы и минусы, расходы и доходы и волен был решать сам, оставаться на берегу или выходить в рейс. И каждый мог допустить ошибку. Альваренга, простой, но великодушный человек, едва умевший написать пару слов, помимо собственного имени, процветал и чувствовал себя вольготно в этом мире рыбаков, мало изменившемся со времен древности. Он умел находить красоту в простых вещах: длинная снасть с семью сотнями крючков, маленькая рыбацкая лодка, напарник – вот и все, что было ему нужно для счастья. Раскиданные по палубе предметы составляли суть его мира, были его неотъемлемыми элементами: набор различных ножей, ведра, канистры и прочие предметы утвари, заляпанные кровью и рыбьей чешуей. Человек против вещей – это было в его стиле. «ЕСЛИ ТЫ НАСТОЯЩИЙ РЫБАК, ТЫ ВЛЮБЛЯЕШЬСЯ В ОКЕАН СРАЗУ И ВСЕМ СЕРДЦЕМ, – говорит Альваренга. – Есть такие рыбаки, которые ходят в море через день, но я не из их числа. Я отправляюсь на лов как можно чаще, если только хозяин не велит мне остаться на берегу. Это настоящая любовь, потому что океан дает тебе еду, снабжает деньгами, и постепенно плавать и ловить рыбу входит в привычку. Если ты любишь океан, ты любишь адреналин, энергию. Ты сражаешься с океаном, и он становится твоим врагом. Ты борешься и дерешься. Он может убить тебя, но ты отрицаешь смерть».

Альваренга рисковал жизнью всякий раз, когда отмахивался от штормовых предупреждений синоптиков и игнорировал советы остаться в порту, отправляясь вместо этого бороздить море в погоне за дополнительным дневным уловом. Он был уверен, что сможет перехитрить волны и ветер, и в конечном счете всегда возвращался домой с холодильником, полным до краев: тысяча фунтов свежей рыбы – свидетельство его смелости и сноровки. А когда его товарищи-рыбаки переворачивались, тонули или пропадали в море, Альваренга был одним из первых, кто добровольно отправлялся на их поиски, рискуя жизнью и здоровьем. Все эти поступки, его смелось, отвага, бескорыстие делали сальвадорца очень привлекательным в глазах многих местных красоток. Альваренга со смехом описывает, какой начинался кавардак, если две его подружки случайно сталкивались у дверей его скромного жилища на берегу моря. «Мой тогдашний босс Мино связывался со мной по радио с берега и говорил: “Внимание, внимание! Предупреждаю: много красивых женщин рядом с твоим бунгало”. Когда такое случалось, лучше было вообще не выходить на берег».

В четверг вечером 15 ноября 2012 года рыбакам выпал хороший повод для пирушки. В двух кофрах, обложенных льдом, лежали почти 200 кг свежей морской рыбы, добытой с самого дна океана: тунец, марлин, корифена, рыба-молот, лисья акула. Там, далеко в море, куда отваживались забираться только самые смелые рыбаки, клевало абсолютно все. Если продать добычу по рыночной цене 20 мексиканских песо за килограмм (примерно 70 центов за фунт), за вычетом 50 %, полагавшихся боссу, с учетом расходов на топливо, каждый получал на руки чистыми по 150 американских долларов. В местном ресторане, где ужин на двоих стоил четыре доллара, а комната в отеле у моря – семь, при таком раскладе каждый становился настоящим богачом.

Компанерос собрались вместе на закате, и вечеринка началась. Вместо трехдневного кутежа ребята были нацелены на пьянку среднего масштаба. Поскольку рыба клевала хорошо, большинство планировали кутить только до двух ночи, потом немного поспать и на следующее утро сразу после завтрака снова выйти в море. Синоптики предсказывали надвигающийся с севера шторм. Поднимался сухой, порывистый ветер, иногда достигающий силы урагана, но зато без дождя. Скорее всего, в следующие несколько дней погода переменится, и тогда можно будет кутить сколько душе угодно, пережидая холодный фронт.

Альваренга и его друзья нежились в гамаках, развешанных внутри бунгало, стоящего на пляже у самой лагуны. Двор перед хижиной был усеян мятыми жестянками из-под пива «Корона», пустыми бутылками из-под текилы и пластиковыми бутылями из-под кецаля – дешевого пойла из сброженного зерна. Из висящего под потолком сотового телефона доносилась мелодия в стиле регги, под которую несколько мужчин жаловались друг другу на постоянную нехватку одиноких молодых женщин в городке. Травы было куплено столько, что ее хватило бы, чтобы до бесчувствия обкуриться всему 61-му батальону национальной армии Мексики, который ввиду обострившейся войны против наркобаронов был передислоцирован в Чьяпас и в данное время перекрывал дорогу недалеко от Коста-Асуль. По рукам ходили две толстые самокрутки, которым позавидовал бы сам Джимми Клифф. Две тусклые лампы без абажура, висящие под потолком, раскачивались от легкого ночного бриза. Пробегающие по крыше игуаны шуршали и били хвостами. Ночные ястребы и совы охотились в темноте, в то время как большие крыланы кружили над пальмами в поисках фруктов. Гигантский крокодил по прозвищу Луни выбрался из логова на другой стороне лагуны, чтобы совершить свою обычную полуночную прогулку по темному заливу. В глазах хищной рептилии светились красные огоньки – отражения портовых огней. Разговор, ведущийся на своеобразном сленге мексиканских рыбаков, состоял из непристойностей и грязных шуток со скрытым смыслом. Альваренга был известен в кругу друзей под прозвищем Чанча – менее грубый вариант Пигги (Хрюшка): так сальвадорца прозвали из-за его прожорливости и всеядности. Мино, его непосредственный начальник, говорит, что Альваренга ел практически все, что падало на решетку барбекю. «Мы только что поджарили над огнем тунца, а он уже нарезал корифену, готовя новую порцию… Он ел и ел, но не толстел ни на грамм. Я сказал ему: “Чанча, у тебя, должно быть, черви в животе”. Другие полагают, что Альваренгу прозвали так из-за светлой кожи. В отличие от кофейного оттенка кожи большинства местных жителей в цвете кожи сальвадорца преобладали розовые тона, делая его похожим на поросенка. Хотя ребята только что заглотили несколько тарелок обильного ужина, состоявшего из разных блюд, марихуана вызвала у них новый приступ зверского голода. По-дружески беззлобно рыбаки принялись донимать своего патрона Уилли, уговаривая его заказать им еще несколько порций какой-нибудь еды. Уилли, тихий, спокойный человек, бросил на своих подопечных взгляд, каким старый, опытный учитель смотрит на расшалившихся подростков, однако все же согласился отправить мальчишку-посыльного в ближайшее кафе.

Томясь в ожидании новой порции цыпленка-гриль и холодного пива, Альваренга не выдержал. Он встал и открыл холодильник, где хранилась наживка для завтрашней рыбалки. Рыбаки намеревались установить снасти с 2800 крючками, поэтому заранее запаслись несколькими сотнями фунтов сардин, на которую предполагалось ловить добычу. Но Чанчу мучил голод. «Пройдет тыща лет, пока этот мальчишка принесет еду», – сказал он, притопывая от нетерпения, и вытащил из морозильника сардину длиной в собственную руку. Рыбина таращила мертвые, выпученные и покрытые изморозью глаза в застывшем навеки ледяном взгляде. После экспресс-заморозки в жидком азоте сардина была твердая, как камень. Альваренга потянулся к стопке, высотой сантиметров тридцать, сложенных друг на друга мексиканских лепешек тортилья, возвышавшейся посреди большого общего стола, за которым обычно обедали рыбаки. Положив рыбину сверху, он завернул ее в лепешку и, зная, что за ним наблюдают несколько пар глаз, одним махом откусил хвост и принялся жевать полузамороженную сардину, энергично двигая челюстями. Его круглое лицо расплывалось в блаженной улыбке.

– У тебя будет расстройство желудка от сырой рыбы, – застонал Уилли.