– Ты возьмешь меня к себе в гости?

– Конечно. Только не «в гости». Мой дом – это и твой дом тоже.

– Я еще ни у кого никогда дома не был.

– Вот пройдут экзамены, тебя примут, определят программу – и до конца лета каникулы. Я планировал на это время взять тебя домой.

Юм перестал дышать. Это что, ему можно на такое надеяться? Дед возьмет его к себе домой?

– Ты ешь давай, – улыбнулся Дед. – Тебе для экзаменов силенки понадобятся. Да и потом, на каникулах, тоже: мы с тобой возьмем мой парусник, пойдем в море. Окрепни давай, а то штурвал не удержишь.

– Возьмем что?

– Парусник. Судно с парусами. Движется при помощи силы ветра.

– Оно летает?

– Оно идет по морю, по волнам. А ветер дует в белые-белые паруса.

– Я не видел…

– А лодочки в каналах видел там, в прежней школе? Ну вот, такое же, только большое. Да ты многого еще не видел – сколько же у тебя еще впереди всего счастливого…

– Я буду ждать…Деда, а мне ведь уже пора в «Венок»?

– Да. Ведь экзамены уже завтра утром. Ты доел? Мороженое будешь?

– Нет, я орешков…А можно я немножко с собой возьму?

– Конечно…Ну, пойдем. Я хочу тебе что-то подарить.

Они вернулись в кабинет. И вскоре стюард принес Яруну что-то в небольшой коробочке на подносе. Ярун долго рассматривал это, потом сказал стюарду:

– Передайте мастерам, что я доволен и очень признателен. Это именно то, что требовалось. Такая тонкая работа в такой краткий срок – и выполнена безупречно. Передайте мою благодарность.

Юму становилось все интереснее. Наконец Дед сказал:

– Эй, внук…Дай-ка руку…Нет, левую…Вот так, – и он застегнул на запястье Юма детский браслет, украшенный небольшим, каким-то очень знакомым черным камнем. – Не прошу, чтоб носил постоянно, ведь в таймфаге, наверное, будет мешать. Прошу – сберечь. Это тебе…Так скажем, памятка.

– Это из твоего перстня камень!!

– Да и металл из него же – как раз хватило, ты ж еще малыш. Руки как веточки…Но вот потом тут, смотри, можно покрутить и он раздвинется. Носи и носи. А когда вырастешь, вели, чтоб тебе из браслетика опять кольцо сделали.

– Хорошо, – согласился Юм. – Только какой камень непростой!

– Вот расскажу тебе потом не спеша, что это такой за камешек. Думаю, с ним тебе будет полегче. Ну и… Он особенный. Можно сказать, это камень с другого края мира.

Юм обнял его за шею и прошептал секрет:

– Я давно мечтаю посмотреть, что там на том краю, что за краем. Я придумаю, как туда долететь. Только надо построить такие…парусники.

– Ты построишь, – тоже тихонько ответил Ярун, улыбнувшись. – И долетишь всюду, куда захочешь. Ведь времени нет. Смотри, вот, видишь узор на камне? На самом деле это буквы, это слова древнего-древнего языка, и написано тут: «Время не существует».

0,4. Экзамен на все

До самого позднего вечера с Юмом долго и неторопливо возились четверо врачей, один из которых был тагетом, а трое других работали в симбионтах. Причем кареглазого худого тагета, с тонким шрамиком над бровью и тихим голосом, Юм узнавал – где-то когда-то видел, но не помнил, а двоих других врачей хорошо знал еще с весны. С ног до головы они его обследовали, выписали кучу витаминов, а потом долго-долго – Юм успел, держась одной рукой за подаренный Дедом браслет на другой, задремать на кушетке под легким одеялом поверх прилепленных по всему телу датчиков – бормотали над картинками своего компьютера. Но краем сознания Юм чуть удивлялся – почему ему понятно, что такое нейровегетативная стабилизация, нейропиль, мультиполярные нейроны и вообще цитоархитектоника? Где он все это уже слышал? Нет, чтоб важное что-нибудь помнить…Вот только тихий голос – мужской голос, объяснявший ему все эти термины – словно бы звучал где-то совсем близко за краем реальности, казалось, прислушаться – и он придет на самом деле… Кааш. Он его лечил, учил чему-то… Хотел, чтоб он стал хороший…

И еще они все удивлялись чему-то, восхищались безупречности, совершенству работы, Юм даже забеспокоился, когда они снова положили его на кушетку вверх спиной и что-то стали в его позвоночнике высвечивать и высматривать. Бывало, что у Юма поясница ныла и немела, но это было так часто, что стало привычным. Но вот когда спина начинала болеть, то такой злобной болью, что унять ее можно было только за несколько часов неподвижного лежания на твердом полу. Ничего приятного. И плакать хочется. Лежишь и терпишь. А врачи сейчас говорят, что – «исцеление»? «Волшебное»? Что ж там стряслось-то с ним такое, что теперь «это чудо»? Что такого он натворил, что кому-то пришлось перешибить ему хребет?

Потом и врачи, и Вир долго объясняли ему, что он маленький, хрупкий, что должен за своим здоровьем следить: хорошо кушать, гулять, не переутомляться; беречь ноги и спину, что ему нужно окрепнуть и поберечься от стрессов. Юм соглашался. Он и сам знал, что резервов организма почти нет. Но озадачило, что на самом деле он на два с половиной года старше, чем раньше все вокруг считали.

– Рос в космосе, – ничего не объяснил полузнакомый доктор. – К тому же наследственность специфическая, плюс реакция на стресс. Способ выживания, мимикрия и временной бонус одновременно.

– Я не расту, чтоб выжить? – чуточку обиделся Юм.

– Сейчас уже потихонечку растешь. Но все равно слишком медленно. И дальше будет еще медленнее, тебе это лучше заранее понять.

– Почему?!!

– Это отдельный разговор, и не мне его с тобой вести.

– …Что я с собой сделал? Что я испортил?

– Думаю, в это даже ты вмешаться не мог. Такая у тебя природа.

– А лекарство? Чтоб я рос?

– Нет лекарства. Малыш, спокойно. Я скажу Ние, чтоб поговорил с тобой об этом, – пообещал Вир. – Ну что ты. Да все на свете люди с тобой бы мгновенно поменялись, ты ведь жить будешь долго-долго, запредельно долго, нам не представить…

– Это еще и надолго, – чуть не заревел Юм. – Да что ж так угораздило-то… Ох. Там в маленькой школе одноклассники, когда я думал, что мне десять – как кони, я как гном с ними рядом, а они, оказывается, еще и младше на два года… А тут я что буду – муравей?

– Не в ясли же тебя сажать? – усмехнулся доктор.

– А куда меня вообще тогда…

Вир подошел и погладил по лопаткам:

– Солнце мое, не горюй. Вот экзамены посмотрим, как сдашь, может, правда – в ясли… Юм, ну – уймись. Ты – это ты, всем безразлично, какого ты роста.

– Самая маленькая из моих проблем, – согласился Юм. – Но все равно… Я-то думал, вот вырасту… А тут еще сколько лет голову задирать. Извините. Я точно не виноват?

– Нет. Слушай, ты что, боишься ребят? Вот с кем предстоит учиться? – догадался врач.

Юм честно кивнул.

– Никто не обидит. За что тебя обижать? К тому же у тебя двойная альфа охраны, ты под присмотром всегда, – хотел подбодрить Вир.

– Еще и это…

– Так надо. И тебя берегут, и ты себя береги. Первое дело – ноги, не бегай подолгу, а то хромать начнешь. Второе – спина, травма серьезная, ты восстанавливаешься великолепно, но в кое-каких отделах позвоночника еще прослеживается слабость. Ничего такого, что меня беспокоило бы, но помни – пока не окрепнешь – никакой беготни и ничего тяжелого не поднимать, – доктор взглянул на Вира: – И никаких симбионтов и имитаторов. Рано. Никаких тяжелых интерфейсов. Пусть книжки читает.

– Я вижу. Прослежу, – печально сказал Вир.

Они одновременно взглянули на внимательного, облепленного датчиками голого Юма, все еще сидевшего на высокой жесткой кушетке. Юм чувствовал себя калекой, несчастным и изнуренным. Как стыдно. А они посмотрели, переглянулись, и доктор вдруг улыбнулся:

– Имитаторы ему точно ни к чему, пусть жить учится. И страсти жить в нем куда больше, чем ему самому кажется. Будет, будет у нас эта умница угрюмая и свободным, и веселым.

– Ты видишь? – усмехнулся Юм, отлепляя от замерзшего живота теплые разноцветные монетки датчиков.

– Вижу, – строго сказал доктор. – Если бы ты еще сам этого захотел.