Оба приподняли головы при стуке колес экипажа.

— Должно быть, Мерсенниус. Надо мне его впустить. Ульрика ни за что не услышит, а лапландец дрова рубит.

Это и впрямь оказался Мерсенниус, крайне предрасположенный к Стивену как к благодарному, отзывчивому пациенту и отличному примеру эффекта морозника. Он снова подчеркнул его достоинства, и Стивен признал:

— Конечно, я сам буду его прописывать. Скажите, уважаемый коллега, не будет ли у вас возражений, если я через день-другой откажусь от вашей заботы? За мной зайдет корабль, может, он уже даже ждет в Стокгольме, и мне не хотелось бы его задерживать.

— Возражения? Нет, — сказал он, прощупывая ногу Стивена. — Не с моей басрианской повязкой, при условии, что перевезут вас экипажем и сразу переправят в койку. Я вам дам морозник в дорогу. Корабль придет из Англии?

— Нет, из Риги.

— Тогда можете расслабиться. Сегодня ветер благоприятный, но довольно долго он таковым не был. Ни один корабль из Рижского залива бы не вышел, разве что рискнув проливом Суур. У меня есть небольшая прогулочная лодка, так что за погодой я слежу очень внимательно.

— Значит, у меня хотя бы есть время собраться, — заметила Диана, а потом, гораздо более счастливым голосом, добавила: — Стивен, а что мне делать, пока ты будешь в Южной Америке?

— Оставайся с Софией, пока присматриваешь место с хорошими пастбищами для твоих арабских лошадей и дом в Лондоне. Кажется, на Халф-Мун-стрит один как раз продают.

— Ты надолго, как думаешь?

— Надеюсь, что нет. Но скажу тебе, дорогая, пока война должным образом не закончится, и Бонапарта не свергнут, я должен оставаться в море, по крайней мере большую часть времени.

— Разумеется, — согласилась выросшая в семье военного Диана. — Думаю, что до тех пор я лучше останусь с Софи, если она меня примет. Возможно, воспользуюсь конюшнями Джека — они ведь пустые. Стивен, мы правда можем позволить купить дом в самом Лондоне? Они ужасно дорогие.

— Я тоже так считаю. Но мой крестный отец, упокой Господь его душу, оставил мне ужасную кучу денег. Забыл, сколько получается в английских фунтах, но пущенная в оборот часть уже приносит гораздо больше жалования адмирала флота. Когда настанет мир, сможем обзавестись еще и домом в Париже.

— Как хорошо! Стивен, мы правда сможем? Мне это понравится. Какое же я до обидного меркантильное существо — мое сердце колотится от счастья. Я довольно-таки сильно обрадовалась, заполучив своего мужа назад, но то, что он вернулся с ног до головы в золоте, просто приводит в восторг. Как же вульгарно!

Она вскочила на ноги и прошлась по комнате туда-сюда пружинящими шагами, после чего заметила: — Ягелло в своем экипаже. — А потом воскликнула: — Господи! Там позади него Джек Обри!

Джек вошел в комнату на цыпочках, с тревогой и дурными предчувствиями на лице. За ним следовали Мартин и Ягелло. Он отстраненно, как родственник, поцеловал Диану, и тепло, сухо, аккуратно пожал руку Стивена.

— Бедный мой старый приятель, как ты поживаешь?

— Очень хорошо. Спасибо, Джек. Как дела у корабля, раздобыли ли парусину?

— В отличной форме. Пронес нас сквозь Суурский пролив под брамселями, как скаковая лошадь, правым галсом, под лиселями сверху и снизу. Полным ходом по этому чертовски узкому проливу мимо острова Вормси — можно галету швырнуть в подветренный берег. И «Сюрприз» получил дюжину рулонов такой парусины, какую используют только на небесах.

Стивен издал скрипучий смешок, обозначавший у него удовлетворение:

— Диана, позволь мне представить моего хорошего друга, преподобного мистера Мартина, о ком ты так много слышала. Мистер Мартин, моя жена.

Диана протянула ему руку с приветственной улыбкой и призналась:

— Думаю, сэр, вы единственный джентльмен среди наших друзей, которого покусала ночная обезьяна.

Некоторое время они обсуждали ночных обезьян, капибар и бородатых игрунок. Ульрика и лапландец подали кофе. Во время паузы Стивен спросил:

— Джек, ты пришвартовался у того изящного причала в старом городе?

— Да, носом и кормой к причальным тумбам. И уже развернулся для выхода.

— Удобно ли, если мы сегодня поднимемся на борт?

— Больше всего на свете хотел бы этого. Не доверяю я этому ветру, вряд ли он продержится еще двадцать четыре часа.

— Разве вы можете путешествовать со сломанной ногой? — озаботился Ягелло.

— Мерсенниус говорит, что вполне могу, если на корабль меня доставят в экипаже. Ягелло, не будете ли так добры?

— Разумеется, разумеется. Мы вас спустим вниз на снятой с петель двери и погрузим внутрь, а мистер Мартин вас будет держать. Буду править очень мягкой рысью, а от моего полка выделим полковничий эскорт.

— Диана, дорогая, тебя это устроит? Или тебе нужны еще день-два собраться?

— Дай мне пару часов, — ответила Диана с сияющим взглядом, — и я в твоем распоряжении. Джентльмены, не торопитесь, прошу вас, допейте кофе. Пошлю сюда Пишана с сэндвичами.

Но джентльмены все-таки поторопились, по крайней мере, Обри и Ягелло ушли посмотреть, подойдет ли дверь, которую Ягелло вроде бы видел в бабушкином сарае, и не поможет ли какая-нибудь из ее оставшихся служанок в сборе багажа.

— Я точно слышу Бондена внизу, — заметил Стивен, когда остался вдвоем с Мартином. — Падин здесь?

— Сказать по правде, нет. К несчастью, сегодня утром у нас случились разногласия, и капитан Пуллингс его заковал в кандалы. Ненавижу доносить, но без малейшего намерения поймать его, я застал Падина, откачивающего лауданум из одной из больших бутылей и доливающего в настойку бренди...

«Конечно, конечно, конечно, — пробормотал Стивен. — Каким же я оказался жутким простаком, ни разу этого не заметил». Когда Мартин закончил печальное повествование об агрессии Падина при попытке отобрать у него бутылку, он признался:

— Это полностью моя вина, что оставлял подобные вещи в пределах его досягаемости. Придется всерьез взяться за это дело — мы не можем допустить, чтобы он стал еще одним зависимым от опиума.

На некоторое время они задумались, а потом Мартин очень долго и подробно рассказывал об их делах в Риге, о манерах литовцев и их русских господ. Он завел разговор о том, что посчитал красношейными поганками далеко на широкой Двине, когда вернулась Диана. Стивена потряс невероятно жестокий удар, требовавший всех вернувшихся сил и листьев, которые он жевал, чтобы его пережить — на ней было зеленое платье для верховой езды из его снов.

— Стивен, — сообщила она с сияющими глазами, — я упаковала все, что мне сейчас нужно — пару чемоданов, остальное может отправиться за нами морем. Экипаж будет через пять минут, с дверью графини Тессин. Но с тобой я в нем не поеду. Тебя должен держать мужчина, а с ним и с дверью для меня места не останется. Так что я отправлюсь верхом. — Диана смеялась от восторга. — Захвачу твои вещи из гостиницы и поставлю в нашу каюту цветы.

— Дорогая, — попросил Стивен, — знаешь ли ты аптеку рядом с гостиницей, с уродцами в окне и чучелом броненосца?

— И низеньким аптекарем?

— То самое место. Прошу, зайди туда. Будет ли кому подержать лошадь?

— Лапландец поедет со мной.

— Купи у него все листья коки, какие есть, пусть даже остатки со дна мешка.

— Стивен, ты мне должен дать немного денег. — А когда Мэтьюрин потянулся к своему сюртуку, она рассмеялась: — Видите, мистер Мартин, какими конскими пиявками мы, жены, становимся?

«Сюрприз» стоял, как Джек и сказал, пришвартованный носом и кормой к причалу. Палуба имела несколько пустынный вид — Том Пуллингс и казначей пытались внизу разобраться со счетами от рижских купцов, а приличное число матросов получило увольнение на берег до шести.

Единственным офицером на квартердеке оказался Вест, и так получилось, что группа матросов, чинивших носовые защитные кранцы и маты на полубаке, оказалась целиком из Шелмерстона. Вест без особого дела болтался у кормовых поручней, когда заметил исключительно привлекательную женщину, ехавшую верхом вдоль причала в сопровождении грума. Она спешилась на миделе фрегата, отдала груму поводья, стремительно пронеслась по сходням и направилась вниз.