— Да нет, сэр. Это я вас так шутя попытался поднять и разбудить. Но этот проклятый старый мелкий урод загнал нас на хвост банки Грэб. Мистер Роук отправляется на берег за помощью. Капитан думает, что пассажирам лучше отправиться с ним, на случай если судно развалится на кусочки.

— Спасибо, стюард, — поблагодарил Стивен, вставая и завязывая шейный платок (а больше он ничего и не снимал) и запирая рундук. — Будь добр, отдай это какому-нибудь матросу, — он протянул стюарду крону, — чтобы он надежно закрепил мой багаж в шлюпке. И если принесешь мне на палубу кофе, то я буду очень благодарен.

На палубе его встретил слабый серый дневной свет — морось, но безветрие, а судно меньше билось о мель, закрепившись на ней с отливом. Боцман прижал лоцмана к поручням, и капитан в перерывах между руганью хлестал его линьком. Остальные члены экипажа спокойно спускали шлюпку за борт, не обращая внимания на вопли лоцмана. Земли не было видно — вообще ничего, кроме желтовато-серой мороси над желтовато-серым морем, но команда выглядела уверенной в отношении их местонахождения. Особой паники не чувствовалось.

Шлюпка, спущенная и заполненная, оказалась с течью. Не прошло и пяти минут, как вода залила им ступни.

—Откачивайте воду! — крикнул мистер Роук Стивену. И повторил громче: — Откачивайте, кому говорят.

Дружелюбный юный помощник штурмана, которого Стивен раньше не видел, наклонился над ним и немного поработал ручной помпой. В Мантоне они будут до прилива, заверил он, и если Стивен хочет остановиться в комфортабельной гостинице, то он рекомендует «Фиверз» своей тетушки. В любом случае, вряд ли они задержатся надолго. Они всего лишь сорвали руль и потеряли часть фальшкиля, но Джо Харрис из Мантона отбуксирует их и приведет в порядок, как только «Леопард» снимется с мели. Пассажиров на берег отправили только из-за страховки. Стивену бояться не нужно.

— Откачивайте! — прикрикнул мистер Роук.

— Вот и Мантон прямо по курсу, — заметил молодой человек, когда Стивен более-менее осушил шлюпку. Впереди виднелся многообещающий пейзаж восточной Англии — совершенно плоское смешение стихий: пришедшие в упадок волнорезы, полоса осушки, слабо освещенные плавни и смешанный запах болотного газа и водорослей.

— Вы знаете преподобного мистера Хита? — поинтересовался Стивен.

— Отца Хита? Конечно, его все знают. Мы все ему носим разные редкости, вроде морского ребенка или сельдяного короля.

Мистер Роук приподнялся, удерживая равновесие.

— Сэр, — прокричал он очень громко, — если вы к чертям не начнете откачивать, поменяйтесь со мной местами, и я займусь этим сам.

В гостиной на втором этаже «Головы Уильяма» в Шелмерстоне Софи читала вслух:

— Хлеб в мешках, двадцать одна тысяча двести двадцать шесть фунтов, он же в бочках, тринадцать тысяч четыреста сорок фунтов. Мука хлебная в бочках, девять тысяч фунтов. Пиво в больших бочках, тысяча двести галлонов. Крепкое спиртное, тысяча шестьсот галлонов. Говядина, четыре тысячи порций. Мука вместо говядины, в малых бочках, тысяча четыреста фунтов. Нутряное сало, восемьсот фунтов. Изюм, две с половиной тысячи фунтов. Горох в больших бочках, сто восемьдесят семь бушелей. Овсянка, десять бушелей. Пшеница, сто двадцать бушелей. Масло, сто двадцать галлонов. Сахар, полторы тысячи фунтов. Уксус, пятьсот галлонов. Кислая капуста, семь тысяч восемьсот шестьдесят фунтов. Солод в больших бочках, сорок бушелей. Соль, двадцать бушелей. Свинина, шесть тысяч порций. Горчичное семя, сто шестьдесят фунтов. Сгущенный сок лайма, десять бочонков. Выпаренный лимонный сок, пятнадцать бочонков. Цены на листе бумаги рядом с чернильницей. Я сложила все суммы, кроме двух последних, которые доктор Мэтьюрин уже оплатил. Возможно, стоит сравнить результаты.

Пока мистер Стэндиш, новый и неопытный казначей «Сюрприза», умножал и делил, София смотрела в окно на залитую светом бухту.

«Сюрприз» стоял пришвартованным около верфи Болтера, принимая огромное количество припасов — тех, что записаны в лежащих на столе бумагах. Фрегат выглядел не лучшим образом, с настежь распахнутыми люками и спускающимися вглубь подъемными воротами. Глупо класть последний слой краски до того, как закончат погрузку. Но глаз моряка заметил бы новый манильский такелаж, которому позавидует любой корабль его величества, не говоря уж о сиянии позолоты на носовой фигуре и завитке под ней.

За время своей долгой службы корабль звался и «Юните», и «Реталиэйшен», и «Ретрибьюшен». Довольно сердитая скульптура на носу более-менее подходила под все эти имена. Но сейчас какой-то самородок изогнул ей брови и сделал губы поджатыми — само воплощение сюрприза, приятного сюрприза, с золотыми локонами и впечатляющей грудью.

Увидела Софи и проносящихся внизу своих детей, а еще отчетливее услышала. Никто бы не назвал их воспитанными — росли они в основном в окружении громкоголосых, не стесняющихся в выражениях восторженных моряков. Но теперь им на некоторое время дали свободу в окружении целой толпы души в них не чающих приватиров. Напичканные сладостями, одаренные ножиками, ручными попугаями и цанцами [44] из далеких земель, они вот-вот совсем испортятся.

Формально за них отвечали Бонден и Киллик, но, нагруженные парадной одеждой Джека (Обри ждали на обед у адмирала Рассела), оба совсем отстали. В ответ на их все более грозные окрики две девочки остановились и залезли на низкую стенку пристани. Их маленький братец с примечательной точностью толкнул обеих, так что они добрых четыре фута пролетели вниз на берег.

Он рванул к кораблю так быстро, как только позволяли короткие ноги, а девочек вытащили из обнажившегося при отливе галечника три местных женщины, отряхнули, успокоили и очень любезно заштопали одежду — у Шарлотты порвался передник. Им также строго объяснили, что нельзя кричать вдогонку брату «козел, увалень и сукин сын», потому что их маме такое не понравится.

Маме это не нравилось, и не нравилось бы еще больше, если бы она не знала — дети могли переходить с одной манеры речи к другой без запинки. Но все же она повернулась к миссис Мартин, которая штопала чулки мужа, и пожаловалась:

— Дорогая миссис Мартин. Когда корабль выйдет в море, это разобьет мне сердце. Но если дети останусь здесь подольше, то боюсь, станут совершенно дикарями.

— Два дня им не навредят, — успокоила ее миссис Мартин. — И как я понимаю, осталось именно два дня.

— Боюсь, так оно и есть. Кислую капусту обещали привезти завтра, мистер Стэндиш?

— Да, мэм, и я уверен, что привезут, — отозвался казначей, все еще суммируя.

Она вздохнула. Конечно, она сожалела, очень сильно сожалела о разлуке с мужем. Она этого ждала, понимала неизбежность и одно время даже от всего сердца молилась, но все же от такой перспективы пала духом. Но какая-то очень малая часть этого уныния оказалась связанной с отъездом из Шелмерстона.

Софи жила очень тихо и уединенно. Хотя она дважды бывала в Бате, дважды в Лондоне и несколько раз в Брайтоне, Шелмерстон оказался непохожим ни на что виденное или воображаемое. Городок и впрямь оказался самым близким подобием пиратского логова на Карибах, которое могла бы увидеть английская сельская леди, особенно потому, что с момента ее приезда ярко сияло солнце.

И в этом логове обитали самые вежливые пираты. Она могла ходить где хочет, ей улыбались и салютовали, пока она бродила и исследовала узкие, засыпанные песком улочки без малейших опасений. Она все-таки жена самого почитаемого, самого уважаемого человека в порту — капитана этого легендарного золотого прииска, «Сюрприза».

Шлюхи и полушлюхи поразили ее поначалу — хотя она и замечала иногда потаскуху-другую в Портсмуте, но в жизни не видела их в таком количестве — значительная часть населения, к которой относились спокойно. Среди них нашлось несколько мерзких старых кляч, но в целом они оказались юными, симпатичными, ярко одетыми и веселыми. Они пели, смеялись и много веселились, особенно когда танцевали по вечерам.