Лето наконец вступает в свои права, очень запоздало, если заглядывать в календарь, но совершенно внезапно для меня. Я оказываюсь неподготовлена к его длинным знойным дням. Альтернативная реальность наших встреч спасала меня даже от лета. Я покупаю себе два ярких платья: небесно—голубое и травяно—зеленое, босоножки в греческом стиле, цветастую бутылку для питьевой воды, и на этом моя реакция на жару завершается. Меня больше не волнует смена сезонов.

7

Будничная темница впускает в себя дневной свет выходных. Мне остро хочется причалить вместе с ним в природную гавань. Я прошу встретиться в парке. Он соглашается. Не сразу, но говорит «да». Мы договариваемся на 5.

Я жду. Делаю то, что никогда мне не удается, и то, что сильно пугает меня. Ожидание является адским котлом, в который зловещий повар попеременно всыпает разные порции горя, злости, гнева, страха, отчаяния. Эти ингредиенты покрывают меня, лежащую на дне. А потом он разводит огонь…

***

Пора уезжать. Наступило лето, а значит дом выталкивает меня. Мне не оказывается здесь места, летом мама не готова терпеть зимнюю привычную тесноту.

Меня попеременно встречают то, огромный бабушкин дом, то крошечная комната в общежитии, в которой живет тетя, для которой дети не создают тесноты, а расширяют пространство жизни.

Мама отвезет меня, я слишком мала, чтобы путешествовать в одиночестве, и вернется в свою суровую реальность, оставив меня в кругу заботливых родных. Ей кажется, что так будет лучше всем. Она убеждена, что я считаю также.

Мы сидим в поезде. Нижние полки плацкартного вагона. Несколько часов я буду слушать умиротворяющий стук сердца железной дороги. Проваливаться в грезы, убаюканная его размеренным ритмом. «Тук тук, тук тук», я верю, что это безгранично доброе сердце.

Мы ждем отправления, диктор уже предупредил всех оставаться в вагонах, как мама внезапно вспоминает, что ей нужно срочно позвонить соседям. «Я быстро», – говорит она и исчезает. Я замираю от ужаса. Сейчас поезд непременно тронется, и я останусь здесь совсем одна. Я проваливаюсь в этот ужас с головой, я не знаю, где мне выходить, у меня нет денег, я не смогу вытащить вещи, я не знаю, где лежат наши билеты. Я не дышу. Мне хочется бежать за мамой, но она сказала мне оставаться здесь, а ее слова пока еще священны для меня.

«Пассажирский поезд 403 отправляется с первого пути», – диктор повторяет это несчетное количество раз. Меня разрезает пополам. Одна половина едет в пугающую неизвестность, за окном темнеет, мелькают деревья. Я не могу пошевелиться. В вагон входят все новые пассажиры, и никто не удивляется, что рядом со мной нет взрослого.

Вторая половина прикована к окну, к дверям в вокзал, и высматривает маму. Поезд стоит на месте.

Она говорит: «я знала, что он еще долго не отправится, его задержали на сорок минут! Ну неужели я бы оставила тебя одну?» Я до сих пор еду одна, растерянная, напуганная и покинутая. Я больше не слышу стука сердца мамы, его заглушает поезд.

***

Есть две реальности. В одной его обещание прийти, и мое доверие, щедро выданное авансом. Во второй – все те, кто покинул меня. Они сбежались со всего света и хохочут за маской его невозмутимого лица. «Привет!», – звучит сзади, и я вздрагиваю. Он и не думает извиниться, а я не рискую приоткрыть крышку котла, ведь содержимое немедленно выплеснется и оставит шрамы на наших отношениях, покрытых еще такой нежной кожей новорожденного интереса.

Он берет меня за руку, и я прощаю ему все в одно мгновение. На самом деле, прощаю не я. Просто в ответ на тепло его тела появляется та, которая прощает. А лежащая в котле задерживает дыхание и стихает. Я молчу. Я хочу впитывать его слова, его интонации. Тепло его руки гасит пламя, нагревающее котел. Мне сейчас не больно. И совсем неважно, что будет потом. Как же я казню себя за эти «неважно» в промежутках между нашим настоящим и моим прошлым.

Мы неспешно прогуливаемся среди полувековых могучих дубов. Среди немых свидетелей таких похожих и таких непохожих историй, разворачивающихся под их волнующейся кроной. Тепло течет через наши пальцы: из руки в сердце, и назад. Каждый новый цикл с большей интенсивностью. Я отнимаю руку. Мне очень хочется прижаться к нему всем телом, вдыхать его запах, растворяться в дрожи его тела, которую можно почувствовать лишь очень близко. Но вместо этого я отнимаю руку.

Все дальше от настоящего момент нашей встречи, и все ближе – точка расставания. Скоро прощаться, и мое тело готовится к разрыву. Больше всего на свете я хочу остаться с ним. Мое тело пятится назад, я снова рак: клешни да панцирь. Да, раков варят, кидая в кипяток живыми. В котле много чувств, но пока нет кипятка. Его может залить туда лишь другой человек. Тот, который доберется до котла.

Он не реагирует. Он – рыцарь в прочных доспехах. Именно поэтому я с ним, на них можно опереться. Плата за такой выбор очевидна: я знаю каждую трещинку его амуниции, но не прикасаюсь ни к одному живому уязвимому участку. Каждый защищается, как может. Я добровольно сижу в котле, он носит броню.

8

Я уже второй раз прихожу составлять отчеты. Этот процесс одновременно забавляет меня, и поражает своей бездушностью. Будто корявые старческие пальцы с черными закрученными ногтями ковыряются в моем сердце, даже не натянув перчаток.

«Как же быстро пронеслись две недели!», – внезапно осознаю я. Кривая нашего общения достигла своего апогея, и завтра пойдет на спад. Начнется обратный отсчет. Я не боюсь, я убеждена, что наш роман не закончится так быстро. Мне неважно, кто будет следующим. Я сделала свой выбор. Я заполняю бланки красной пастой, около часа беседую с любопытной женщиной—психологом. И могу снова позабыть об этом странном месте на неделю.

За дверью меня ждет завеса из шума и воды. Летняя гроза заполонила окрестности и отрезала меня от дома. Я вызываю такси, и удивляюсь городу, я не узнаю его, намокшая пыль создает перед моими глазами непривычные ландшафты. Я забыла, что внезапными грозы бывают не только в погоде, но и в отношениях. У меня так и не появилось зонта, и я справляюсь. Иногда беру такси, иногда пережидаю непогоду под крышей, а иногда бросаюсь под струи, и гадаю, за сколько минут я промокну до нитки. С последствиями ливня дела обстоят очень просто: переодеться в сухое, укутаться в плед, и пить чай с малиной. Природное буйство заставляет получать большее удовольствие от квартирного уюта. Гроза в отношениях редко не оставляет следов, не создает трещин и выбоин. Она вовсе не безобидна.

9

Я влетаю в его машину. Мне важно глотнуть его, и вновь почувствовать себя живой. Я тянусь к нему так быстро, что не сразу замечаю, что он отшатывается от меня, как от прокаженной. Я смотрю на него с недоумением, теряя дар речи. Я так привыкла общаться с ним без слов, что когда они оказываются нужны, то не сразу повинуются мне.

– Что случилось?

– Ничего! – колючие глаза прокалывают во мне воздушные шарики фантазий. «Пфф», – звучит внутри меня. Я проседаю.

– Ты злишься на меня за что—то?

– Нет! – он продолжает диалог, отвечая на мои вопросы, но при этом как будто отсутствует рядом.

– Почему ты отодвинулся от меня?

– Просто так, – все его тело напряжено, сжато в пружину, которая вот—вот распрямится, и сокрушит все, что оказалось слишком близко.

Я не могу больше спрашивать. Что—то происходит со мной. Возмущение непонимания сменяется обидой. В обиде я больше не в силах приближаться.

Я молчу. Мне хочется выйти и хлопнуть дверью, но я не решаюсь. От меня остались только глаза, следящие за стрелками часов. И крошечная надежда, что он начнет разговор, тающая с каждым оборотом стрелок. Ровно через два часа я выхожу из машины.