Закончив рассуждать об одном, он сразу же перескакивал к другому, и вот вам следующий пример:

– Кстати, я пока не знаю, сколько у дерева ножек. У меня их всего только две, но кроме них есть еще и крылышки. А у кошки, как говорила мама, крылышек нет, но зато ножек целых четыре. Кошку нужно бояться, что означает убегать или улетать подальше, как только ее увидишь.

Потом он находил новую тему для продолжения мыслей вслух и таким образом жонглировал словами целый день.

Еще Чив считал, что если хоть один раз о чем-то услышишь, то видеть этого уже не обязательно. И поэтому он все время смирно сидел где-то в глубине гнезда, навострив ушки, и совсем не спешил высовываться из него, чтобы взглянуть на мир собственными глазами.

Чего уж точно не скажешь о его младшем братике, то есть о Чивике. Наверно, нетерпение увидеть все и сразу – это первая его особенность, которая проявилась сразу же после его появления на свет.

Не успев даже полностью выкарабкаться из своих скорлупок, он начал уже усиленно вертеть головкой, чтобы рассмотреть окружающую обстановку. Глазенки его, однако, в этот момент так и не разлепились, и тогда он стал ощупывать все вокруг своими крылышками, которые у малюсеньких птенчиков немного похожи на наши руки.

Несмотря на острое чувство голода, сначала он потрогал Чива, стенки родного гнездышка, свою разбитую скорлупку и яичко, из которого пару минут спустя начнет выколупливаться его сестричка. И только потом пронзительно запищал, призывая родителей скорее нести еду.

Ему не сиделось на месте. Первые два дня он непрерывно переваливался неокрепшими ножками вокруг брата и сестры и останавливался только для того, чтобы подкрепиться, когда мама или папа прилетали с очередной порцией пищи. На третий день его глазки раскрылись, и он наконец-то увидел белый свет. С этого момента он перестал кружить по гнезду и теперь большую часть времени проводил около выхода, стараясь рассмотреть, что же там снаружи.

Пока он был очень мал, смотреть приходилось снизу вверх. При таком положении вещей он видел только кусочек синего неба с плывущими облаками, верхушку березки, растущей около дома, да пролетающих мимо воробьев, синичек и сорок.

В отличие от Чива, он прислушивался не только к птичьим разговорам, но и к множеству других звуков – шуму ветра, шелесту листьев, кошачьему мяуканью, коровьему мычанию, собачьему лаю, пению петуха и куриному кудахтанью. Гусиному гоготу и утиному кряканью, звяканью ведра и посуды, шуму проезжающих машин и треску тракторного мотора во дворе.

Постоянно вертясь около выхода, Чивик первым встречал родителей, приносящих в гнездо все новую пищу. И хотя мама и папа одинаково любили всех своих деток и старались равномерно распределять еду между ними, ему все равно доставалось немного больше. И поэтому он и рос побыстрее, и энергии у него было хоть отбавляй.

Он то и дело подпрыгивал вверх, чтобы заглянуть подальше из гнезда. Благодаря такой тренировке на пятый день ему удалось заскочить на самую кромку. Надо сказать, что для такого возраста это был настоящий подвиг, который его сестричка Чивика сумела повторить только через три дня, а рассудительный и неповоротливый Чив и того позже.

С кромки гнезда наш любознательный птенец увидел не только кусочек неба и верхушку березы, но и то, что находится внизу, то есть двор и внутренние постройки – летнюю кухню, колодец с будкой и сарай. Из-за построек виднелись огородные грядки. Вдоль забора, отделяющего двор от улицы, двойным рядом протянулась поленница дров.

Посреди двора с важным видом расхаживал петух Захарка и вокруг него суетились курицы. Около конуры перед воротами на улицу вполглаза подремывал пес Лаврик. В тени березы, притулившейся в уголке между колодцем и сараем, кошка Зинка вылизывала котенка Мурзика. Из открытого сарая виднелась передняя половина трактора.

– Сейчас же вернись обратно! – скомандовал Чив, которому на правах старшего брата родители поручили следить за всеми остальными.

– Подожди, там так интересно! – ответил Чивик, вовсе не обижаясь на его командирский тон.

Ну а Чив, услышав про интересное, мгновенно позабыл про свою обязанность следить за младшими и попросил Чивика рассказать, что он видит.

Тут я должен сказать, что наш необученный птенец хоть и увидел много нового, но пока еще не знал, как что называется. Поэтому и его рассказ оказался не совсем понятным. Вы смогли бы, например, представить себе сарай, услышав про него «очень большая штука»? Или летнюю кухню, про которую Чивик сказал «еще одна большая штука, но поменьше»?

Курицу он называл «большой птицей, которая не летает», петуха – «красивой большой птицей, которая не летает». Между тем Чив сумел извлечь из этого рассказа свою пользу. Отложив на потом ни о чем не говорящие «большие штуки», он принялся рассуждать о птицах, которые не летают.

Кончилось это знаменательное событие тем, что прилетела мама и строго-настрого запретила Чивику запрыгивать на край гнезда. По крайней мере до того времени, пока не окрепнут крылышки.

К счастью, маленькие воробьята растут не по дням, а по часам, и поэтому мамин запрет кончился довольно скоро. Уже назавтра крылышки и лапки у Чивика настолько окрепли, что теперь он не только легко запрыгивал на кромку гнезда, но и изловчился перескочить на чердачную балку.

А потом он до самого вечера бойко скакал взад-вперед по чердачной балке, заодно рассматривая, что находится внизу. А увидел он там сундуки, коробки, старинную прялку, деревянные грабли и лопаты и другую устаревшую деревенскую рухлядь. Вечером он расспросил у родителей обо всем, чего насмотрелся. Однако ему не хватило терпения и сил, чтобы дослушать все ответы, и он заснул прямо посреди объяснений. Зато Чив все внимательно выслушал и еще долго рассуждал сам с собой, переваривая новые слова.

На следующее утро Чивик снова отправился на балку. Мама с папой давно уже смирились с его непоседливостью и приносили еду прямо туда. В глубине души они надеялись, что он ограничится этими прогулками по деревяшке и не станет вытворять что-либо еще.

Ближе к обеду он вернулся в гнездо, но не затем, чтобы передохнуть, а только чтобы посоветоваться с Мудрым Чивом. (Так его стали называть окрестные воробьи, хотя в силу своей молодости он еще не научился ни вылетать, ни выпрыгивать, ни даже высовывать нос из гнезда).

– Я ведь не курица, и крылья мне даны не только для того, чтобы разгонять пыль около земли? – начал разговор наш непоседа. Надо сказать, что при необходимости он умел выражаться довольно красиво и образно.

Чив сразу догадался, что его брат клонит к тому, чтобы поскорее пустить в дело свои крылышки и без ведома родителей испытать себя в полете.

– Я думаю, что, когда придет время, мама с папой научат нас летать, – ответил он, помолчав немного для важности.

– А мне кажется, что они совсем забыли про это время. Сами летают, а другим не дают, – запальчиво прочирикал Чивик.

– Я думаю, что учить надо сразу всех, а не каждого по отдельности. Вот ты, может быть, и готов, а мы с Чивикой пока что совсем не готовы к этому. Еще я думаю, что и ты не очень готов, хотя и хорохоришься, – с поучительной интонацией проговорил его старший брат.

Тут к разговору подключилась Чивика. Она была очень благоразумна, и поэтому ей больше нравилась Чивова рассудительность.

– И почему тебе всегда не терпится? – спросила она и сразу, не дожидаясь ответа, продолжила: – Все равно мы рано или поздно будем летать, нужно только немного повременить.