- Тоже мне нашлась старушка!.. Да тебя, милая, еще полсотни лет в ступе не утолчешь.

- Полсотни? Хорошо бы. Жизнь-то какая будет тогда! Даже воображенья не хватает. Светлая, кипучая, радостная для всех. Во имя этого и живем, от проклятущей полиции напасти терпим. Они нас согнуть хотят, а у нас хребет стальной. Зубатов с помощью божественной своры пытается оболванить рабочих, а они себе на уме. И не удастся ему. Я опять же сужу по нашему Нижнему. Прошла мимо дома, где собирался кружок, глянула в полуподвальное оконышко. Прошла мимо квартиры Буревестника, мысленно пожала ему руку и как бы снова услышала его волжский говорок. Слова у него какие-то круглые, душевные: "Хо-ро-шо, до-ро-ги-е мои волгари, готовьтесь к драчке!"

- Так он и говорит? "Драчка". Ты знаешь, Володя очень любит это слово.

- Они же оба - волжане!.. И Глеб тоже... А наш Нижний еще прогремит на всю Россию-матушку. Я, конечно, не утерпела - съездила в Сормово. Там у меня есть давний знакомый. Слесарь. Крепыш. Борода как смоль. Одним словом, Микула Селянинович. Успел закалиться в пролетарском горне. Я еще гимназисткой была, а он уже к сестрам Рукавишниковым, знаешь, к тем, которых Анатолий Ванеев кузинами звал, в кружок ходил. Потом, когда на наших заводах появились десятки, у него был центральный десяток.

- И теперь такой же десяток?

- Сейчас я точно не успела узнать.

- А надо бы, Зинуша. Надо. - Надежда не замечала, что повторяет интонации мужа. - Время старых центральных десятков миновало. Теперь на их месте должны возникнуть комитеты из профессиональных революционеров. Володя считает, что в последние годы мы на Руси уронили престиж революционеров. Надо его поднять. Он пишет об этом в "Что делать?".

- "Что делать?", - повторила Зина. - Как у Чернышевского! Под его влиянием?

- Ты, наверно, сама замечала - Володя с молодых лет увлекается Чернышевским. Это пошло еще от Александра Ильича. А позднее Володя с карандашиком перечитал роман Николая Гавриловича. И мне говорил: "Он меня всего глубоко перепахал. Заряд на всю жизнь".

- И много уже написано?

- По-моему, больше половины. Сужу по тем главам, которые успела переписать для набора. А последнюю главу еще не читала. Он только пересказывал. В ней о профессиональных революционерах, которые будут держать в своих руках все конспиративные связи. - Надя положила руку на плечо подруги. - Извини, что перебила. О Нижнем нам нужно знать как можно больше.

- У нас и тогда, при центральном десятке, все конспиративные связи находились в своих руках. Я ходила с беседами. И мой знакомый Микула Селянинович от меня, - он тогда жил в Нижнем, - нелегальщину на завод носил. Шифрованную переписку мы с ним завели. Правда, примитивную - в газете точками. И один раз он чуть было не влетел. Опустил "Нижегородский листок" в наш почтовый ящик со своей шифровкой, позвонил у парадного, чтобы поскорее взяли, и сам - наутек. А за нашим домом уже следил дворник с другой стороны улицы, окликнул: "Эй, господин! Куда же вы? Позвонили, так ждите. Вам откроют. Куда бежите?" И бросился вдогонку. Рассчитывал, что слесарь оглянется, лицо свое покажет. А тот как заяц, дай бог ноги. Убежал. Потом во время маевки на Моховых горах рассказал мне. Смеялся до слез. Кличку я его запамятовала, а имя помню. Петр. Фамилия приметная Заломов.

- Жаль Володю отрывать. А ему о таких рабочих все интересно.

- После расскажешь. У этого крепыша и мать при нашем деле: возила прокламации в Иваново-Вознесенск. Целый тюк в рогоже. И представь себе, я его встретила. На Сормовском у них большая организация наших: "Искру" читают. Говорит, Май собираются праздновать по-другому: не в лесу, а на улицах. Выйдем, говорит, с красным флагом. Я, говорит, сам, как смогу, напишу: "Долой самодержавие!" И сам понесу. И я уверена - понесет. Такие люди ни перед чем не дрогнут.

- Из таких людей, Зинуша, вырастут профессиональные рабочие-революционеры. Володя как раз об этом пишет в брошюре. И вы с Глебом счастливые - можете быть в самой гуще таких людей. А мы живем только письмами да вот такими рассказами.

5

Над Мюнхеном расстилался горьковатый дымок: в Английском саду тихо горели влажноватые кучи листьев. На улицах торговки жарили каштаны. Зина чихала в платок. Надя едва успевала говорить "Будь здорова" и тоже доставала платок из узкого рукава темного полушерстяного платья, купленного в заурядном магазине. И Зина, чтобы ничем не выделяться на улице, успела одеться во все здешнее.

После сада подруги направились в старую часть города, где не было ни одного деревца и куда не проникал дым горящих листьев. Дома там притиснуты один к другому, как бы сплюснутые неведомой силой, узенькими окнами смотрят на каменные щели, и россиянкам казалось: вот-вот распахнется окно над головой и кто-то пожмет руку человеку, живущему по другую сторону улочки.

- Ну и теснотища! - дивилась Зина. - Ну и ну!

- Заблудимся - не ругай: я здесь в первый раз, - сказала Надя. - Мы с Володей тут стали порядочными неподвигами и всего города по-настоящему не знаем.

- До того ли вам. Этакая уймища работы! Вот уж воистину ни дня, ни отдыха! Помню твоего Володю по Питеру, помню по Шушенскому, по Минусинску. И там он был непоседливее, горячее всех, будто у него ртуть в жилах. Но там, ты сама знаешь, был и отдых: хотя бы та же охота, прогулки по лесу. За грибами, за цветами. Зимой - коньки. А здесь? На чем отдохнет мозг?

- Не до отдыха, Зинуша.

- Да знаю, знаю. Перед схваткой дорога минута, в схватке - секунда. Ко всему надо быть готовым. Но, милая Надюшка! - Зина, подхватив подругу под руку, тряхнула ее со всей силы. - Ты должна, ты обязана придумывать что-то для отдыха. Наши нервы - тетива лука. Если все время держать тетиву оттянутой, то и рука онемеет, и лук ослабнет.

- Не такие уж мы... Мы все же ходим кое-куда. Были как-то в Старой Пинакотеке.

- Все же выкроили часок! Вот за это хвалю! - Зина опять тряхнула подругу. - Ну веди туда. И рассказывай, рассказывай. Что там больше всего понравилось?

- Ну, как тебе сказать?.. Небогато. Хотя есть и Леонардо да Винчи, Рафаэль. Есть Рубенс: "Пьяный Силен", "Два сатира". Помню еще "Автопортрет с женой".