"А ну-ка, ну-ка, - торопил себя Владимир Ильич. - Что он тут понаплел? Благочестивый либерал!"

Читал быстро, шелестели резко перевертываемые листы журнала.

- Опять дудит в свою народническую дуду. - Позвал жену. - Надюша, полюбуйся. Вот. Клеветник не унимается. Без стыда и зазрения совести утверждает, что "любовь к чтению среди рабочих в два с половиной раза меньше, чем среди крестьян". И редакция ему под стать: считает полемику законченной. - Хлопнул толстенным журналом по кромке стола. - Нет, шалите, господа! Закончить полемику так не в ваших силах. "Искра" не может пройти мимо этакого бесстыдства.

- Конечно, конечно, - Надежда взяла мужа за руку. - Только ты, Володя, не волнуйся.

- А ты сначала прочитай... Разве можно быть спокойным, когда клевещут на рабочих? Нет, мы этого так не оставим. Вот придет Юлий, придет Вера Ивановна - обсудим. Уверен - согласятся с нами. Нужна большая обстоятельная статья. И не откуда-нибудь - из "Русского Манчестера". От знатока рабочей жизни. Кому все там близко к сердцу. - Владимир указал глазами на папку с письмами. - Жаль, от Бабушкина что-то долгонько нет вестей.

- Всего недели две. Не больше. Помнишь, мы еще благодарили его за слова об "Искре".

- Да, да. Отзывы рабочих - важная нравственная поддержка. "Искру" в России уже успели полюбить, и мы обязаны заступиться за иванововознесенцев.

- Богдан - самый аккуратный из наших корреспондентов. Я думаю, скоро от него придет ответ.

- Не будем откладывать на завтра то, что необходимо сделать сегодня. И лучшего автора искать не надо. Главное - сам рабочий. Светлый ум. Пиши ему: ждем ответ на возмутительную статью Дадонова. Пусть достанет в библиотеке "Русское богатство", начиная с декабря прошлого года. Если нужно, может купить на наш счет. Особо пометь: очень важно было бы пометить в "Искре" опровержение этого вздора со стороны рабочего, знакомого с жизнью Иваново-Вознесенска.

Надежда уже набрасывала карандашом черновик письма, а Владимир еще раз перелистал журнал.

Когда Надежда принесла ему беловик, он, пробежав глазами половину письма, вдруг переспросил:

- Заметку? Нет, заметки явно мало. - Взял перо. - Нужен весомый ответ Дадонову, обстоятельный, боевой.

- Богдан сумеет.

- Вот и напишем: "Статью или заметку". Заметку - это в крайнем случае. И хорошо бы - в "Зарю". Статья рабочего в толстом научном партийном журнале - это было бы очень и очень важно. Ну, там посмотрим, когда получим. - И продолжал читать: - "...опровержение этого вздора со стороны рабочего..." Отлично. Но лучше будет, если мы усилим. - Под словом "рабочего" провел три жирные черты. - Вот так. "Ваши корреспонденции помещены". Хорошо! Всем корреспондентам, в особенности рабочим, будем всегда отвечать немедленно. Они же там ждут весточки с каждой почтой. Волнуются: подойдет ли заметка? Напечатают ли? И чего редакция ждет от них?

Возвращая письмо, сказал:

- Отправь самым надежным путем, чтобы ни в коем случае не затерялось. Да, надо дописать в конце: видел ли он наши новые номера? А самое главное - имеет ли он заработок? А то получается неловко: советуем купить пять номеров толстого журнала на наш счет, а у него там, может быть, и гроша за душой нет. Что он подумает о нас? Хороши редакторы! Если ответит, что перешел на нелегальное положение, пусть и не пытается искать работу. Это его свяжет. А он для нас, для партийной газеты, сама знаешь, очень полезен. Полезнее других, даже профессиональных революционеров. И мы с удовольствием, так и напиши - с удовольствием гарантируем ему тридцать рублей в месяц.

После ужина Владимир Ильич принялся за газеты. Елизавета Васильевна, покурив у открытого окна, легла спать. А Надежда подсела к маленькому столику на кухне и начала по-учительски ровным, спокойным и четким почерком переписывать для набора рукопись мужа. Чтобы не пропустить ни единой строчки, ни единой запятой, она передвигала линейку, а переписанные абзацы сверяла слово за словом. Она делала это увлеченно, как бывало в Шушенском, когда переписывала "Развитие капитализма в России". Ее волновало каждое меткое слово, и она говорила себе:

"Как это вовремя!.. Совершенно необходимо!.. И не только для нашего российского рабочего класса..."

В самом деле, идет международная схватка с крикливыми оппортунистами, требующими под флагом "свободы критики" марксизма решительного поворота от революционной социал-демократии к буржуазному социал-реформаторству. К примеру, во Франции восхваляемый Бернштейном Мильеран, министр-социалист в буржуазном правительстве, сидит за одним столом с генералом Галифе, палачом Парижской коммуны, и пленяет буржуазный мир приторно-сладкими речами о сотрудничестве классов. Это ли не измена марксизму?! Это ли не развращение социалистического сознания рабочих масс?! От революционного движения отвлекают мизерными реформами. А завтра, в самом деле, мильераны ринутся приветствовать русского царя, прослывшего героем виселиц, кнута и ссылки. Самодержец едет с визитом во Францию - просить золотой заем: на тюрьмы да на кандалы не хватает царской казны.

"Скорей бы закончил Володя брошюру..."

В окно ворвался ветер, шевельнул бумаги на столе. Надежда придавила листки утюгом, встала, чтобы закрыть окно. На улице уже приглушенно шелестели листья каштанов, словно там встряхивали мокрое белье. Руки и лицо осыпали мелкие капли косого дождя.

"Хорошо, что не поехали на лето в деревню!.. И у Володи подвинется работа..."

Слышно: он уже закрыл окно, ходит по комнате. Наверное, нашептывает фразу за фразой. Вот сейчас приткнется к столу и быстро-быстро запишет их... Вот скрипнул стул под ним...

Закрыв окно, Надежда поправила волосы, растрепанные ветром, и, вернувшись к столику, взяла лист и стала переписывать последний абзац первой подглавки:

"Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки". - Надежда качнула головой. - Хорошо. - И снова уткнулась в рукопись. - "Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото, обитатели которого с самого начала порицали нас за то, что мы выделились в особую группу и выбрали путь борьбы, а не путь примирения". - Снова качнула головой: - Очень хорошо! - И продолжала переписывать: - "И вот некоторые из нас принимаются кричать: пойдемте в это болото! - а когда их начинают стыдить, они возражают: какие вы отсталые люди! и как вам не совестно отрицать за нами свободу звать вас на лучшую дорогу! - О да, господа, вы свободны не только звать, но и идти куда вам угодно, хотя бы в болото; мы находим даже, что ваше настоящее место именно в болоте, и мы готовы оказать вам посильное содействие к в а ш е м у переселению туда. Но только оставьте тогда наши руки, не хватайтесь за нас и не пачкайте великого слова свобода, потому что мы ведь тоже "свободны" идти, куда мы хотим, свободны бороться не только с болотом, но и с теми, кто поворачивает к болоту!"