Накануне праздников лампадку зажигали, чтобы видел околоточный во время вечернего обхода улицы.

В свободные вечера Лепешинский играл с новыми знакомыми - мелкими чиновниками - в макао или преферанс по грошику. Изредка ему удавалось с каким-либо врачом или учителем гимназии отводить душу за шахматным столиком. Так он стал среди псковичей своим человеком.

В городе обреталось несколько "политиков", высланных под гласный надзор. С ними приходилось встречаться так, чтобы это не вызывало подозрений надзирателей.

В губернском захолустье не было ни студентов, ни рабочих, если не считать пекарей да пивоваров. Нечего и думать о кружках. Да и не для того Лепешинские поселились здесь. Их дело - принимать из-за границы партийную литературу и пересылать во все соседние губернии, в Петербург и Москву.

Жили Лепешинские уединенно, даже кухарки не смели нанять, прачку не приглашали на дом. Все делала сама Ольга Борисовна.

После масленицы к ним приехал гость из сельца Литвиновичи, что на Могилевщине, - младший брат Пантелеймона, передал поклоны от батюшки, деревенского священника, и гостинцы от матушки - туес моченых яблок из собственного сада и лагунок пахучего конопляного масла.

- Ну, а капусту-то, - сказал, разводя руками, - тут где-нибудь купите. У нас она добро уквашена, с анисом, есть с морковочкой, да ведь дорога-то неблизкая.

- Большое спасибо. Матушке отпишем, поблагодарим, - говорила Ольга Борисовна, принимая подарки. - Пантелеймоша любит конопляное масло...

- Пареньком бегал на маслобойку, - вспомнил старший Лепешинский. - Ел горячий жмых. Горстями прямо из-под пресса...

Семья у священника из захудалого прихода была многочадной: матушка разрешалась от бремени чуть не каждый год, подарила батюшке полторы дюжины дщерей и сынов. И хотя некоторых бог прибрал во младенчестве, застолье было такое, что не напасешься деревянных ложек.

Одну половину церковной земли отец Николай сдавал мужикам в аренду, другую оставлял за собой: косили, жали и молотили ему прилежные прихожане. Но и юные поповичи в летние каникулы приучались держать в руках литовку и серп. И Пантелеймон расспрашивал брата о хлебах и сенокосе, о приходской школе и бурсе. Вспомнил: ему, старшему из сыновей, посчастливилось девяти лет его отвезли не в духовную семинарию, куда обычно направляли поповичей, а в классическую гимназию, которая открыла путь в мир. И всем младшим он советует:

- Только не в семинарию, откуда выходят... духовные жеребчики!

У брата от удивления приотвисла губа. И еще больше ошеломило еретичество, когда невестка накрыла стол к обеду. Он встал перед иконой, готовый вместе со старшими прочесть вполголоса "Отче наш", но те, даже не перекрестившись, сели за стол, и Пантелеймон шевельнул свободный стул:

- Не торчи столбом - садись. И ешь... во благодарение людского труда.

- А как же так-то?.. Богородица увидит... Боязно...

- Привыкай. И не верь церковным сказкам.

- А-а, а-а... - Брат, заикаясь, указал глазами на икону. - Для чего же?.. И лампадка висит...

- Для погляда. Для людей.

- Батюшка узнает...

- Пусть знает. Может, ему откроются очи.

- Он молебны служил, чтобы тебя из острога выпустили...

- Молебнами тюремного замка не откроешь. - Пантелеймон положил руку на плечо брата. - Ешь. Человек дал нам пищу. Он сильнее выдуманных богов.

2

Статистик Лепешинский собирался в очередную служебную поездку по губернии. Вместе с вещами положил в чемоданчик читаный и перечитанный роман Крестовского "Петербургские трущобы", под переплет засунул несколько листовок, полученных из-за границы. За спинку дорожного зеркала в футляре запрятал "Искру". Поцеловал в щечку Оленьку, потом жену:

- Оставайтесь в добрый час. Вы ведь не одни. - Пожал руку брату. Скучать не будете.

От двери вернулся к жене:

- А Надсона куда-нибудь подальше... Страничка-то поистрепалась заметно.

- Могу даже - в печку. - Ольга Борисовна, успокаивая мужа, так тряхнула головой, что чуть не свалилось пенсне. - То стихотворение давно заучила лучше, чем "Отче наш".

- Нет, нет. Всю книжку - жаль. Если запомнила, как молитву, то... Жестом показал, как вырывают листок из книги. - Один стих... И оглавление тоже...

Надсона подарил Ильич. Подарил в примечательный день после пятимесячной разлуки...

...Три года они провели в сибирской ссылке. Первое время вдали друг от друга, потом по соседству, в Минусинском округе. Встречались и в Шушенском, и в Ермаковском. Когда кончился гласный надзор, условились возвращаться вместе, наняли ямщицкие тройки. Но в первый же день пути простудили Оленьку. Пришлось задержаться. Так и расстались с друзьями.

Денег хватило только на дорогу до Омска. Там добрые люди помогли Ольге Борисовне устроиться на временную работу в больницу. Живя на берегу Иртыша, много раз сожалели, что пришлось остановиться на перепутье. Их место - Псков. И Владимир Ильич там ждет-пождет, вероятно, волнуется: здоровы ли? Целы ли? А весной и от него не доходили вести. И стало тревожно на душе: не стряслось ли опять недоброе? Только в июле пришла телеграмма, и Пантелеймон Николаевич примчался в Подольск, где проводила лето Мария Александровна. Владимир Ильич увидел его с балкона крошечного мезонинчика и с быстротой гимназиста сбежал вниз по узенькой лесенке:

- Здравствуйте! Здравствуйте, дорогой сибиряк! - Обнял за плечи, тут же подхватил под локоть. - Мамочка, познакомься - мой лучший друг по изгнанию!

- Очень рада! - Мария Александровна подала руку. - Как раз к чаю.

- Самовар уже на столе? - спросил Владимир Ильич. - Извини, мамочка, но нам надо поговорить.

- Посекретничайте - я не обижусь.

- От тебя, мамочка, секретов у нас нет, просто - так удобнее.

- Идите. Только уговор - недолго.

- Пять минут.

Владимир Ильич пропустил гостя вперед себя на лесенку, предупредил:

- Тут не стукнитесь о потолок. Не по вашему росту. - В мезонинчике подвинул стул. - Садитесь - рассказывайте. - Сам присел на краешек узенькой железной кровати. - Как жена? Как дочка? Здоровы? Очень хорошо. А в Пскове вас уже ждут: отличная должность - в земском статистическом бюро. Там, конечно, засилие народников, но люди надежные. Город же хотя и древний, а не лучше Минусинска. Затхлое мещанство, обывательщина. И вдоволь наслушаетесь либеральной болтовни. Но главное - до Питера рукой подать. И связи с местными статистиками, разбросанными по губернии. Будете получать от нас газету и рассылать по окрестным городам. Вот вам адреса, клички. Только чур не записывать. Ни в коем случае. Запоминайте - я повторю... А ваша кличка?