- Мы тут на виду, - сказал Николай Александрович. - Пойдемте. Я нанял кэб. По-нашему извозчика.
- Кэб, кэбмен - это мы знаем, - улыбнулся Ленин. - А в вагоне из разговора англичан, соседей по купе, ни единого слова не могли понять. Благо, выдавали себя за немцев.
- Инглиш мы изучали по книгам, главным образом в тюрьме, - добавила Надежда Константиновна. - Теперь придется разговорный...
- Это дело наживное, - подбодрил Алексеев. - Я вот так же... Не понимал разговорного. А потом по объявлению нашел англичанина, который занимался со мной в обмен на мои уроки русского.
Они вышли на маленькую привокзальную площадь, где их поджидал кэбмен со своим нелепым экипажем диккенсовских времен. Это была старая двуколка на больших, будто у арбы, колесах, без кучерского облучка. Пассажирам полагалось сидеть впереди, и они втроем втиснулись на скамейку, под жесткий тент. А кэбмен взгромоздился на высокое сиденье позади кузова; понукая коня, неосторожно хлестнул ременными вожжами по тенту.
Николай Александрович, словно опытный гид, принялся рассказывать, что они могли бы проехать через знаменитый Трафальгар-сквер, где бронзовые львы сторожат колонну адмирала Нельсона, но в такой смог ее невозможно разглядеть.
- На той же площади, - продолжал он, - Национальная галерея. Там, помимо своих мастеров, и Рембрандт, и Веласкес, и Рубенс. Много итальянцев. Словом, есть что посмотреть. Завтра она будет открыта.
- Галерея - для Плеханова, - добродушно улыбнулся Владимир Ильич. Он в какой город ни приедет, первым долгом - в музей. А у меня почему-то не хватает времени. Но, конечно, посетим. Посмотрим. Правда, Надюша? Я так и думал, что ты согласишься. А скажите, - снова повернул лицо к Алексееву, - вы куда нас везете? Если в отель, то в самый дешевый: мы живем пока что на весьма и весьма скромные деньги партийной кассы.
- Понятно. У кого из нас, эмигрантов, водятся деньги? Я на первое время нанял для вас одну спальню. Так здесь называют недорогие меблированные комнаты. Небогатые квартиранты их сдают от себя. Тут недалеко. Возле Риджент-сквер. Район удобный. А осмотритесь - найдете квартиру.
- Спасибо за все ваши заботы. А писем для нас нет?.. Странно. По дороге мы останавливались в Кёльне и Льеже, заезжали в Брюссель. На это ушло четыре дня. Ваш адрес я сообщил в Берлин, сестре, - должна бы уже написать.
Надежда Константиновна слышала, но теперь забыла о левостороннем движении в Англии, и ей казалось, что кэбмен по ошибке придерживается левой стороны, оттого встречные вынуждены объезжать его тоже слева и в тумане они вот-вот столкнутся. Но кэбмен как будто боялся отклониться от левого тротуара. Только на перекрестках подавал голос, чтобы не столкнуться с каким-нибудь экипажем.
- Почту вам буду приносить, - пообещал Николай Александрович. - Нет, меня не затруднит, я живу буквально в двух шагах. А утренняя прогулка всегда приятна. Понадобится - могу дважды в день.
- Только не в такую непогодицу.
- А я уже привык. Вернее сказать, притерпелся.
- Ну, а как наше дело? Успели что-нибудь?
- Все в порядке. Был у Квелча. Передал письмо Веры Засулич. Он весьма любезен. Ждет нас завтра после ленча*.
_______________
* Л е н ч - второй завтрак.
- Очень, очень хорошо! Люблю такую аккуратность!
На улицах загорелись фонари с какими-то оранжевыми стеклами. Алексеев объяснил: от таких свет яснее пробивается сквозь туман. Но и они едва были видны в раннем сумраке. Очертания домов расплывались, как акварельный рисунок, опущенный в воду.
Надежда Константиновна сняла перчатку, и руку сразу обволок прохладный, как бы липкий туман.
Кэбмен придержал коня возле одного массивного входа, по обе стороны которого стояли невысокие полуколонны. Алексеев, спрыгнув, три раза стукнул молоточком о медную пластинку; пожилой женщине в кружевной наколке, открывшей дверь, сказал:
- Принимайте ваших гостей. - И назвал Ульяновых супругами Рихтер. Из Берлина.
Когда все по узенькой лестнице поднялись в комнату и англичанка, показав на кровати, где сверху покрывал лежало по две пустых грелки, вышла, Николай Александрович усмехнулся в вислые усы.
- Привыкайте по-аглицки. Кипяток для грелок вам дадут. Так уж здесь заведено - с грелками под боком! И ничего живут! Но мы, россияне, не завидуем.
Надежда Константиновна, оставшись в одном платье, поежилась от прохладной сырости.
- Брикеты вам могут дать, - Алексеев кивнул на камин, - но - увы! за отдельную плату.
Владимир Ильич сунул руку под одеяло - простыня влажноватая. И ему опять вспомнился Потресов: "Нет, Александру Николаевичу перебираться сюда было бы сверхрискованно".
Когда остались вдвоем, раскрыл чемодан и накинул теплый платок на плечи жены.
- Спасибо, Володя.
Поджав руки, Надежда косо посмотрела на пустой камин. Дома они разожгли бы печь. Да березовыми дровами...
- Ничего, Надюша, проживем. Впереди весна, лето.
Владимир прошелся по комнате, опять подумал о старшей сестре. Почему от нее нет ни слова?
Надежда взяла мужа за руки, посмотрела в глаза.
- Не волнуйся. Просто Аня не успела написать. А может, почта запоздала...
- Нет, тут что-то иное. Анюта успела бы. Непременно сообщила бы, есть ли у нее письма из Самары. Она знает, что я не могу не тревожиться о маме. Из Швейцарии тоже могли бы уже написать. Если не Юлий, так Павел Борисович. Что там у них? Есть ли вести о Блюменфельде? Опасаюсь за него. Не провалился ли? Ведь уже больше месяца. Пора бы возвратиться... Здесь Блюм нам теперь очень нужен.
- Он не впервые через границу. Опытный, осторожный...
Внизу постучали. Два удара молоточком - это им, Рихтерам. Кто бы мог быть? Ленин быстро спустился, открыл дверь. Оказалось, вернулся Алексеев. С маленьким свертком в руках.
- Вам на ужин. Вы же еще не знаете, где и что можно купить.
Владимир Ильич уговорил гостя подняться в комнату и поужинать с ними.
В свертке кроме двух бутылочек пива оказались сэндвичи - тоненькие, как вафли, ломтики хлеба с тончайшей прослойкой из сыра. И Николай Александрович опять усмехнулся.
- Привыкайте к здешнему рациону. - Шутливо поднял руку с простертым указательным пальцем. - А я уже могу засвидетельствовать: жить можно.
