Если отвлечься от ее последствий для всего мира, Сибирская экспедиция остается загадочным предприятием. В самом деле, даже сам генерал Грейвс «…никогда не мог прийти к какому-либо удовлетворительному заключению насчет того, почему Соединенные Штаты вообще приняли участие в этой интервенции». Однако если посмотреть на ситуацию в мире, можно найти адекватное, хотя и непростое объяснение. В мире шла война. Наиболее страшные военные столкновения были сосредоточены на Западном фронте от Ла-Манша до швейцарской границы, но эхо этого конфликта затронуло весь мир, и повсюду, то в одном, то в другом месте затевались странные побочные авантюры. Все эти «побочные явления» были в той или иной степени периферийными отголосками глубочайшего потрясения центральной нервной системы планеты. Некоторые из них тщательно планировались, чтобы отвлечь силы противника или подорвать его ресурсы. Некоторые были предприняты для поддержания духа союзников на фоне затянувшейся патовой ситуации на Западном фронте и несли на себе оттенок романтики, как, например, взятие Иерусалима фельдмаршалом Алленби и изгнание неверных из святых мест Палестины. Некоторые явились следствием выброса подавляемых настроений отсталых народов на фоне ослабления их сдерживания колониальными властями, все усилия которых сосредоточились на боях в Европе и которые не имели ни времени, ни сил для поддержания своей власти на удаленных территориях. Успех революций в России привел к утрате Москвой реальной власти на Дальнем Востоке и развязал руки хищным амбициям таких казачьих атаманов, как Семенов и Калмыков. Просторы Сибири на протяжении долгого времени являлись ареной коммерческих и военных авантюр и конфликтов между немцами, англичанами, французами и японцами. Сама же Сибирь была населена частично полудикими народами, частично политическими ссыльными, к которым теперь добавилось большое число освобожденных военнопленных. Меняющаяся власть в Москве меняла свое отношение к мировой войне и участию в ней России, и эти противоположные мнения, с трудом понимаемые в далекой Сибири, затуманивали и без того смутное представление о национальных интересах России. На Западном фронте нации были привержены одним доминирующим стремлениям, но в таких местах, как Сибирь, это понимание и напряжение отсутствовало. Сибирь оказалась в том же положении, что и сержант Гриша, не имевший представления, зачем все это, но понимавший, что старый мир пришел в какой-то непонятный всеобщий беспорядок.

В условиях, которые описаны выше, военная интервенция союзников уже не кажется такой противоестественной, учитывая сложности, присущие подобным ситуациям. Заинтересованные нации без труда обнаружили, что меняющиеся день ото дня обстоятельства предполагают, если не требуют, изменений в их политике. Большинство наций, имевших войска в Сибири, были слишком заняты тем, что происходило у них дома, чтобы уделять много внимания тому, что происходит вокруг Байкала. Неудивительно, что, как следствие, их военные командиры получили большую свободу в решении политических вопросов, и у генерала Юи или генерала Нокса возникло ощущение, что, воспользовавшись новым поворотом событий, они смогут сделать большой скачок в достижении целей союзников и параллельно с этим удовлетворить коммерческие и территориальные пожелания своих правительств, как они их понимали. В книге генерала Грейвса приведены доказательства того, что время от времени сходные идеи пускали корни в умах некоторых официальных лиц и в Соединенных Штатах. Я не могу догадаться, как объяснить очевидный конфликт, возникший между военным министерством и Государственным департаментом США в отношении сибирской операции, как не могу понять, почему Государственный департамент предпринял попытки – и временами преуспевал в этом – внушить свои идеи в отношении политики в Сибири непосредственно генералу Грейвсу. Возможно, на Государственный департамент произвели большее, чем на меня, впечатление определенные взгляды союзников в отношении расширения сотрудничества за пределы того, что было указано в Aide Memoire. Возможно, некоторые из этих суждений были просто отражением недовольства союзников тем, на что они могли рассчитывать. Однако они не были предварительно представлены государственному секретарю и не рассматривались им как то, что могло бы повлиять на четко сформулированную линию поведения Соединенных Штатов в Сибирской экспедиции. Несомненно, в один прекрасный день все это будет тщательно изучено, и пытливый исследователь найдет документы, записки и отчеты о беседах, в которых предлагалось изменить курс, основываясь на каких-то новых фактах, но, даже когда все они будут открыты, Сибирь останется сержантом Гришей. Ситуация, сложившаяся в Сибири, навсегда останется иллюстрацией странностей, порожденных на периферии тем безумием, которое господствовало в центре воюющего мира.

Тем не менее я не могу закончить это предисловие, не выразив, в меру своей возможности, благодарность от лица всей нашей страны тем солдатам, которые мужественно и безропотно несли в том далеком и загадочном краю возложенную на них страной службу. Даже воины Демократии не всегда могут понять причины, стоящие за спиной определенных стратегических решений. Политические и военные решения принимаются в кабинетах и генеральных штабах, а солдаты выполняют приказы. Поэтому те, кто оказался на берегах Белого и Желтого морей, несли свою службу точно так же, как те, кто был на Марне и в Маасе. И если окажется, что кому-то понадобятся подробности, оправдывающие Сибирскую экспедицию с точки зрения национальных интересов, они могут, хотя бы отчасти, найти удовлетворение в сознании того, что американские войска в Сибири вели себя храбро и гуманно. Что они выполняли приказы командира, который действовал, руководствуясь высоким желанием своей страны оказать стабилизирующее и благотворное влияние на огромную территорию, населенную сбитыми с толку, но дружелюбными людьми. Также я полагаю, они могут быть уверены, что история найдет свои плюсы в том, что может расцениваться как неудачный исход американской интервенции в Сибири, ведь если бы не присутствие американских солдат в составе союзнических сил, могли случиться вещи, которые еще больше осложнили бы ситуацию в России и серьезно повлияли на будущее всего мира.

Трудно писать и даже говорить о России, чтобы не быть обвиненным в сочувствии советской власти. Однако во время моей службы в Сибири российский Дальний Восток был полностью отрезан от остальной части России, контролируемой советским правительством. Таким образом, я не имел никаких дел ни с советским правительством, ни с какими-либо лицами, называющими себя его представителями.

Единственная власть, с которой я контактировал за все время службы в Сибири, – это правительство Колчака, если его можно назвать правительством. Я сомневаюсь, что без поддержки иностранных войск Колчак и его правительство смогло бы иметь достаточно сил, чтобы выступать в качестве суверенной власти. В договоре, известном как Межсоюзническое железнодорожное соглашение, касавшемся обслуживания и эксплуатации железных дорог в Сибири, все нации, имевшие там свои войска, признавали Колчака представителем России, и это наивысшая степень признания, которой когда-либо удавалось добиться его правительству. Ни одно государство никогда не признавало Колчака главой какого-либо существовавшего де-факто или де-юре правительства России.

Основная причина того, что я решил вспомнить факты и обстоятельства, связанные с интервенцией, заключается в уверенности, что не только в Соединенных Штатах, но и повсеместно существует ошибочное впечатление в отношении предписаний, на основании которых действовали американские войска в Сибири. Другой причиной стал тот факт, что английский полковник Джон Ворд написал книгу, которая создает – и, по моему мнению, делает это намеренно – неверное впечатление относительно поведения и верности своему долгу американских войск, находившихся в Сибири. Эту книгу можно найти в американских библиотеках, и я не думаю, что будет правильно по отношению к тем американцам, которыми я имел честь командовать, если эти несправедливые выводы останутся потомкам без опровержения.