Когда глаза уже слипались, и сладкая дрема застилала мой мозг, неожиданно послышался далекий стук копыт и негромкое понукание. Вскоре я явственно услышал, что по дороге кто-то едет в телеге. Радуясь своему скорому освобождению, я начал громко кричать и взывать о помощи. Через несколько минут на фоне неба выросли две мужские фигуры. Один из мужиков держал в руке топор, а второй оглоблю.

– Кто тут?

– Да парень я, упал вот в могилу и не могу вылезти.

– А ты не черт?

– Да какой я черт. В соседней деревне живу.

– Ну, погоди, за веревкой схожу.

Один из мужиков исчез и вскоре появился с мотком хорошей веревки. Кинув в темное пространство могилы часть веревки, он спросил:

– Держишься?

– Сейчас, сейчас.

Схватив веревку, я неожиданно подумал о козле. Что же ему бедняге так и пропадать здесь. Быстро обвязав его поперек туловища и под передние ноги, я крикнул:

– Тяните!

Мужики начали выбирать веревку. Над краем могилы появилась козлиная борода с рогами.

В ночи раздался душераздирающий вопль.

Козел всей своей массой шлепнулся мне на голову. Я упал, вдыхая жуткий аромат козла вместе с его шерстью. Вдали затих топот копыт и страшные крики мужиков, а мы опять остались вдвоем. Выплюнув остатки шерсти, я свернулся калачиком и начал дремать. Мою дрему временами прерывал козел, который поднимал морду к небу и блеял так жалобно, что сердце мое замирало.

Однако сон мой был недолог. Примерно часа через два, со стороны близлежащей деревни начал приближаться какой-то шум, и вскоре уже можно было разобрать крики, исполненные гневом и злостью. Я понял, что кого-то хотят убить и не просто убить, а затоптать в землю так, чтобы и духа его не стало. Поминался бог и черт, причем черт, как я понял, доставил кому-то большую неприятность.

На меня посыпался песок. Могила осветилась светом факелов. Вокруг нее стояли мужики с топорами, косами и вилами. Они изумленно взирали на меня и молчали.

О дальнейшем продолжении этой истории дядюшка распространяться не стал, добавив лишь, что мужики оказались грубыми и невоспитанными людьми. Им, понимаешь ли, не понравилась шутка с козлом. Хотя дядюшка шутить и не собирался.

Обычно истории не рассказывались дважды и только в редких случаях, по просьбе слушателей, дядюшка с большой неохотой мог вкратце пересказать интересовавшую любопытствующего историю. Один из таких рассказов я услышал впервые и был потрясен необычностью сюжета. Хотя моя родственница говорит, что в первом пересказе слушать дядюшку было интереснее, тем не менее, я позволю себе привести этот рассказ.

«Когда я был молодой и красивый, то водки в рот не брал, а потому относился с большим непониманием к различного рода пьяницам. Это сейчас могу позволить пропустить рюмочку – другую на праздник, а раньше ни-ни.

И жил в нашей деревне распоследний алкаш Вячеслав Иванович Худык. Вид он имел импозантный: глубоко посаженные глаза, резко выдающийся кадык, тонкие губы и сильная худоба даже произвели неизгладимое впечатление на заезжего художника, который и набросал портрет Худыка. Назвал ее «Поволжский крестьянин. Голод. 19 век». Что стало с художником, не знаю, но картину видел спустя много лет на одной из выставок в Москве.

Как сейчас помню, дело происходило в понедельник вечером в конце июня. В нашу деревню пришла бригада, каких-то здоровых мужиков и начала развешивать почти на каждом доме удивительную агитку. На ней было написано «Мужики и бабы! В субботу состоится торжественное уничтожение очага мракобесия и религиозного фанатизма. За оставшиеся дни было бы здорово отметить в церкви свадьбу или похороны, чтобы вы все запомнили какой это обман и темнота. Мужики! Бабы! Дружно пойдем на похороны или свадьбу и заклеймим своим гневом попов и церкви».

Читая данную агитку, я стал свидетелем разговора Вячеслава Ивановича с церковным старостой. Великий алкаш был еще относительно не пьян и поэтому песен не пел, но к беседе уже тянулся.

– Эй! Староста! Никодимыч. Как же так, церквуху то закроют, а?

– Ты мил человек чему радуешься? Горю людскому.

– Го-орю? Какому горю, когда советская власть мне глаза на тебя открыла, паразита.

– На меня ли, Иваныч? Я думаю, на зеленое зелье она тебе глаза открыла. Я тебя за работой еще ни разу не видел. Пить да гулять, вот и вся твоя работа.

– Работать должны вы, паразиты, а мы свое давно отработали на вас. Ничего, недолго тебе песни петь, последние дни вашей церквухе осталось жить.

Довольный собой и проведенной беседой Вячеслав Иванович Худык поплелся дальше. (Я, кстати, называю этого алкаша полным именем, так как он всегда любил представляться незнакомым людям по имени отчеству, что было не характерно для деревенского жителя).

На следующий день под вечер Худык валялся около своей избы и не подавал признаков жизни. К этому состоянию все уже привыкли и спокойно проходили мимо. Часа через два около Худыка уселась собака и подняв морду к небу тихо завыла. Бабка Марьяна, соседка Иваныча, всполошилась и бросилась бежать по деревне с криками.

– Умер Иваныч, умер соседушка!

на место деревенской трагедии начал сбегаться народ. Стали звать фельдшера. Однако он отказался идти по причине сильной головной боли с похмелья.

– Смотрите мужики сами, ежели холодный – значит покойник, а ежели теплый, то ждите, когда похолодеет.

Мужики не стали дальше слушать и, подхватив упирающегося фельдшера подмышки, поволокли его к предполагаемому покойнику.

Тем временем бабы успели перевернуть Худыка на спину и сложить ему руки. Бдительная собака выть перестала и смотрела на людей чересчур печально и трагично. Какая-то бабка не выдержала и начала громко причитать. Когда фельдшер был доставлен на место, то вокруг слышалась плаксивая многоголосица. Поодаль стояли три мужика, из тех, что развешивали агитки и радовались человеческой смерти как народному празднику.

Фельдшер брезгливо приоткрыл глаз Вячеслава Ивановича, зачем-то потрогал лоб и мрачно промолвил:

– Покойник мертв.

Плач баб и радость мужиков достигли своего апогея.

К ночи покойник был положен в гроб и отнесен в церковь. Я ко всему этому отнесся довольно спокойно по причине своих крепких нервов и железной воли тем более, что ночью у меня должно было состояться деловое свидание с очаровательной подружкой.

Настала ночь. Я был в блаженстве. Моя девушка по достоинству оценила мое внимание к своей особе. На прощание я предложил слазить в церковь и посмотреть на покойника, так сказать на десерт. Какое-то время моя подруга отнекивалась, но любопытство победило. Однако уже около церкви она отказалась наотрез и, чтобы не терять своего достоинства я полез в церковное окно один.

Было темно, горела только одна лампада. Подойдя к гробу, я стал оглядывать церковь. Хотя по натуре я и смелый человек, но вид покойника в церкви ночью навевал на меня мрачные мысли. Непроизвольно я перекрестился и собрался уже выбираться наружу.

На мое плечо легла рука, и раздался голос:

– Чегой-то ты тут делаешь, парень?

Я поворачивал голову, наверное, целую вечность. В гробу сидел Вячеслав Иванович и смотрел на меня.

От моего вопля содрогнулась церковь, и десятки голубей с шумом поднялись в воздух с ее крыши. С улицы раздался не менее ужасный крик моей подруги.

– Ты это че? Я это где?

Худык свесил ноги и тупо оглядывал окружающие его иконы. Не менее тупо я спросил:

– Ты кто?

– Ты парень видно пьян, кой черт затащил меня в церковь?

Медленно приходя в себя, я стал немного догадываться о причинах появления Вячеслава Ивановича в столь странном положении. Видимо фельдшер с похмелья не разобрал, что Худык просто сильно пьян, а не мертв, а тот в свою очередь отоспался и от холода проснулся. Кстати, когда через несколько лет он все-таки умер, то пару дней лежал около дома никем не потревоженный. Все думали, что он как всегда шибко перепил.

Успокоившись, я вкратце обрисовал Славе создавшуюся ситуацию. Покойничек развеселился, и от его неудержимого смеха погасла лампада. Стало опять немного жутко, поэтому я предложил выбираться из этого не очень веселого места.