Итак, он был готов, когда в ответ на его звонок входная дверь отворилась, и незнакомый голос попросил его войти.

Войдя в холл он предстал перед улыбающимся молодым темнокожим человеком в домашнем костюме.

Мистер Кейт? — сказал медбрат. — Я Фрэнк Петерс.

Рад видеть вас. — Кейт понизил голос. — Как пациент?

Немного нездоров. Он принял несколько обезболивающих таблеток, которые ему оставил доктор, но горло у него сильно застужено. Я позвонил, чтобы ему выписали рецепт лекарства против кашля, а теперь, поскольку вы здесь, я сбегаю в аптеку и куплю его.

Хорошая мысль.

Он ждет вас в кабинете. Постарайтесь сделать так, чтобы он много не разговаривал.

Кейт кивнул, проводил молодого человека до входной двери, сказал:

Увидимся позже, — и закрыл за ним дверь. Кабинет выглядел тусклым, и некоторое время глаза Кейта привыкали к полутьме; лампа на столе была наклонена вниз. Уэверли сидел в большом кресле в дальнем углу, его левая нога покоилась на пуфике и была покрыта гипсом. Несмотря на то, что было душно, он был одет в шерстяной халат с длинными рукавами, на нем был шейный платок, но на той части лица, которая не была закрыта бородой, не было ни следа испарины.

Он кивнул, как только Кейт вошел.

Спасибо, что пришел — мне приятно видеть тебя.

Извини, но я не могу вернуть тебе комплимент, — Кейт внимательно изучал хозяина. — Ты выглядишь не самым лучшим образом, и голос у тебя ужасный.

Не бери в голову; ты пришел, и мне сразу стало лучше. Налей себе чего-нибудь выпить, если хочешь.

Нет, спасибо, — Кейт уселся на стул перед столом. — Я задержусь ненадолго, тебе, я полагаю, необходимо расслабиться и отдохнуть.

Тогда я буду краток, — Уэверли бросил на своего гостя быстрый взгляд из-под очков с темными стеклами. — Ты принес посылку?

Кейт извлек коричневый конверт из кармана пиджака.

Хорошо, — Уэверли одобрительно кивнул. — Теперь ты можешь его открыть. Здесь мы в безопасности.

Взяв со стола нож для разрезания бумаги, Кейт вскрыл конверт и вынул пожелтевшую клеенку, запечатанную на одном конце. Уэверли наблюдал без всякого выражения, как его друг разрезал клеенку и отбросил ее в сторону и извлек единственный сложенный мятый бумажный листок.

Положив листок на стол, Кейт расправил его и стал внимательно вглядываться в него.

Ну и? — сказал Уэверли тихо.

Это нечто вроде карты, — Кейт нахмурился. — Я не могу различить некоторые детали — чернила выцвели. Не будешь возражать, если я поверну лампу?

Детали не так важны, — Уэверли покачал головой. — Вот что я хочу знать: узнаешь ли ты почерк?

Кейт скосил глаза, затем удивленно поднял голову. — Лавкрафта!

Ты уверен?

Конечно. Никому не под силу подделать его каллиграфический почерк. Я видел его образцы в книге, которую ты мне показывал, — Маргиналия. А в ней тоже есть карта?

— Да. План улиц Аркхэма, — Уэверли прочистил горло, затем хрипло откашлялся. — Ты можешь представить себе, что это — нарисовать такую штуку, придумать все названия улиц и обозначить их так, как будто бы они в действительности существовали? У этого человека было странное чувство юмора.

Ты думаешь, он сделал это только для виду?

Конечно. — Уэверли вглядывался в Кейта сквозь темные линзы. — Помнишь письмо, в котором он давал разрешение другому автору использовать себя в качестве персонажа в рассказе? Он даже включал подписи вымышленных свидетелей, написанные на немецком, арабском и китайском языках. Затем ГФА придумал мистификацию, написав продолжение рассказа другого автора, таким образом отделавшись от него. Он даже использовал свой дом в Провиденсе как декорацию, чтобы все выглядело более правдоподобно. Лавкрафт был отъявленным и тщательно продумывавшим свои розыгрыши шутником. Однажды ты это поймешь, это все объясняет.

Я не могу уловить твою мысль, — сказал Кейт. Он поднял мятый листок бумаги для более тщательного изучения, но слова Уэверли отвлекли его.

Та картина, что ты купил, — ее написал Аптон, но не это вдохновило Лавкрафта на написание рассказа. Я думаю, здесь был другой путь. Сначала был написан рассказ, а уже потом ГФЛ заставил Аптона проиллюстрировать то, что он написал. Как бы он смеялся, если бы узнал, каким путем мы дошли до этого! Между прочим, он почти заставил нас поверить в вурдалаков и всю эту патологическую чепуху — мифологию Ктулху, которую он сам изобрел, — Уэверли кашлянул снова. — Неужели ты не видишь? Все это — полная мистификация.

Воздух под тускло освещенным потолком был спертым. Откуда-то снизу, под холлом, послышался слабый звук шагов, возможно, Петерс вернулся из аптеки с лекарствами.

Кейт не обратил внимание на этот звук, глядя на фигуру, сидящую в тени.

Ты забываешь одну вещь, — сказал он. — Сантьяго и Бекман убиты. Это не может быть мистификацией.

Еще как может, — голос Уэверли внезапно окреп и звучал отрывисто и резко. — Петерс, возьми карту!

Кейт повернулся.

Темнокожий человек вошел в дверь и направился прямо навстречу ему. Теперь он не улыбался, а в его руке был револьвер.

Отдай ее мне, — сказал он.

Кейт сделал шаг назад, но Петерс приблизился к нему, и его оружие готово было выстрелить. — Отдай это мне, — тихо произнес темнокожий.

Затем рука, держащая револьвер, начала дрожать.

Раздался грохот, и вся комната затряслась — стены, потолок, пол… Кейт почувствовал, что дом колеблется и содрогается с внезапно зазвучавшим треском, который слился с криком темнокожего, когда обрушились балки с потолка.

Кейт повернулся, крепко сжимая карту в руке, и побежал к двери.

Затем грохот перерос в рев, потолок начал рушиться, и больше Кейт уже ничего не помнил.

Когда он снова открыл глаза, все было тихо. Тихо, темно и спокойно.

Землетрясение. Ведь предупреждали о возможности нового — и вот оно.

Кейт осторожно пошевелился и почувствовал облегчение, поскольку мог двигать конечностями, не испытывая никакой боли. Он почувствовал онемение за левым ухом, — вероятно, его ударил какой-то камень, свалившийся с потолка. Большие и тяжелые куски гипса лежали у него на груди; он оттолкнул их в сторону и присел. Смятая карта все еще была зажата в его правой руке.

Но у темнокожего человека в руке уже не было револьвера. Он лежал позади Кейта, распластанный под большой балкой, его череп превратился в бесформенную массу.

Кейт поднялся, отвернувшись от тошнотворного зрелища. Он стал пробираться по разбитому, усеянному мусором полу, пытаясь найти хотя бы намек на Саймона Уэверли в тени дальнего угла комнаты.

Удивительно, но его кресло не было повреждено. Но оно было пустым теперь, — или почти пустым.

Сквозь темноту Кейт стал рассматривать те вещи, что остались на сидении кресла. Их было всего три — три предмета, закрепленные металлическими скобами.

Три предмета, ошибиться на счет которых было невозможно: лицо и руки Саймона Уэверли.

Ночной кошмар не прекращался.

Он продолжился на улице, где ошеломленные люди выкарабкивались из полуразрушенных бунгало или, наоборот, пытались, как сумасшедшие, снова вернуться туда, чтобы среди этой разрухи отыскать то, что, возможно, сохранилось.

Кейт, хоть и застыл от шока, но заметил, что белый минивэн уже не стоит на обочине рядом с домом Уэверли. Но его «Вольво» стоял на месте без каких-либо повреждений. Он сел, включил зажигание, и машина сразу же тронулась.

Кейт поехал. А ночь была и не очень темной, и не очень спокойной. Разрушенные жилища горели, как факелы, освещая его путь через город, кричащий от боли.

Он не был одинок; на дорогах было бурное движение, потому что множество машин двигалось по магистрали, скрываясь от пожаров и взрывов, которые могли произойти от утечки газа. Водопроводные трубы взорвались, и Мелроузу грозило затопление, а Кейт ехал по краю магистрали, пока не нашел место, где можно было безопасно развернуться. Он повернул на запад на Фонтэйн Авеню, постоянно сворачивая, чтобы не сбить тех, кто бежал, или тащился, или просто стоял на улице ошеломленно и беспомощно.