Я замолчал, устав от такой длинной тирады. Элис нахмурилась, обрабатывая полученную информацию.

– А кто же тогда такие архитекторы? – спросила она после долгой паузы.

– Амбидекстры. Люди, у которых одинаково хорошо развиты оба типа мышления. И которые, соответственно, могут не только выстраивать связи и подстраиваться под чужие мысли – они сами могут менять пространства под себя.

Элис снова задумалась. Я встал и пошел за чаем, который принес Хендрикс, – во рту пересохло. «Не быть тебе лектором, Ларс», – с усмешкой подумал я – и невольно осекся.

Не быть.

Никогда.

– А почему охотники? – опять спросила Элис, вырывая меня из собственных мыслей. Я налил себе чай. – Про операторов понятно – а что делаешь ты, кроме того, что бегаешь по пространствам?

– Охочусь. – Я налил вторую чашку и вернулся к Элис.

– На?.. – подняла брови та, принимая у меня чашку.

Я отпил чай и еще раз украдкой вздохнул. Очень хотелось вернуть Хендрикса и переложить на него почетную обязанность по объяснению прописных истин – но, возможно, Элис могла решить, что я ее избегаю, и это могло расстроить ее.

А расстраивать Элис было пока что очень опасно.

Поэтому я сделал еще один глоток – и снова начал рассказывать:

– Когда люди думают или мечтают, появляются пространства. Но еще иногда люди боятся. И их страхи тоже получают воплощение в нашем мире – в виде гарпий.

Я заметил, как Элис слегка вздрогнула на последнем слове – но вопросов задавать не стала. Поэтому я продолжил сам:

– Гарпия – это такая квинтэссенция ужаса. Представь себе все самое страшное, что можешь, – вот это и будет гарпия.

На этот раз Элис посмотрела на меня и тихо возразила:

– Но самое страшное никогда нельзя представить. Самое страшное – это то, чего ты не видишь.

Я слегка усмехнулся.

– Значит, ты знаешь, что такое настоящий страх.

– Как же можно охотиться на то, чего нет? – снова нахмурилась Элис. Было забавно наблюдать, как она пытается все проанализировать, понять, осознать.

Пожалуй, из нее мог бы получиться хороший охотник.

– Именно поэтому у любого охотника должно полностью отсутствовать воображение. Неизвестное страшно, потому что это может быть все что угодно. А хороший охотник видит на месте гарпии что-то простое и понятное, подсмотренное в каком-нибудь ужастике или компьютерной игре. Ну а дальше надо просто уметь хорошо стрелять, – улыбнулся я.

Элис долго смотрела на свой чай.

– А если ты не умеешь стрелять, а тебе встретилась гарпия? – поинтересовалась она нарочито спокойно.

– Зависит от того, насколько богатое у тебя воображение, – сухо бросил я.

Элис услышала в моем голосе достаточно, чтобы дальше не уточнять.

– А гарпии… – начала она после небольшой паузы. – Они могут перемещаться по пространствам? Могут попасть в любое?

Я снова улыбнулся. Девочка быстро соображала.

– Могут. Но в это не попадут. Есть немного таких защищенных пространств – других офисов, – в которые гарпиям не пробраться.

– А зачем тогда за ними охотиться? – не поняла Элис. – Если здесь ничего не угрожает?

– Гарпии рождаются из страхов, питаются ими – и сами их создают, – вновь терпеливо принялся пояснять я. Меня уже начала раздражать собственная манера рассказывать все, как маленькому ребенку. – Чем больше гарпий появляется в пространствах, тем больше людей в реальности начинают бояться неведомо чего. Чем больше людей боится, тем больше гарпий… Замкнутый круг. И в какой-то момент все человечество просто может сойти с ума. И тогда нам тут, как ты сама понимаешь, тоже не поздоровится.

Элис серьезно кивнула, по-прежнему не сводя взгляда с чашки.

– Ну а кроме того, – усмехнулся я, допивая чай, – надо же нам чем-то тут заниматься, верно?

Элис вскинула на меня глаза.

– Ларс, а отсюда можно вернуться обратно? – спросила она тихо. – Можно вернуться в реальность?

Я долго смотрел на нее.

– Нет.

Элис глубоко вздохнула и прикрыла глаза.

И тогда в офисе снова вырубилось электричество.

После этого разговора я больше не принимал участия в обучении Элис. Хендрикс перепоручил ее Хелен – большой, пышногрудой Хелен, испещренной пирсингом, как новогодняя елка. Хелен была оператором – и единственной женщиной в коллективе, кроме Элис. Однако та никак не реагировала на обволакивающую мягкость, которую Хелен распространяла вокруг себя, как аромат крепких духов. Элис оставалась такой же невыразительной на вид, какой она предстала при первой встрече. И это выглядело немного странно, потому что в пространствах характер всегда проявляется в том, как человек выглядит. Я мог ошибаться, но мне казалось, что характер у Элис должен был быть довольно выразительным.

Впрочем, меня совсем не удивляло, что поначалу она могла чувствовать себя разбитой. Переход из реальности в пространства всегда дается нелегко – сознанию сложно принять небытие как возможную форму существования. Кроме того, каждый из нас попадал сюда не просто так – любому переходу предшествовал определенный кризис, нежелание смириться с реальностью. Что в конечном итоге приводило к отрыву от реальности. В прямом смысле этого слова.

Девочка Элис летела из Москвы в Бостон на стажировку, с очевидным намерением начать в Штатах новую жизнь. Разумеется, мы не стали спрашивать, что случилось с ней в ее старой жизни. В конце концов, без связи с реальностью, со своим прошлым Элис в любом случае постепенно должна была начать приходить в себя. Мы все проходили через это в свое время.

Оказавшись здесь, человек уже не может вернуться обратно. Со временем можно научиться выходить ненадолго в реальный мир, но редко кому из нас удается пробыть там больше нескольких минут. Это невероятно тяжело – и многие предпочитают никогда не выходить на поверхность. Порой бывает необходимо вынырнуть ненадолго, чтобы быть в курсе того, что происходит снаружи, но к своей прежней жизни вернуться из пространств невозможно. И в конце концов это становится совершенно ненужным. Все эмоции, чувства, привязанности, которые соединяли тебя с реальным миром, постепенно притупляются, уступают место ясной красоте человеческой мысли.

Потому что мысль, лишенная отравляющих ее чувств, представляет собой неоспоримое доказательство совершенства человеческого существа.

В пространствах нельзя любить.

Но никому из нас это и не нужно.

Элис начала работать с пространствами как обычный оператор – на расстоянии всегда проще понять их логику. Да и безопасней. Девочка быстро училась – всего через пару недель Элис уже смогла выстроить свой первый маршрут.

Впрочем, понятие «быстро» плохо применимо к пространствам.

Дело в том, что здесь нет времени. По крайней мере, в том смысле, в котором люди привыкли его воспринимать. В реальности время меняется линейно – ну или почти линейно, если уж быть совсем точным. Если вдуматься, становится понятно, что за одну и ту же единицу времени сейчас и тысячу лет назад успевает произойти принципиально разное количество событий. Что менялось за тысячелетия существования древних цивилизаций? Да почти ничего. Что поменялось за последние сто лет? Все. Время становится все более компактным, сжимается все сильнее и сильнее – чтобы в конечном итоге просто схлопнуться в точку. И тогда мир придет к тому, с чего все начиналось.

Но в пространствах время течет по-другому. Оно закольцовано на определенный период – и по его истечении обновляется, возвращается к начальной точке существования. Пространство нельзя изменить, нельзя вмешаться в ход развития событий в нем. Если только ты не архитектор.

Мне не терпелось увидеть, что сможет делать Элис, когда наконец научится оперировать с пространствами как полноценный архитектор. Конечно, у нас был Хендрикс – но он действительно почти ничего не умел. Худо-бедно он справлялся лишь с тем, чтобы поддерживать в рабочем состоянии наш офис, выстроенный его предшественником, неизвестным мне архитектором, который совершенно по-идиотски погиб, попав под поезд в измерении «Анны Карениной». Кое-кто рассказывал, что бедняга сам бросился под него из-за несчастной любви, – но это полная чушь. В пространствах нельзя умереть от разбитого сердца.