– Ну что, будем сегодня Сороку доводить? – громко спросил на большой перемене учащийся 11 «а» класса Гена Дорофеев своего дружка Пашу Горохова.

Сорокой они прозвали учительницу математики Людмилу Артемьевну Сорокину. Людмиле Артемьевне было уже 68 лет, но она еще продолжала работать в школе. Она бы с удовольствием сидела дома, но, как она сама признавалась, приходилось помогать дочке, на руках которой было двое детей. Директор тоже не возражал – учителей не хватало, а молодые после института в школу идти не торопились.

– Давай, – согласился Горох и, подойдя к доске, стал рисовать мелом чуть ли не на полдоски длиннохвостую сороку.

На прошлом уроке математики Дорофей громко чихал без остановки минут пять (после его сменил Горох), пританцовывая, слушал по мобильнику рэп, говоря, что это помогает ему решать уравнения, ходил по классу, задавал Людмиле Артемьевне какие-нибудь идиотские вопросы, причем обращаясь на «ты». Горох же снимал, не таясь, всё это на видеокамеру. Людмила Артемьевна, еле сдерживаясь, призывала распоясавшихся недорослей к порядку и взывала к совести. До этого она уже несколько раз жаловалась директору школы, но тот только беспомощно разводил руками – ну, что я могу сделать? А от его профилактических бесед в кабинете Дорофей с Горохом лучше не становились – от силы только на один урок.

– Пацаны, может, хватит вам, а? – возмутилась Лена Карташова, когда Горох дорисовал на доске сороку.

– А тебе-то что? Старушку жалко? – прохихикал Дорофей.

– Да, жалко!

– Ой, какая она у нас жалостливая! – протянул гундосым голосом Горох.

– А не боишься, что вас со школы отчислят? – неожиданно спросил новенький – Гриша Волошин. Он сидел за партой и молча наблюдал за происходящим в классе. Сын военного, он приехал с Сахалина. В классе появился неделю назад. Крепкий симпатичный парень, немногословный, он всё это время особо ничем не выделялся, в основном присматривался к окружающим. Но девчонкам 11 «а» очень понравился.

– Нас? А за что? – сделал удивленное лицо Дорофей.

– Да вот за это. За издевательство над пожилой учительницей.

– А мы не издеваемся. Правда, Горох? – Дорофей обнял за плечи своего дружка. – Нам просто с ним не интересно сидеть на уроках этой старушки. Пусть она нас заинтересует. В этом, кажется, и заключается талант педагога, – Дорофей поднял вверх указательный палец, – заинтересовать ребёнка, найти к нему индивидуальный подход, Только, вряд ли, у ней это получится. Вот какая-нибудь молоденькая училка нас бы с Горохом заинтересовала. Да, Горох?

– Ага, – заржал Горох, – блондиночка, этак 90 на 60 на 90, в короткой юбочке.

– Указкой бы тебе по шее, – усмехнулся Гриша, – в качестве индивидуального подхода.

– Гриша, тут тебе не армия, – укоризненно покачал головой Дорофей и развёл руками. – Тут школа, тут детки! Пусть только попробует бабуля меня, ребеночка, обидеть или оскорбить, а тем более ударить указкой – вылетит со школы в два счёта. Мы с Горохом можем и детскому омбудсмену пожаловаться, в случае чего. Ладно, Горох, доставай камеру, начнём. А то скоро Сорока приковыляет.

Горох достал из сумки маленькую цифровую видеокамеру и навёл на Дорофея. Дорофей помахал рукой:

– Привет всем, кто смотрит наш видеоблог! Через пять минут начнётся скучный урок математики, но я, Гена Дорофей, и мой друг Паша Горох сделаем его весёленьким, как и прошлый раз. На сегодня мы тоже кое-что для вас приготовили. Слышите, поскрипывание? Это, наверно, тащится наша старая Сорока…

– Всем привет! – выйдя из-за парты и подойдя к Дорофею, оборвал его Гриша и тоже помахал рукой в камеру. – Пока Людмила Артемьевна не пришла, я тоже предлагаю немного повеселиться.

Затем, повернувшись к Дорофею, он резким и коротким ударом ударил его под дых – так, что тот, схватившись руками за живот, согнулся пополам, но тут же получил еще один удар – на это раз в глаз. Шлепнувшись на задницу, Дорофей сидел под классной доской, хватая ртом воздух и прижимая ладонь к глазу.

– Теперь, Дорофей, на меня, ребёночка, можешь хоть самому главному омбудсмену пожаловаться. Только гарантирую, что мне, дитятке, ничего не будет. Так что, время зря можешь не терять, – сказал Гриша и, повернувшись к Гороху, спросил, потирая кулак: – Ну что, видеооператор гороховый, дальше кино снимать будем?

– А я-то что? – испуганно попятился назад Горох.

Урок математики на этот раз прошёл, к удивлению Людмилы Артемьевны, тихо и спокойно. Как, впрочем, и последующие её уроки в 11 «а» классе. Причину таких перемен пожилая учительница так и не узнала.

В 80-ых годах я работал на радиостанции одного из СУР-ов. СУР – это Союзный узел радиовещания и радиосвязи. В Советском Союзе их было несколько. Радиостанция наша находилась за городом, в окружении ёлочек и сосен. По подземным кабелям к нам приходил низкочастотный сигнал – голос диктора, новости, музыка, а мы уже всё это передавали в эфир, преобразовывали в радиоволны, которые, огибая земную поверхность, распространялись на тысячи километров. Если кто-то сейчас представил меня сидящим в наушниках и вращающего ручку настройки радиопередатчика, который стоит на столе, то скажу, что сия картина будет весьма и весьма далёкой от реальной. Потому что передатчики наши занимали два больших двухэтажных здания. На первом этажах зданий находились насосные с мощными насосами. Эти насосы гнали воду на второй этаж для охлаждения радиоламп. Представляете радиолампу высотой почти с метр, с водяным и воздушным охлаждением? Контурные катушки передатчиков были высотой с человека, и по ним тоже циркулировала вода. Один из передатчиков, который находился в нашем здании, назывался «Буран». Работал он в ДВ и СВ диапазонах, а мощность его излучения составляла один мегаватт, или один миллион ватт. Антенна была высотой 200 метров. Напряжение на шинах передатчика – десять киловольт. Сейчас на этих на этих диапазонах уже практически никто не работает. Все ушли на УКВ диапазон, СВЧ, сотовую связь. Мощности передатчиков там небольшие – десятки, сотни ватт.

Работал я тогда в смену, в оперативном персонале. В смене нас было четыре человека. В нашу задачу входила текущая эксплуатация радиопередатчиков и устранение неисправностей. Неисправность, если таковая случалась, нужно было устранить за одну минуту. За превышение этого лимита начислялись большие штрафы, и как следствие у всех летели премии. Стояли, случалось конечно, и по нескольку минут. Поэтому главным в нашей работе было отличное знание устройства радиопередатчиков – вплоть до всяких тонкостей и мелочей. За шкафами передатчиков, где стояли полки с запасными деталями и радиолампами, на стенах были развешены сотни схем, которые мы знали наизусть. Сидишь, бывало, за столом, а то и лежишь на диванчике, и вдруг на крыше передатчика вспыхивает красная лампа и раздается громкий вой сирены. Соскакиваешь и несёшься как угорелый. Время тебе на поиски и устранение неисправности – всего одна минута.

Но неисправности случались не так уж и часто, поэтому времени у нас свободного было достаточно. Так как радиовещание и радиосвязь велись круглосуточно, то и работали мы и ночами, и по выходным дням. В свободное время читали книги, играли в карты, шахматы, заочники делали свои контрольные и курсовые. Кстати, если кто в застойные годы пытался поймать на своём радиоприёмнике вражеские голоса таких, к примеру, радиостанций как «Радио Свобода» и «Голос Америки», но вместо этого слышал «ж-ж-ж-ж», то, признаюсь, это тоже была наша работа. Работал так называемый ГМД – генератор мешающего действия. Сейчас это уже ни для кого не секрет, всю эту информацию можно найти в том же интернете, поэтому я всё и рассказываю.

В свободное время, как я уже сказал, мы играли и в карты. Конкретно, в преферанс. Преферансу научил всех я. До меня все играли в дурака, 66, 1001 и еще что-то там. Я в эти игры играть сразу наотрез отказался, сказав, что тот, кто научился играть в преферанс, уже никогда не сядет играть в эти скучные и неинтересные примитивные игры. А в преферанс я научился играть еще на первом курсе университета. Мне сказали: «Чёрт с тобой, уговорил, обучай и нас преферансу!».