Харли или Харлин трясет, кадык ходит вверх-вниз, взлетая под самый подбородок, когда дышать больше нечем. А потом она замирает, вместе с ним, потому что ему слишком хорошо, чтобы двигаться, а ей слишком хорошо, чтобы жить.

— Детка… — он приходит в себя, двигает занемевшим после оргазма телом, распутывает веревки и сдирает с ее лица черную ткань.

На него смотрит Харли. Настоящая Харли, безумная как и он сам, искренняя в своей одержимости, зареванная и с покрасневшим лицом.

Она хлюпает носом, кашляет и задыхается.

— Она ушла, ушла, пирожок, — хрипит она, улыбаясь. Ей так больно, что она пошевелиться не может, а она улыбается во весь рот, — спасибо, спасибо тебе.

Он затыкает ее поцелуями, сначала легкими, затем кусает за язык, причиняя ровно столько боли, чтобы она выдержала. Смешивает свою слюну с ее, кроваво-пенной, вдавливает в стол, на котором они лежат.

— Ш-ш-ш, тыковка, все хорошо, — утешает ее Джокер, — я не позволю никому отнять тебя у меня.

Она знает это. Заплаканная, жалкая, покрытая ржавой застывшей коркой крови на саднящих царапинах, все равно улыбается, а в глазах сияет обожание. И точно такое же безумие, как у него.

Так что он сбережет ее. От нормальности, от здравого смысла, врывающегося под маской суки-Харлин, от правосудия. Сбережет только для себя.

========== Smthng Special ==========

Комментарий к Smthng Special

Мне очень нравится та грань между любовью и нелюбовью Джокера, которую как-то обычно обходят стороной. Он или псих, обожающий причинять ей боль, или влюбленный идиот. А вот с красивой серединкой у всех как-то сложно.

Так что не удивляйтесь, если здесь будет странный Джокер. В достаточной степени мудак и псих, но не такой уж и безнадежный.

В общем, романтика в нем где-то еще жива. Да-да.

Харли не похожа на остальных. Хотя она ничем не хуже и не лучше, чем самая последняя шлюшка Готэма. Та же нарочитая сексуальность, шортики на вид как трусики и агрессивная красная помада.

Зовущая — ну же, возьми меня, оттрахай, затопи красным этот город до верхушек прозрачных башен. Кривляющаяся в отражении многочисленных зеркал банка. Они грабят, а она выделывается. Танцует на стойке, рядом с кассой, и даже взглядом не ведет, когда Джокер свистит, приказывая ей вернуться. К ноге, зверушка.

Просто продолжает скалиться куда-то вверх в угол, наверняка на камеру выделывается, посылает воздушные поцелуйчики и трясет задницей, упакованной в тесные шорты.

И ей плевать на мужчин, занятых тем, что таскают тяжеленные мешки с награбленным добром, она сама таким делом заниматься не станет. Разве что выберет из кучи драгоценностей себе что-нибудь в обновки. Сережки какие или браслет, который потом все равно потеряет.

Ей плевать на деньги. Ей плевать на опасность.

Она же Харли.

— Харли! — рявкает Джокер, подбрасывая на весу один из мешков, на дне которого покоится возможность залечь на дне Готэма на пару месяцев и строить свои самые ужасные планы. — Работай давай.

— А я работаю, пудинг, — подмигивает камерам Харли, а потом принимается елозить руками по своей разодранной, зашитой в пяти местах майке, оглаживая грудь прямо напоказ. —Я их отвлекаю.

Что есть, то есть. Она так старательно выделывается, что даже подслеповатый уродец Бэкс застыл, тараща на нее свои бельма, а всю банду словно заворожило.

Харли смеется и делает сальто прямо на стойке, в воздухе мелькает белизна лодыжек, раскрашенные татуировки, разноцветные хвостики, и все разом вздыхают.

Как будто они тут на отдыхе.

— Пошевеливайтесь, придурки, — Джокер готов пристрелить всех и каждого. И желательно Харли прямиком в ее забеленную мордашку, кривляющуюся и строящую глазки полиции по другую сторону камеры.

— Харли! — гаркает он, перебивая своим голосом шум сигнализации. — Пошла нахрен отсюда!

Она все равно его не послушает. У Харли же нет мозгов, пустая коробка под блондинистыми волосами, в ней задерживается разве что веселье. И хотя обычно это его только радует, он же и создал ее только за тем, чтобы она радовала его — сверкающая новенькая и дорогая игрушка, сегодня она бесит.

До жути.

Джокер почти слышит, как крошатся стиснутые зубы, а в голове пляшет злоба.

Раз-два….

Он хватается за один из пистолетов и палит в Харли. Не прицеливаясь, конечно, просто наугад. Куда-то в сторону ее белых ляжек. Пуля визжит и пролетает мимо, дзынькает от соприкосновения с крышкой сейфа, отлетает и попадает прямиком Бэксу промеж глаз. Догляделся, больше не захочет.

— Ауч! — громко негодует Харли, но танцевать прекращает. Сдувается, превращаясь из сверкающей игрушки в старую и потрепанную, совсем не такую уже и красивую. И еще от нее тянет страхом. Боится, конечно. Она прекрасно знает, что Джокер не промахивается, тем более во второй раз. — Я же хотела как лучше, пирожочек, — она приземляется на пол рядом с Джокером, и каблуки хрустят под ее весом.

— Еще одно слово, и я разнесу твои кукольные мозги по всему банку. Тебе ясно, да? — Джокер не намерен шутить, тем более что от завываний сирены у него начинается мигрень. Даже ограбить спокойно не дадут, вот же сволочи.

И Харли с ее глупой мордашкой, красивой, конечно, но сейчас такой бесполезной, кажется ему совсем лишней на деле. Вообще брать с собой не следовало.

— Ясно, — коротко отрезает она, моментально меняясь. Только что была дурочка-блондинка, а сейчас ледяная королева, которой разве что трона и короны не хватает.

Хотя за короной дело не постоит.

В сейфе еще полно драгоценностей, так что Джокер выбирает из них что-нибудь особенное, такое же яркое и бездарное, как и она. Нахлобучивает на голову Харли тиару стоимостью в сотни тысяч, а потом хлопает по заднице.

В ответ та внезапно кривится, как будто он ее в мусорное ведро с головой окунул, выхватывает из-за пояса свой пистолет и тоже палит не глядя. Только ей и целиться в общем-то не надо, стоит к нему вплотную. Слышится хлопок, жужжание, и пуля, едва не зацепив его ухо, влетает в стеклянное окно, разбивая его вдребезги.

Красота.

— Прости, пирожочек, забыла, что именно мне нужно делать, я же тупая, — она цедит, не обращая внимания ни на сирены, ни на застывших в ужасе мужчин, ни даже на то, что Джокер выглядит не лучше, чем они. А потом прячет свою пушку, отворачивается к сейфу и принимается выбирать из драгоценностей что покрасивее, чтобы увешаться ими сразу.

Тишину в банке, ну если не считать сигнализацию, которая вообще никогда не заткнется, можно брать голыми руками, настолько она осязаема.

Но Джокер хмыкает, а потом принимается смеяться.

Чего он вообще ожидал от Харли, она же ебнутая на всю голову. Не меньше его самого. Так что на сегодня они, пожалуй, квиты.

— Чего стали? Вам отдельное приглашение нужно? — машет он пистолетом. Каждому готов влепить по пуле между глаз, если не закончат копаться.

То, что позволено Харли, не позволено им, так что они не отлынивают, работают скоро, набивая мешки банкнотами, вяжут и выносят в подсобку. А оттуда вниз, через лаз.

Через тридцать восемь секунд в помещении не остается никого, кроме Джокера и Харли.

Где-то на заднем плане к завываниям присоединяются новые — полицейские машины, среагировавшие на вызов, а они стоят и таращатся друг на друга. Харли вся блестящая от побрякушек как новогодняя елка, с обиженной миной. А он с неподдельной ненавистью к ней, такой безрассудной, бесполезной и… все равно красивой.

— Нужно было прострелить тебе коленку, куколка, — шипит Джокер, выдавливая из себя по капле всю ярость, понимая, что вот-вот взорвется — она чуть не угробила их план. — И оставить тут.

— Да ладно тебе, пудинг, — Харли показывает ему язык, алый, блестящий, — я бы и так за тобой поползла. Даже мертвой поднялась и пошла следом. Так что давай. Стреляй, — она берется за его руку и направляет себе дуло прямиком в лоб, куда-то между пустотой и остатками безумия.