– У нас? – переспросил Лен мрачно. – У нас было всё нормально, пока ты не вернулся. Правда, я не знаю, что лучше: выпустили тебя наружу – и началось сползание в космос марсианской атмосферы. Приняли на борт, и пошли толчки. Но хотя бы с атмосферой всё в порядке. – Он махнул рукой на экран.

Я устало поглядел.

Рой обломков корабля в очередной раз претерпел метаморфозу и походил сейчас на сотканный из плоских нитей света конус, по которому очень медленно прокатывали мерцающие волны.

МОУ висел в пересечении неимоверного количества тех же плоских нитей – во всяком случае, на глаз было невозможно рассмотреть хоть малейшую толщину. Они упирались неисчислимыми рядами в броню модуля, и постепенно дробили её на фрагменты, растягивая затем в такие же нити без толщины.

Дьявольщина!.

– Главное, что и с планетой и с атмосферой всё в порядке. А рой мы видим, скорей всего, кванты света. Застывшие.

– Что? – Лен привычно вскинул вверх бровь.

Чтоб тебя! Оказывается, вслух рассуждаю. Устал, эх, сейчас бы на бережок, да с Дашей… Она, кстати, поглядывает на меня. Очень, надо сказать, странно поглядывает: с тревогой и с подозрением. Как вот примет меня за пришельца!

Угу, за трёхногого. На обуви разорюсь! Что за?..

Я встряхнулся.

– Мне кажется, ты что-то знаешь, Илай! – продолжил Лен. – Ничего не хочешь объяснить?

Даша, по-моему, хотела что-то сказать, но промолчала. Сергей чуть развернулся в кресле и с интересом глядел на меня.

– Ну, особо я ничего не знаю. А насчёт всего прочего…Даша подключи, пожалуйста, мой нейрочип к консоли. Там прикидки, которые я делал у вас в расчётном центре, и прочие данные.

– Видите? – Я обвёл рукой панораму нитей, и получил в ответ недоумённые взгляды всех троих, и осёкся. – Странно, автоматика ничего не показывает.

– Она даже сползание атмосферы не показывала, – брюзгливо заметил Лен. Голос неожиданно прозвучал дребезжаще-гулко, как из далёкой огромной банки. – Я полагаю, была обычная пространственно-наведённая галлюцинация.

Да уж, обычней некуда.

Я снова прилепил к себе чип и постарался сосредоточиться и внедрить собственное эмоциональное восприятие в псевдоорганику нейроавтоматики МОУ. Получилось, как ни странно, и я облегчённо вздохнул – так было проще.

Я не стал дождаться, пока троица учёных просмотрит цифры. Профессионалам времени много не потребуется, а мне очень не нравились бесчисленные плоские нити, в которые вытягивался корпус.

– Это уже, собственно, не рой. – На экране, наконец, высветилась паутина нитей. Она колыхнулась, разбухая и опадая, замерла, снова всколыхнулась. – Я уверен, что выплеск, пришедшийся по кораблю, модулировал инициацию Планковской секунды, живущей из будущего в прошлое на определённом отрезке времени.

– Да? – скептично осведомился Лен. – А ничего, что это математическое понятие?

Я показал на экран.

– То, что мы видим – это фризлайт, дробящийся Планковской секундой. Застывший свет. И мы сейчас находимся с ним одном пространстве, вернее, одном временномм хрононе. То есть, просто хрононе.

– Невозможно! – сказал Лен всё тем же дребезжащим голосом, глядя на экран. – Во-первых, тогда мы должны видеть, если вообще могли бы видеть, мёртвую, глухую фигуру без каких-либо колебаний. Во-вторых, как увидеть застывший фотон? Тогда должно практически застыть время. И главное, люди не могут существовать в математической функции, осознавать себя людьми.

– Кто сказал? – Я злился. На себя, большей частью. Просто не знал, что делать дальше. И усталость никуда не исчезла – давила на плечи до помрачения.

– Но мы пользуемся ими для вычислений, – одновременно заговорил Сергей, голос у него был таким же, как у Лена, гулким. – То есть, овеществляем.

– И что?

– А если здесь картина мироздания немного иная? – не сдавался Хрулёв. Глаза климатолога так и горели в предвкушении необычного. – Если там, где фотоны застывают, образуя фризлайт, скорость света есть исходная, базовая, как у нас обычный шаг?

– И как бы мы смогли набрать скорость, на которой застывают фотоны. Если это вообще фризлайт. Тем более, что тогда мы должны были удалиться от Марса на космос знает, какое расстояние. Плюс растяжение времени…

Даша не вмешивалась в разговор. Она с головой ушла в какие-то вычисления и отдавая команды автоматике модуля.

– Отчего вдруг рой обломков корабля стал математической функцией?

– Сигнал…

– Ах, сигнал? Крик планеты о помощи? Креационизмом отдаёт.

– Да не говорил я, что это крик о помощи. Я убеждён, что это сигнал о изменении бытия живой планеты, породивший прокол Чёрной дыры и связавший Марс и часть корабля с точкой сингулярности.

– Ты грозился показать фиксирование сигнала аппаратурой корабля, – припомнил Лен.

– Мы видели суть сигнала. Сползание атмосферы, термосферы, точнее. Автоматика МОУ не могла ничего зафикировать, не хватило ресурсов, а мозг человека – да. – Я махнул рукой на застывшую пульсацию паутины.

Посидел в наступившей тишине, откинувшись на борт-переборку и прикрыв глаза. Потом рядом кто-то устроился и положил голову мне на плечо. Я машинально поднял руку и обнял девушку.

МОУ тряхнуло. Тряхнуло снова. Тишина. И так довольно долго. Я бы заснул, если б не повторявшиеся толчки.

– Нужно войти в рой! – объявил Лен.

Я открыл глаза и посмотрел на Дашино начальство.

Лен вздохнул.

– Последний час я пытался оторваться от роя, но мощности не хватает, – объяснил он. – И не хватит. Но если ты прав, мы сейчас находимся, в сущности прошлое–настоящее–будущее. Это не замкнутая система, не кольцо, это нескончаемая протяжённость бытия… Корпус ещё держится непонятно на чём, но, боюсь, нас либо растянет по фризлайту, либо затянет в стазис временномй секунды. Хотя, если брать за основу твои расчёты, – он тыкнул пальцем в бегущие цифры на экране консоли, – то с большей вероятностью стянет в точку, в чёрный квант.

– Не квант. Я думаю, там прокол, чёрный.

– Хрен редьки не слаще.

Гадай!

– Переход на другой уровень бытия! – мечтательно заметил Сергей.

Вот романтик неугомонный!

– Только нас уже не будет! – парировал Лен. – Привычных нас. Человеков.

– А с чего ты взял, что в рое такого не произойдёт.

– А я не знаю. Но сидеть и ничего не делать – не стоит.

– Согласен, – я кивнул. Хрулёв уже выразил одобрение.

– Даша? – окликнул Лен.

Девушка подняла голову.

– Не знаю. Просто не знаю.

– Оставаться здесь – погибнем, в рое, по крайней мере, может появиться шанс.

– Откуда такая уверенность?

Лен снова указал на экран.

– Расчёты…

– Расчёты, – задумчиво произнесла девушка. – Их считают и так, и так. Смотря, какую цель преследуют. Пока они не подкреплены практически, толку от расчётов мало. Ну. принёс Илай подтверждение непонятного выплеска непонятно чего, и что? Сразу иной хронон, чёрный квант, чёрный прокол, фризлайт? Да я вам могу с тем же успехом предложить дивергенцию нашего участка пространства с последующим его «митозом».

Она нехотя встала и подошла к экрану. Обвела пальцами ряд цифр, затем вывела уравнение.

– Основываясь вот на этом.

И села в пустое кресло.

– А впрочем, я не возражаю.

Мы молча пялились на цифры.

– Даша, – сказал я хрипло. Девушка повернулась и посмотрела на меня. – Тебе не говорили, что ты гений?

Она невесело улыбнулась.

– Нет.

– Но считали! – бухнул Лен. – Ты молодец, Дашуль. Теперь понятны и заморочки со светом, и сползание атмосферы в дивергенированном континууме…

– Учёный! – презрительно хмыкнул Сергей. – Откуда такое словечко взял! Почему не «калькирование», например?

– Потому что хочу надеяться! – буркнул насупившийся Лен. – Дивергенцию, наверное, можно остановить… – «Оптимист, – бросил Сергей», – а калькирование – …свершившийся процесс. Приготовьтесь, вхожу в рой.

Я снова покрепче вцепился в ограждающий полку бортик.

МОУ дёрнулся, застыл, дёрнулся снова, подтянулся, не могу выразиться иначе, вдоль нитей, рывком приблизившись к свивавшемуся в кокон рою обломков, обраставшему гроздьями торчащих в разные стороны кристаллов, которые, в свою очередь, сглаживались и распухали, испуская красноватые лучи.