(с)

Нью-Йорк. Наши дни.

Лекси

– Ты не должна винить себя за то, что произошло. Это только его вина, Александра. – Джейн взяла меня за руку, мягко улыбнувшись. Первый визит после того, как я очнулась в палате больницы. Две недели я не хотела видеть никого. Даже родителей. Даже Андреа.

Джейн Кларк – мой психотерапевт. Я почти полгода посещала ее кабинет частной практики, и мы достигли заметных улучшений в моем психическом состоянии, несмотря на то, что я никогда не признавала себя больной. Но сейчас? Я даже не помню, о чем мы говорили с ней… Два раза в неделю по полтора часа. Бессонница и кошмары. Таблетки горстями.

Я думала, что все позади.

Боже, как же я ошибалась.

– Фактически, Джейс меня не похищал, – произнесла я. Заторможенность сознания – побочное действие лекарств. Джейн что-то говорит, но ее слова я анализирую гораздо позже… Я больна. Психически неуравновешена, опасна для самой себя и для окружающих тоже. Никто не должен видеть меня такой. Только Джейн. Она одна знает, через что мне пришлось пройти. Дважды. Дважды, черт побери!

– Я сама села в машину.

– Ты не могла знать, что он задумал. – Джейн Кларк подала мне стакан воды. Она милая и похожа на мою маму. Может поэтому я позволяю ей помочь мне.

– Я не должна была садиться в машину, – яростно повторила я. Еще одна проблема. Из сотни других. Неконтролируемый гнев.

– Так, успокойся. Дыши. – Мой доктор – умная женщина, она видит мое состояние. Ее прохладные пальцы у меня на лбу.

– Как я могла думать, что люблю его? – подняв глаза, я посмотрела на полное понимания и сочувствия лицо Джейн. Она ласково сжала мою руку.

– Ты действительно его любила. Это не было иллюзией.

– Но почему? Как?

Гнев сменился отчаянием. Боль разрывала грудную клетку. Я больше никогда не стану собой. Это конец.

– Я ненормальная, Джейн? Ты же все знаешь. Скажи правду. Не как врач. Я больная?

Джейн нежно улыбнулась, покачав головой.

– Милая моя, «нормальный» человек заканчивается сразу же, как только начинается абьюз, и такой, уже ненормальный человек не только способен на любовь к абьюзеру, но и любовь к абьюзеру – это самая сильная привязанность из всех, на какие он только способен. Никого человек не любит сильнее, чем своего каннибала. И страстная физическая привязанность матери к ребенку основана на том, что ребенок является законным каннибалом, пусть и естественным, пусть и временным, неопасным и компенсирующим матери свой каннибализм сполна. Тем не менее, факт остается фактом. Глубокая, чувственная, физиологическая связь установлена, и установлена она благодаря запредельной близости – физическому слиянию – кормлению собой. Сильнее всех люди любят тех, кого они собой кормят. Куда больше своих детей женщина может любить взрослого каннибала, если скормила ему большую часть себя. Так как любой абьюз – это акт каннибализма, ничего удивительного в том, что многие жертвы страстно влюбляются в своих абьюзеров.

– Значит, все-таки ненормальная, – сделала я неутешительный вывод.

– Это полностью вина Джейсона. Твои чувства – реакция на его поведение. Он намеренно сделал тебя зависимой. У него есть специальное образование. У тебя не было шансов, Лекси.

– То есть, я должна смириться с тем, что я больная на голову идиотка, которая влюбилась в своего насильника, позволяя делать с ней все. Все, что только может взбрести в голову такому извращенцу, как он.

– Но ты не смирилась. Ты пришла ко мне. И ты никакая не идиотка. Если жертва насилия по каким-то причинам, замешкалась и задержалась рядом со своим мучителем, ее психика может предложить ей целый ряд адаптивных защит. Переживать гнев и боль, планировать месть и чувствовать себя жертвой – слишком сильный стресс, чересчур энергозатратно, поэтому добрая психика предлагает жертве «взглянуть на ситуацию иначе». Для этого есть миллион способов, от «у него детская травма» до «я его довела», или «он случайно», но главное, на что следует обратить внимание. Границы сломаны, и тесная близость установлена. Это кажется диким и парадоксальным, но мучитель, которому по каким-то причинам жертва решила уступить и простить, становится с ней единым целым. Это отражается даже на чувственном плане: возросшая близость ощущается физически, сексуально или просто тактильно. Пытаясь понять и оправдать насильника, жертва создает такой мощный полюс эмпатии, что идентифицируется с ним, и буквально сливается. И чем дольше продолжается абьюз, из которого нет выхода, тем чаще требуется усиление полюса эмпатии, а значит идентификация, то есть растворение, и да, любовь становятся сильнее. Это все психология, девочка. Ты не одна такая. Многие девушки попадают в такую же историю. Со своими мужьями, и даже близкими родственниками. Вы с Джейсом никак не связаны, и я снова помогу избавиться от последствий психологической травмы, которую он тебе нанес. Ты не должна замыкаться. Хорошо?

– Да, Джейн. Я понимаю. Помоги мне, Джейн. – Я посмотрела на нее со слезами на глазах. Я так устала бороться с собой, с ним, с внешним миром. Когда я говорю с Джейн, все встает на места, но стоит мне выйти из ее кабинета, мир снова тасует карты. Все, что она говорит о слиянии и эмпатии – верно. Даже сейчас я чувствую его… Мое сердце разрывается, потому что я чувствую боль от того, что меня оторвали от Джейсона. От моего палача, любовника, моего Бога. Я сожалею только об одном – что я не умерла там, в зеркальной комнате. Что мы не умерли вместе. Как хотели – в один день. В боли и ярости. У нас свои клятвы.

– Лекси, я хотела тебе сказать. Только ты не волнуйся, – мягко начала Джейн. Я вскинула голову, ожидая продолжения. – Ты же знаешь, что по факту твоего похищения и избиения началось уголовное дело?

– Да, я говорила с полицейскими.

– Здесь Пол Доминник. Он приходит каждый день. Сразу говорю, что ты не обязана с ним встречаться. Скажу больше – я против этого. Решение за тобой.

Я отвела взгляд. Посмотрела в окно, вспоминая снисходительное надменное выражение лица отца Джейсона. Этот старый козел приложил руку к тому, что с нами случилось. Я говорю «с нами», потому что нас нельзя разделить. Джейсон явно показал мне эту простую истину. Нет «я», или «он». Есть «мы». Это жутко и неправильно, но исправить ничего нельзя. Поздно. Джейн будет пытаться и пройдут месяцы, прежде чем я смогу произносить его имя без боли. Она решит, что спасла меня снова. Но нет. Терапия Джейн помогает, как обезболивающая таблетка кариозному зубу. Временно, пока болезнь не начнет прогрессировать снова. Мы неизлечимы больны друг другом.

– Пусть он зайдет, – произнесла я твердым голосом. В моей душе нет ненависти. Только гнев. Пол для меня не опасен, я никогда не воспринимала его всерьез. Он был пустой декорацией. Как и все остальные. Настоящим был только Джейс. И наша потребность быть вместе.

– Хорошо. Я буду за дверью. Не позволяй ему давить на себя, – давала наставления добрая Джейн.

– Все нормально. Я справлюсь.

«Сегодня жертва расписывает, как низко она пала, как ее унизили, растоптали и надругались над ней, потому что пытается аккумулировать гнев для побега; завтра ее мучитель превращается в страстно любящего и прекрасного человека, которого она сама провоцирует на ревность и побои, потому что аккумуляция гнева не привела к готовности порвать связь, и она решила избавиться от страданий, применив как анестезию иллюзии.»

(с)

Нью-Йорк. Полгода назад.

Джейсон

Мы не разговариваем. Три дня. Упрямая сука. Смотрю в зеркало, снова разглядывая следы ее когтей на щеке. Дрянь. Лиса говорит, что шрам останется надолго. Со временем замоется, но в ближайшем будущем мне придется свыкнуться с тем, что дрянная кошка оставила на мне свои отметины. Это против правил. Как и ее гребаное упорство в игнорировании меня.

Вчера я попытался с ней поговорить, а она отвернулась, словно ей плевать на все, что я скажу. Я купил колье с черными бриллиантами. Стоит целое состояние, а она просто, мать ее, отвернулась. Конечно, я пришел в ярость. Надел его силой, чуть не придушив при этом. Никто не отказывается от моих подарков. Никогда. Поддавшись гневу, я напомнил ей, кто она, на каких условиях находится рядом со мной и для каких целей. Она посмотрела на меня как на дерьмо, и разделась, не сводя с меня своих полных презрения глаз. Лекси вела себя, выглядела и говорила, как шлюха. Специально злила меня. Ненавижу, когда мной манипулируют. Я снова сорвался, залепив ей пощечину. Я был груб, перегнул палку, но она сама меня провоцировала.