Помимо стола, нас разделяло множество листов и документов, карандашей и гелиевых ручек. Даже сейчас это выглядело странно. Мы были так близко и так далеко. Я хотел к ней прикоснуться. Хотел почувствовать её нерешительность, вновь увидеть ту неопределенность и страх. У нас получалось немного не так, как в книгах, получилось противоречие классике: не я убегал от неё, не я жил с мыслями о том, что будет правильно, не я погряз в самобичевании, - это все было присуще ей. Мы поменялись ролями, желаниями. Деми прекратила с агрессией выводить линии в блокноте. Она вздохнула, отложила ручку и покосилась взглядом в сторону доски, начиная опять вслушиваться в слова других. В этот раз у неё получалось плохо, и уже через мгновение она перестала стараться. Мы смотрели друг на друга. Она – прикусив губу, я – наклонив голову и спрашивая её уже давно известный ей вопрос. Ответ не заставил долго ждать. Сквозь всеобщие возгласы и нашу тишину она сказала то, что я хотел услышать.

Вскоре аудитория начала пустеть. Все спешили разбежаться по своим рабочим местам, кто-то хотел вернуться к документам и загадкам, а кто-то собирался продолжить налаживать личную жизнь. Одной из самых первых помещение покинула Деми, просто вылетела. Она спешно собиралась, не поднимая глаз. И так быстро сорвалась с места, что даже не обратила внимания на выпавший лист из её блокнота. Все ушли, а я так и остался сидеть, смотря на её опустевшее место. Положил зажатую меж пальцев ручку и потянулся через стол. Немного помятый лист, будто она не раз перекладывала его с одного места в другое. Зато внутри ни единого зачеркивание, исправления. Каллиграфический и уверенный почерк: «В его глазах я видела тихое море, а в душе бушевал шторм. В его душе я видела тихое горе, но был светом он озарен*… Так странно впервые идти против себя».

***

Страх. Напишите это слово на куске бумаги или просто представьте его. Посмотрите на него. Вы видите буквы. А что за ними? Что эти буквы подразумевают в вашей жизни? Вы бы смогли сказать, что ничего не боитесь? Нет. Хотя бы потому, что тогда бы вы оказались мертвецом. Им ведь уже нечего боятся. Я довольно редко задумываюсь о страхах, но в последнее время они дают о себе знать: днями и ночами… Я боюсь, что в какой-то момент слова растворятся, город исчезнет и она вместе с ним… А разве это не есть самое ужасное для того, кто сотворил новый мир для одного человека?

И прямо сейчас, в теплый весенний день, когда не нужны ни курточки, ни пальто, я ждал её у фонтана. Деми заставляла себя ждать, и пока она решалась, я придумывал разные пути развития жизни голубя, сидящего на бортике фонтана и также глупо уставившегося на меня. Я вовсе не был идиотом (или я просто так считал), но мне казалось, что этот самый голубь может сказать мне то, чего я не знаю или что принимать просто не хотел. Например, что мы движемся по тонкой ниточке, которая вот-вот порвется. Или что этот день должен стать последним в истории существования города слов.

Мне приходилось крутиться вокруг своей оси от нечего делать и в итоге я сел на бортик фонтана, прогнав того самого голубя. Мой взгляд непринужденно падал на разные вещи, на которых, казалось бы, сосредотачиваться не хочется, есть и свои проблемы, о которых нужно было думать. Но я упорно продолжал смотреть на расцветающие деревья, позеленевшую траву, появившиеся цветы. А там, между детской площадкой и клумбой, устроилась семья. Муж, жена, ребенок и еще маленький лабрадор. Мальчик играл с собакой, а родители наблюдали с любовью. Я даже слышал смех женщины, когда её сын крепко-крепеко обнял пса. Это был смех, переполненный радостью за жизнь, которая есть, переполненный адреналином, - потому что я знал, я чувствовал это, - она радовалась и не могла поверить, что всё это есть у неё, что она пришла к этому.

И тогда я понял, что пока я живу своей жизнью в Нью-Йорке, сам никогда к этому не приду. А мне отчаянно хотелось. Анабель не была женщиной, которая хотела семью. Наши отношения были построены исключительно на общей выгоде. На её имя был записан мой бизнес. Она получала свою долю, я свою и при этом у меня не было проблем с законом, я все также мог продолжать делать свою работу в ФБР. Наши отношения были свободными. Мы жили в разных спальнях. Мы делили кровать с разными людьми.

А еще этот город не был местом, где бы я хотел строить семью, растить детей. Хотя бы потому, что все вокруг – отблески прошлых ошибок.

- Джо?

Деми присаживается рядом, смотрит на меня и едва улыбается. Сдержанно улыбаюсь в ответ.

- Ты бы хотела уехать? – спрашиваю, поднимая глаза к небу. Мне все еще кажется, что я далек от ожиданий. Я хочу свободно встать, взять её руку и уйти, исчезнуть. Но этот мир пока не открыт для нас, нет билета на поезд. Есть только станция манхэттенского парка, есть недостача. А у облаков все просто, они словно рыбы, свободно плавают в открытом мире.

Некоторое время она молчит. Мне кажется, собирается с мыслями, а может и вовсе не хочет отвечать. Но, собравшись с собой, начинает говорить.

- Нью-Йорк прекрасный город, более того, он просто восхитительный, но… я в нем умираю, понимаешь? Иногда мне кажется, что проулочные дороги между зданиями сужаются и что-то начинает меня теснить, вытеснять. Это всё ошибки, которые понемногу меня уничтожают, здесь я постоянно о них думаю, встречаюсь с ними. Нет, не хочу убегать, хочу перечеркнуть страницу, перевернуть и начать выводить новые строки. Не заводить новых блокнотов с чистыми листами, всего лишь начать заново, красиво. Хочу найти гармонию с миром, с собой.

- И где бы ты хотела породить начало?

- Где-то за пределами эмоциональных тяжестей и последствий принятых решений. Хочу, наконец, найти свое счастье.

Я смотрю прямо на неё, она – на асфальт. Почувствовал неприятный осадок зарождающего чувства, но какого – я сам пока не понимаю. Она все еще ищет. И я бы хотел стать её находкой. Причиной, по которой она уедет из мегаполиса. Счастье будто огонь, который постоянно нужно разжигать, чтобы не погасло совсем. Я бы стал тем, кто постоянно подбрасывает дрова. Люди могут быть счастливы лишь при условии, что они не считают счастье целью жизни**. Для меня это не цель, а желание, которым бы я хотел упиваться на протяжении жизни.

- Тогда почему ты все еще здесь?

- Просто мне не с кем бежать.

- Мы можем убежать вместе.

- Джо…

Не даю закончить ей фразу. Наклоняюсь и целую, притрагиваясь одной рукой к её щеке. Сначала она замирает и издает протяжный стон, - я снова её прервал, - а затем отвечает мне, накрывая мою руку своей. Со стороны мы выглядим как обычная пара. Я чувствую, как на нас смотрят прохожие, некоторые с упреком и осуждением, некоторые с понимаем и одобрением. На самом деле, за то время, когда я себя сдал, мы стали отчаявшимися и пытающимися найти друг в друге лекарство. Не знаю, в какой определенный период я стал одержим ею. Но сейчас это выглядит не просто одержимостью, теперь нет цели заполучить еще одну женщину, теперь это нечто другое. Нечто, что я не чувствовал очень давно.

Мы отстраняемся друг от друга. Деми хочет начать говорить, но я снова ей не позволяю. В этот раз говорить начинаю я.

- Помнишь, прошлой ночью ты говорила о жизни за серой массой людей? Говорила о Филадельфии, о возможности туда перебраться, на побережье океана. А затем замолчала и сказала, что это глупые надежды. И каждую ночь, которую мы проводили вместе после того вечера у меня дома, ты говоришь, что все неправильно и что у нас это в последний раз. И все равно приходишь, и мы все равно делаем это. Знаешь, почему? Потому что каждый из нас, наконец, нашел свое пристанище. Ты нужна мне, я нужен тебе. Я хочу уехать, потому что отчаялся. Но и хочу продолжать жить, хочу, чтобы ты продолжала. Не так, как сейчас. Красиво. Заново. Хватит оборачиваться…

Она прикладывает к моим губам палец, когда замечает изменения. Я стал говорить громче и настойчивее. Сжал её руку. Молчит, оглядывается по сторонам; я вздыхаю. Возможно, это действительно последний раз, когда мы делаем что-то вместе. Возможно, она права, нужно прекратить. И даже несмотря на все то, что произошло между нами, то буйство чувств, которые мы испытали, каждый все равно должен идти порознь.