Вся площадь затаила дыхание. Чей жребий вытащит трясущаяся рука слепого? Кому править громадной паствой?

Два имени – Пимена и Варсонофия – трубным гласом возвестил софийский протопоп. На престоле остался жребий Феофила. Ему и быть владыкой Новгородским. Дмитрий Борецкий с трудом сдержал готовое сорваться с губ черное словцо. Воистину судьбу Новгорода решил слепой случай. И тут же подумалось: а, может, судьба?

На этом неприятности не закончились.

Вернувшись домой, Дмитрий увидел заплаканное лицо жены. Овдотья молча подала мужу подброшенное ей берестяное письмо, в котором некто неизвестный извещал боярыню Борецкую, что она своему мужу больше не супружница, потому как в Венгрии у него есть настоящая жена по имени Анна Батори, с которой его обвенчал католический священник. Дмитрий сразу понял: наместник выполнил свою угрозу. Попытался было успокоить Овдотью, отнекаться, обратить все в шутку, но не тут-то было. Вытерев слезы, жена твердым голосом объявила, что возвращается к отцу. Да, она терпела его бесчисленные измены, о которых знает весь Новгород, но, обвенчавшись с другой женщиной, он нарушил клятву, данную Господу, а жить в грехе она не хочет. Зная характер жены, Дмитрий понял: уговаривать бесполезно.

Потом состоялось тяжелое объяснение с матерью.

– Блудодей! Кобель бесстыжий! – кричала Марфа.

Было от чего прийти в бешенство. Старший сын, ее гордость и надежда, своим легкомыслием поставил под угрозу не только свое будущее, но будущее всего клана Борецких. Нравы в Новгороде вольные, разводы не редкость, но второй брак при живой жене, да еще совершенный по католическому обряду, – такое не простят никому! Многочисленные недруги Борецких не преминут воспользоваться таким удачным случаем и раздуют скандал до небес. На семейство Борецких ложилось еще одно темное пятно.

Рушился брачный союз между двумя могущественными новгородскими кланами. Марфа сама подбирала невесту сыну, мечтая о том, что он станет наследником необозримых владений Борецких и Коробов. Тогда будущий сват не сразу поддался на ее уговоры. Дочку свою Овдотью боярин Яков Короб любил безмерно и опасался за исход ее брака с молодым Борецким, за которым утвердилась слава женского баловня. Но Овдотья, давно и безоглядно полюбившая Дмитрия, пригрозила утопиться в Волхове, если отец не благословит их брак.

Своей невесткой Марфа была вполне довольна: добра, покладиста, вот только ревнива сверх меры. Но главное: ровно через девять месяцев после нашумевшей на весь Новгород свадьбы подарила ей здоровенького внука, который стал для Марфы главной радостью и успокоением. И вот теперь все катилось в тартарары!

Увы, все опасения Марфы сбылись, и даже с избытком. Могущественный тесть Яков Короб в один день превратился из союзника Борецких в их злейшего врага и даже потребовал вернуть приданое, данное им за дочерью. Все, чего могла добиться Марфа, это оставить себе малолетнего внука.

Скандал в семье Борецких породил в городе новую лавину слухов и сплетен. Что ж это делается, православные? Посадник-то наш втихаря на католичке подженился. Да и сама Марфа туда же: говорят, на старости лет замуж собралась то ли за польского пана, то ли за князя Михаила Олельковича, то ли за самого короля Казимира. Ни стыда ни совести!

Двух недель не прошло, а настроение в городе сильно поменялось. Борецкие, а с ними и вся литовская партия сильно упали в глазах горожан. Подлила масла в огонь история с соловецким игуменом Зосимой, который пришел к Борецкой просить защиты от ее слуг, а она приказала его гнать со двора. Отчасти это было правдой, Марфа не сразу поняла, кто и о чем ее просит, а когда поняла, что совершила промах, самолично выдала Зосиме охранную грамоту, обласкала и призвала на пир. Но распространители слухов и тут не растерялись, шептались, будто было на пиру старцу видение: глядь-поглядь, а голов-то у Марфиных гостей нету! К чему бы это, а?

Но больнее всего для Марфы была утрата прежней сердечной близости с Дмитрием. Дни шли, а былые отношения матери и сына все никак не возвращались. И это мучило их обоих…

Тем временем новоизбранный архиепископ Новгородский и Псковский Феофил с трудом привыкал к своему новому положению. Шутка ли, вчерашний чернец в одночасье превратился в первого человека громадной республики. Отныне его словам будут внимать тысячи ушей, за каждым его поступком будут следить тысячи глаз.

Феофил не отличался сильным характером, да и большим умом не блистал. Обрушившееся на него тяжкое бремя власти на первых порах повергло его в растерянность. И то сказать: куда ни кинь, всюду клин. Москва грозит войной, паства расколота, псковичи норовят отложиться, владычные слуги косятся как на чужака.

На первом после своего избрания совете господ Феофил объявил, что будет во всем следовать заветам своего предшественника, новопреставленного Ионы. Сказать-то сказал, а только на деле все оказалось совсем непросто. Сразу пришлось делать выбор: куда ехать на поставление? Митрополитов в русских землях было два: Филипп в Москве и Григорий в Киеве и, выбирая одного, Феофил неизбежно навлекал на себя немилость другого. Но выбирать пришлось, и, поразмыслив, Феофил объявил, что поедет на поставление только в Москву и никуда более.

В ответ приверженцы Борецких прямо дали понять Феофилу, что покамест он владыка только нареченный, а выборы можно провести и заново. Встрепенулся и приунывший было Пимен. Прилюдно объявил, что готов хоть завтра ехать на поставление в Киев. Распря между вчерашними претендентами на владычный престол закипела с новой силой. Пимен отказался сдать ключи, лишив нового владыку доступа к казне, и поднял на ноги владычных дворян, пугая тем, что новый владыка сменит их на своих милостивцев.

Тогда Феофил решился на крайность, объявив совету господ, что готов сложить с себя сан владыки и вернуться в свой Вяжищский монастырь. Угроза возымела действие, ибо уход только что избранного владыки был делом неслыханным. После бурных споров совет господ отказался принять отставку Феофила, разрешив ему ехать на поставление в Москву. К великому князю отправили боярина Семена Ларионова с просьбой дать нареченному владыке разрешение на проезд.

Торжествующий Феофил первым делом постарался свести счеты с соперником, обвинив Пимена в казнокрадстве и потребовав открытого расследования. Софийскую казну заново пересчитали и обнаружили крупную недостачу. Это были те самые деньги, которые Пимен отдал на подкуп вечников.

За лихоимство и растрату городской казны в Новгороде издревле не жаловали. В тот же день в покои Пимена ворвалась разъяренная толпа. Ключника избили в кровь, изорвали на нем шелковую рясу, а потом поволокли на вече, награждая по дороге тычками и затрещинами. Вечевая толпа требовала казни, но потом сжалилась и приговорила бывшего ключника к огромному штрафу аж в тысячу серебряных рублей.

Посчитавшись с соперником, владыка Феофил засобирался в Москву, еще не ведая, какой неожиданный оборот примут дальнейшие события.

Огромная свита князя Михаила Олельковича не поместилась на тесном пятачке Городища, и большую ее часть пришлось расселить в самом Новгороде. Захария Скара был этому рад, ибо он мог наблюдать город в тесной близости, словно врач – пациента. Правда, пациент оказался не больно-то вежлив. Ватага бездельных отроков на волховском мосту при виде иудея тотчас разразилась криками: «Жид, жид, на веревочке бежит!», а сидевший тут же босой юродивый заголосил пророчески: «Гляньте, православные, черный ворон прилетел, мертвечину чует!» и запустил лекарю в спину еще дымящееся конское яблоко.

Несмотря на такой прием, Великий Новгород с первого взгляда понравился Захарии. Город был разумно спланирован, хорошо содержался и своей чистотой выгодно отличался от Киева или Вильны. Он и впрямь напоминал человеческий организм. Его головой был Детинец, ремесленные слободы были его руками и ногами, Торг – чревом, а легкими – огромное озеро, влажное дыхание которого доносилось с юга.