Санса изучала его, словно видела впервые. Победы красили своего победителя, украшая в глазах женщины мужчину, превращая шрамы в драгоценные награды, и она готова была смотреть на него совершенно иными глазами, если бы не одно черное пятно — ложка дегтя, отравлявшая ее жизнь — то, как он обошелся с ней. И ведь он совершенно не раскаивался, что ее очень обижало.
— На суде ты сказала… — опять заговорил Рамси, и девушка опустила голову, не желая быть замеченной. — Что отец… хотел… Хотел… Это правда? — горели его глаза от злости, и Санса усмехнулась его ревности, сузив глаза.
— И ты и вправду думаешь, что у меня не было других причин для побега?
А ведь бастард и сам поверил ее словам, мучаясь до порки мыслями, что Русе действительно решил удовлетвориться не только своей женой, но и чужой, отвлекая сына делами. К его счастью, а, может, и к несчастью, это было не так.
Санса опять стала холодной, вспомнив о тех самых днях, и лорд Болтон вновь увидел перед собой неприступную стену, от которой его воротило.
Тишина не прерывалась.
Черный лорд молчал. И чем больше молчал, тем больше злился, и злился на нее, мысленно предъявляя обвинения в самых немыслимых изменах. Ублюдок Джон сделал вид, что оглох и онемел на суде… неспроста. Тирион на суде пытался их защитить, и его наигранная беспристрастность могла обмануть только глупца, но она вместо того, чтобы развеять ворох подозрений, лишь подогревала этот огонь.
Рамси смотрел на свою жену, надевшую красивенькое платьице и красиво уложившую волосы. Уж слишком красивой она была, а он знал и о других ее достоинствах. Красивая жена — проклятье и счастье мужчины, уж он знал по себе, чувствуя очередь истекавших слюной за своей спиной, а Санса тихо ковырялась в еде, подхватывая небольшой кусочек и запивая его небольшим глотком воды, корча из себя утонченную леди.
Миледи подняла глаза. Он хотел поговорить, хотел слышать ее, но Санса смело молчала ему в ответ, понимая, что сейчас супруг еще слаб, чтобы быть для нее опасным, и дразнила его еще больше, вопросительно поднимая брови. Бастард вернулся к еде.
Тишина…
Тишина между супругами угнетала обоих. Не такой их встречи ожидала Санса Болтон после столь долгой разлуки, но с нее было довольно. Она многое сделала, и оттого считала свой долг исполненным, переложив всю ответственность на него, а Рамси оказался к подобному не готовым. Он был совершенно не из тех мужчин, что могут с легкостью вести светскую беседу, и сейчас то, что приходило на ум, ему совершенно не нравилось, а то, что нравилось, почему-то не нравилось ей. Что за круговая порука, и с какой стати он вдруг стал печься об этом, и почему она не могла что-то ему сказать. Не развалилась бы…
Досадливо было, но бастард широко улыбнулся и поднял голову, нацепив на лицо привычную себе маску безумного дурачка.
С ужином было покончено. Слуги забирали блюда, и девушка направилась вместе с ними к двери.
— Ты куда-то засобиралась? — сумев подняться, поковылял он к кровати, и миледи холодно бросила ему в ответ.
— Меня ждут дети.
— Обождут. Останешься здесь.
Она хотела поспорить, но, обернувшись, Санса вдруг увидела проступившую кровь через ленты перевязки, и волна жалости, рожденная все еще добрым сердцем, вновь накрыла ее.
Что за глупость! Однако…
После того, как бастард понес наказание, ей было жаль его. Его прилюдно унизили, исхлестали, и женское сердце дрогнуло. С ее мужем не смели так обходиться. Только у нее было подобное право, и, сменив гнев на милость, девушка послушно осталась с ним.
Улегся бастард на живот. Санса легла слегка поодаль, так и не раздевшись. Она была словно чужой, недоступной, и его сейчас это бесило точно так же, как и бесило в Винтерфелле.
Ведь тогда он пытался, но, просто не знавший как обращаться с леди, он вел себя так как привык, а она всегда все умудрялась испортить, посмотрев на него как на идиота и разозлив его еще больше. В спальне перед ним она вдруг вспомнила, что какой-то карлик был к ней добр, и он ей тут же показал, каков он сам. Когда он попытался пойти на попятную, напомнив, что он будущий хранитель Севера, а она его леди-жена, она назвала его бастардом, узаконенным в правах королем-бастардом. А ведь это не единственное, что он мог припомнить, и сейчас Чёрный лорд ловил себя на мыслях очень жестоких по отношению к благоверной супружнице за этот высокомерный холод к нему, буравя глазами рыжий загривок.
Санса мучилась между злостью и жалостью, чувствуя, как сводит лицо от напряжения. Ей то вдруг хотелось встать и уйти, то повернуться и…
Он ведь даже не закричал под кнутом, вспомнилось ей, и она даже готова была признаться, что гордилась им. Но, боясь в очередной раз обмануться, Санса Болтон не решалась, пытаясь скорее заснуть, чтобы спрятаться от странных мыслей, наводнивших ее бедовую голову.
На улице стихало. В воздухе витали запахи ночи. Облака расступились, и теперь неровная луна подсвечивала их рваные края. Опять трещали цикады, убаюкивая своим размеренным трескотом, и повсеместно воцарялась тишина, шипя огнем факелов и светильников.
Тишина...
Тишина порвалась. Раздался звук рожка.
Слабый, но это был рожок. Вдруг зазвучал противный голос неизвестного, хныкающий и страдальческий. Звучал он откуда-то из замкового парка, и привлек к себе внимание некоторых обитателей Красного замка, отогнав от них сон.
О-о-о, когда-то я жил у голубой реки,
Был я красив подобно лебедю.
И, казалось, так будет всему вопреки.
Пропел женоподобным голосом какой-то мужчина, и ему ответил хор, прооравший странный куплет. Девушка села на кровати, вслушиваясь в слова.
Я черен, я мерзок,
Поруган, истерзан.
Противный голос продолжил, срываясь на странных запевах, напоминавших плач.
О-о-о, поймали меня однажды нелюди,
Щипали меня до голого тела.
Сами невысокие. Родом из челяди.
Завывал певчий.
Я черен, я мерзок,
Поруган, истерзан.
Ответил мужской хор.
О-о-о, мучили меня весьма умело,
Отрезали крылья, трепали за шею,
Но нынче твоя жизнь почернела за дело.
Я черен, я мерзок,
Поруган, истерзан.
А певец не унимался и вдруг перешел на истеричный крик.
О-о-о, твою рыжую шлюху я еще поимею.
А ты, как собака, зализывай раны,
Чтобы видеть, как я забавляюсь с нею.
Я черен, я мерзок,
Поруган, истерзан.
О-о-о, мерзкий, твоя жизнь почернена.
О-о-о, мой счет еще не оплачен. У всего есть цена.
О-о-о, черный, слуга плюет на тебя.
О-о-о, в страхе живи, этим страхом живя.
Ты черен, Ты мерзок.
Поруган. Истерзан.
Голоса засмеялись, и услышав их злой смех, миледи полыхнула рыжей копной волос, поворачиваясь к мужу, недовольно ширившему ноздри.
Вновь в их комнате воцарилась напряженная тишина, и напряжение это должно было найти свой выход. Иначе никак.
— Ты… Ты же не оставишь это просто так?! Не оставишь? Мы же… Они ведь поплатятся… Поплатятся? — спрашивала она, и он ухмылялся ее ненасытности.
— Тщ, — протянул он руку к ее щеке. — Милая, тебе же хорошо известно. Чему быть, — смотрел он ей в лицо, — того не миновать.
Девушка горделиво задрала голову и, глядя в блестевшие от лунного света глаза мужа, выдохнула странный ком, торчавший колом в груди. И больше она ни о чем не думала. Придвинувшись к нему поближе, Санса Болтон уткнулась лбом в плечо мужа, и, поймав ее руку, бастард крепко сжал ее в своей ладони, победно расплываясь в улыбке. Ведь могла, когда хотела.
Черные лорды пребывали в тишине. Черны были их души, черны были их мысли. Общий враг, смеявшийся над нею, над ним, над их детьми, прощал ему все его преступления перед ней, толкая Черную леди в объятия Черного лорда.
Санса молчала, решив отложить слова на потом, и он, обольщенный ее тихим присутствием, чувствовал, что силы вернутся к нему в самом скором времени.
Теперь они были вместе. Одна голова хорошо, а две еще лучше, тем более такие. Был бы он посильней, они бы сейчас славно потрахались назло железнорожденным, деснице и ублюдку Джону, с размахом отметив свое воссоединение, но, увы, не сегодня.
