Заблуждение длилось недолго... она поняла, что он не муж, и ушла от него...
Она блуждала по городу, пела на паперти птичьи песни... говорили, что голосом она затмевала примадонну, хвастливую и высокомерную...
Такая вот история... историк, а что с философом, с которым ты переписывался?.."
"Он возомнил себя богом, сотворил за шесть дней мир из ничего... началась война... он подорвался на мине, взлетел как на крыльях... это была прогулка в облаках... он потерял ноги и руки, осталось голова и туловище с сучками... он стал писателем, нанял писаря и стал диктовать ему свои замогильные записки с идиотским выражением лица... осколок мины повредил какой-то нерв... писарь не успевал за его воображением и в рукописи появлялись лакуны... писатель выходил из себя, кричал, топал ногами, так ему казалось..."
Историк умолк...
"Что с тобой?.."
"Голова раскалывается..."
"Но продолжай..."
"Ночью в комнате писателя происходило что-то необычное... кто-то передвигал вещи... прильнув к замочной скважине, консьержка увидела писателя... он ходил на четвереньках, заглядывал под стол, рылся в ящиках, что-то искал... лицо бледное, одежда в клочьях... он нашел колокольчик, стал звонить... появился писарь, писатель продиктовал ему главу и писарь ушел... писатель снова стал звонить в колокольчик... дзинь, дзинь... явился писарь, что-то исправил и остался до утра...
Утром консьержка увидела писателя на полу... он лежал, а листки рукописи кружили над ним, словно бабочки...
Утро было великолепное... ветер разогнал облака... ни запаха дыма... почти... никакого шума... в мое родовое гнездо вернулось довоенное спокойствие и тишина...
Около полудня проснулась немка, вышла на балкон... я следил за ней... кажется, она собиралась петь, подняла голову, запела, опираясь на скрюченные огнем перила и..."
"И что, она вознеслась?.."
"Тебе смешно... она падала и пела... я выбежал на улицу... немка уже не падала, и не пела... она лежала ничком на асфальте в луже крови... платье задралось...
Я любил ее... она заставляла меня волноваться..."
"Ты побледнел..."
"Я схожу с ума... в глазах снопы искр... я вижу, как горит флигель, но не очень... глаза слезятся... вижу балкон, перила, асфальт, тело немки, но нет жильцов, тишина жуткая, не к добру... что-то будет или уже было..."
"Продолжай..."
"Я мог бы спасти немку, но не спас... никогда не смирюсь с ее смертью... лично для меня смерть была бы избавлением, но у меня договор, нужно дописать мужскую версию книги... я еще не знаю всех подробностей финала... он будет ужасен..."
"Ты плачешь?.."
"Я в отчаянии..."
"Смотри, смотри... все вернулось на свои места, флигель дома на месте, город все еще город, правда, фасады ободранные, облезлые... и жителей поубавилось..."
"Ты не все видишь... ты не видишь пожарных, которые тянут рукава и спотыкаются о ноги писателя... ты лежишь чуть дальше... вопишь и отдаешь команды..."
"Он умрет потом, позже..."
Немка была еще жива, она умирала... на губах пузырилась кровь..."
В окно донеслись крики детей... они играли в войну..."
* * *
Полковник созерцал небо, удивляющее стройным порядком звезд...
Звезды совершали медленный танец...
Историк дописывал финал мужской версии книги... иногда он отвлекался, размышлял и не заметил, как заснул под шум прибоя...
Прибой исполнял реквием, чайки были солистами...
Во сне историк испытал безрассудный и неумелый порыв страсти к примадонне... он оказался в театре в ее гримерной комнате, больше похожей на место наслаждений...
Примадонна вела жизнь актрисы, исполненную соитий, драм, трагедий, она повиновалась приказам плоти и неги...
Очнулся историк спящим не под балдахином с одалисками, а на песке среди камней, он сидел, слушал песни прибоя, иногда подпевал или пробовал писать, но так ничего не зачал и не выносил...
Угасло и умение, и желание...
Услышав пение, слова арии, он привстал...
Женщины, исполнители арий, были софистами, а не философами, и не нашли отклик у историка...
Какое-то время историк способен был только зевать... потом заснул...
Заснул и полковник... во сне он слушал голос еврея, который звучал как бы из облаков... еврей все еще был его начальником, обучал его философии, говорил о человеческом и божественном знании...
"Обращай внимание не на слова, а на поступки людей, говорящих слова..." - сказал полковник вслух не своим голосом с паузами и интонациями...
"Полковник репетирует, подражает еврею...
В молодости еврей вел жизнь не совсем безупречную... одно время он засматривался на сестру Евы, хотя был женат по необходимости службы и требованию времени...
Что сказать на это?.. пусть еврею будет стыдно...
Философия учит воздержанию... вместо бури она устанавливает спокойствие, вместо смерти - жизнь...
А податель этой милости - бог...
Богу воздадим благодарность..."
Душа историка стряхнула с себя заблуждения и сомнения и устремилась к мыслимому и милостивому богу, обоняя приятное благоухание его благодати...
"Все пишешь?.. - заговорил полковник... - пиши... у тебя душа писателя...
Еврей говорил, что лучше всего приспособлены для жизни те души, которые зачинаются еще в чреве матери, нежели иные... они воспринимают суть и свойства вещей отчетливо и ясно..."
Полковник лежал и созерцал небо и ангелов... заснул...
Полковник спал, а историк описывал его судьбу в мужской версии своей книги, иногда слишком пространно, иногда пристрастно, и заслужил удивления у муз и сочувствие у бога...
* * *
Среди ночи историк встал и пошел...
Он шел и удивлялся... темные улицы города были заполнены поющим и пляшущим народом... дома были украшены флагами и транспарантами, возвещавшими о победе над смутным временем...
Историк увидел в ликующей толпе полковника... грудь его была покрыта орденами и медалями, как латами... была с ним и Ева в платье невесты...
Ева исполняла плач бога, победившего ад и смерть... она пела и танцевала, звякая браслетами...
Все казалось правдоподобным: и ликование, и танцы толпы горожан, и плещущиеся на ветру флаги...
Историк подробно описывал то, что видел, избегая эмоционально окрашенных эпитетов, которые могли бы придать тексту хроники выразительность и выявить отношение автора к тому, о чем он писал...
Повествование было спокойным и бесстрастным... иногда оно дословно повторяло текст женской версии книги...
Неожиданно в толпе горожан поднялся шум...
Горожане затопали ногами, земля задрожала, затряслась...
Толпа стала богом и возвысила голос, она восклицала и стенала...
Толпа прижала историка к железной ограде, сдавила, оторвала от земли... лицо его вспотело... он повис в воздухе, растопырив руки, как распятый...
Книга упала на землю, затрепетала...
Ветер листал страницы хроники смутного времени...
"Я забыл поставить многоточие..." - подумал историк, теряя сознание и проваливаясь в беспамятство...
Историк лежал, простершись ниц, нелепо вывернув голову... какая-то женщина в прозрачном плаще пыталась его оживить, переходя от слез отчаяния к надежде, и снова впадая в отчаяние...
"Ты кто, Ева?.." - пробормотал историк, не открывая глаз...
Его слова вызвали улыбку у женщины...
Историк не умер, умрет он потом, позже...
Историк открыл глаза, он увидел все тот же город и одноэтажные дома, похожие на двугорбых верблюдов на фоне светлеющего неба...
По улице шли беженцы... они шли и шли...
