"Они есть... и там и в другом месте, повсюду... и я среди них..."
"Он играет... не заигрался бы..." - подумал полковник...
"Ты слышишь?.. они поют псалом правильно и складно..."
"Ляг, отдохни... душа твоя устала... смущается и обманывается призраками..." - полковник погрузился в размышления: что же такое предстало и запечатлелось в уме историка, и привело его в такое смятение?.. и не случайно бог навел паром на рифы, лишил историка опоры и оставил носиться в волнах, чтобы он избавился от этого смятения и продолжил писать книгу... а он снова детей нашел... и даже имена им дал и приметы...
В его видении нет ничего неясного и спорного, и, конечно, ему не нужны свидетели... и Ева была не нужна, чтобы их родить... нужен был змей...
Оставлю его...
Спрячусь и я в свою раковину... буду ждать старости и легкой смерти...
Конечно, не следует понимать меня буквально, это лишь словесный оборот, утешение в моей слабости...
Кажется, сегодня воскресенье, праздник... нет, дети мой праздник... они освобождают меня от пустых и бесцельных забот, от которых достигается только внешнее благополучие...
Отпущу их на свободу, пусть служат тому, кто один достоин служения..."
Похолодало...
Полковник прильнул к Еве...
"Попрошу у Евы тепла... она сохраняет меня своим состраданием и благоразумной предусмотрительностью, хотя и знает, что старость и смерть неизбежны...
Боже, я весь дрожу, околевая... я обнимаю не Еву а холодный камень...
Я прожил ужасную жизнь и заслужил такую смерть... без погребения и похорон...
Вот, расплакался... нет, я оплакиваю не себя, я оплакиваю Еву, историка с его детьми, которые останутся одни, предоставленные судьбе и случаю, чтобы очень скоро осознать свою порочность, если только бог не пошлет им ангела защитника...
Пусть он поощряет и наказывает их, пусть он откроет им все богатство и радость этого утра, а уже утро, а не я, наемный убийца, уже низвергнутый и лишенный своей доли счастья...
Бог удалил от меня эту область...
Кажется, кто-то зовет меня... вижу лица, но не узнаю их...
Боже, это же Рая и Ада... и с ними историк в хитоне... он что-то говорит... не пойму, что?.. подойти ближе, спросить, что им нужно?.. или сделать вид, что меня нет, хотя я внутренне уже согласен на все, может быть, и опрометчиво..."
Так размышлял полковник и очнулся в темноте...
Вглядевшись и обозрев окрестности, он вспомнил, что уже был здесь, но не мог вспомнить, что заставило его покинуть это место...
Увидев могилу с покосившимся крестом, он подошел ближе...
"Эту могилу я сам себе вырыл, когда чувства затопили разум...
Это случилось после смерти Ады... ее задушила астма...
Я стоял и смотрел, как она задыхалась после наслаждения...
Она постелила на песке, еще теплом от солнца... и спала обнаженная под открытым небом, не заботясь об одежде...
Я устроил этот поход, приняв на себя расходы и издержки..."
Место изобличало полковника, выступало в роли свидетеля и обвинителя...
"Я помню этот крест... я ушел отсюда, поднялся выше, чтобы насладиться красотой утра, величавостью гор...
Не следовало мне этого делать... пока я наслаждался красотой, Ада умирала... ее душила астма...
"Вся эта красота не для живых, а для умерших или для вовсе еще не родившихся..." - полковник увидел перед собой говорящее тело еврея, бледное, иссохшее до костей...
Он философствовал, упражнялся в смерти...
Внешне он был совершенно беззащитен, но под защитой... никто не решался его тронуть, отступали, боялись силы его молчания и взгляда...
Я боялся даже его тени, хотя на войне не был трусом, воспитывал в себе осмотрительность и бесстрастность...
На войне тот, кто продвигался по службе, мог быть ранен или убит совсем, если испытывал неразумную храбрость и страсть к убийству...
Бог не дал мне обезуметь, жаждать крови и погибнуть...
Естественно, после боя, я не вопил, не обливался слезами, не разговаривал с теми, кого уже не было...
Сам себе я казался мертвым... я жил жизнью наемного убийцы...
Я был мертвым для счастливой жизни...
Я убивал и увечил себя, действовал, претерпевал...
К чему я это говорю?..
Я делал то, что делал, наносил язвы и раны на теле и душе... и оказался совершенно беззащитным стариком на обочине...
И детей у меня нет, чтобы было хорошо... я хотел жить один, как бог... и бог помогал мне, как он всем помогает, если помогает...
Иногда он преследовал меня муками совести и предлагал мне действия, исполненные смысла, любви... я соглашался, и все устраивалось наилучшим образом...
Женщины меня любили... добро и зло они делали другим или самим себе... и сами себя изобличали...
* * *
"Надо вставать и начинать двигаться... - полковник встал...
Как говорил еврей: начало - половина целого...
Я был учеником еврея в яме, он меня обучал и живой, и кажущийся умершим, ради бога...
Помню, я слушал еврея и думал противоположное тому, что он говорил... до еврея у меня были другие учителя, уничтожившие во мне чуть ли не все человеческое и божественное..."
"Что ты здесь делаешь, несчастный?.." - Полковник невольно остановился...
"Это ты!.. ты!.. я так рад!.."
Еврей говорил очень выразительно, красиво, отселяясь все дальше от этого места, кругами возносился в воздух и небо... исчез...
"От еврея я приобрел понятие о невидимом боге, перестал недоумевать и сомневаться...
Бог вдохнул в еврея счастье и блаженство... он был в яме, а мог и отсутствовать, находиться где-то за пределами воздуха и неба...
"Что будем делать?.." - спросил полковник...
"Бог добр и милостив... проси... он не отворачивается от просителя и его слез, если только проситель взывает к нему без лжи и притворства..."
Я сомневался... все это видения, впечатления ума... бог далеко и неответственен за мои грехи...
Муки и терзания притупляли мои способности к постижению истин, а сны порождали чудовищ, наслаждения и проклятия неги удовольствий, которых ищут поэты и писатели...
Захлебнувшись, я тонул в неге и видел то, что недостойно света... и даже тьмы...
Еврей будил меня каким-нибудь подходящим псалмом, спасал...
Я думаю, он заглядывал в мои сны, обвязывал меня веревками, смирял...
Я приходил в себя бессильный, сон не прибавлял, а отнимал у меня силы...
Человек приносит себе много вреда, если над ним нет начальника...
Еврей был моим начальником в яме, он давал мне почувствовать сладость благодати от созерцания неба Авеля, куда он возносил и меня, преодолевая силу земли Каина, которого бог проклял...
Я просыпался от смеха еврея...
"Смех нам сотворил бог в седьмой день творения... - говорил еврей... - Смейся со мной, смехом встречай все утра мира..."
Я смеялся, но радости не было...
В яме было холодно и губы мои дрожали, издавали нечто похожее на мычание... я пытался что-то родить, но увы...
"Ты тужься... тужься..."
Еврей вел себя как повивальная бабка...
Я уже не заикался, находил слова, нужное выражение, говорил без запинки, легко... не знаю, кто был автором этих текстов...
Историк не удостоил меня даже роли слушателя или зрителя...
Когда я не мог найти нужное слово, я находил его в книге, которую еврей держал передо мной...
"Радуйся и надейся... только надеющийся - человек... а что делаешь ты... ты стонешь, от ожидаемых ужасов преисподней дрожишь и трепещешь...
Эй, ты меня слышишь?.. или заснул, спишь..."
"Я не сплю... я понимаю тебя, но вина моя не понимает, говорит, что я обречен гореть в аду... боже, как все зыбко..."
"Что с тобой?.."
"Земля уходит из-под ног... бог меня оставил, а я хочу быть наказанным им... умоляю, боже, не оставляй меня..."
