Я не знаю, что чувствует человек, когда от страха волосы встают дыбом. Но кожа на моей спине стала живой, словно начала собираться и двигаться независимо от меня и моего желания. Усилитель школьного радиоузла подавал в сеть верхней части села передачу радиостанции "Голос Америки". Я мгновенно выключил радиоприемник, отключил подачу сигнала в сельскую радиосеть, переключил линию на класс и снова включил контрольный динамик. В кабинете, а значит и в классе зазвучала французская речь. Тамара Федоровна, кажется, ничего не поняла. И, как говорят, слава богу. Я кивнул ей, что все в порядке. Тамара Петровна пошла в класс.
Я перевел дух. Середина шестидесятых! Разные "голоса" тогда глушили вовсю. А в "Казахстане", я читал в описании, стоял какой-то помехоподавляющий фильтр. Слышал ли кто передачу в селе? Я утешал себя спасительной мыслью, что могли и не слышать. Колхозники - кто на колхозных работах, кто дома за скотиной убирает ... Должно обойтись.
В этот момент на задний двор школы влетел черный мотоцикл с коляской. На скорости подъехав к заднему крыльцу школы, мотоцикл резво развернулся и резко затормозил. За рулем в овчинном черном кожухе сидел председатель сельского совета Парфений Бакалым.
Сзади был, как он сам себя называл, начальник ВУС (военно-учетная специальность) Павло Лисник. Вроде представителя военкомата в сельсовете. Себя он считал и видел на одном уровне, а то и выше, самого председателя сельсовета. Почитал себя кэгэбистом. По отношению к участковому, старшему лейтенанту Грищуку, вел себя, мягко будет сказано, покровительственно.
Соскочив с мотоцикла, оба кинулись к запасной двери. На время уборки в школе, уборщицы ее открывали настежь. Дверь оказалась закрытой. Быстро осмотрелись. Видимо вспомнив, что правое крыло, где находился мой кабинет, отделено от центрального входа в школу двумя штакетными заборами, стремглав кинулись огибать левое, еще не оштукатуренное крыло.
Я понял с ходу, что это по мою душу. Крутанул ручку верньерного устройства радиоприемника с метки "Голоса". Добавил до полной громкость "Урока французского языка". Вышел в коридор и закрыл на ключ дверь кабинета. Успел принять непринужденную позу перед портретом Попова, изобретателя радио.
Раздался грохот сапог в вестибюле. Из-за колонны почти выбежали представители закона. Увидев меня, затормозили. Не поздоровавшись, потребовали открыть лаборантскую.
- В чем дело?
- В прокуратуре задашь вопрос, если позволят. И в КГБ. - это был Павло Лисник.
Парфений молчал. Двое его детей учились в школе. Сережа в шестом-А, Валя в пятом. Нормальные дети.
Я открыл кабинет. Оттолкнув меня, в кабинет ворвался Лисник. На всю комнату звучала речь на французском языке.
- А это что за станция? - допрашивал меня Лисник.
- Это не станция, это пластинка для урока французского языка. Тамара Петровна ведет урок. А в чем дело?
Мне никто ничего не объяснял. А мне и не надо было. Павло Лисник осмотрел радиоприемник. Приемник был выключен. Начальник ВУС положил руку на металлическую крышку футляра приемника.
- Холодный ... - разочарованно сказал Лисник.
- Не успел нагреться. Или успел остыть. - подумал я.
- Где Тамара Петровна?
- В классе. Пройдемте!
Подойдя к классу, я показал на дверь. В этом классе учился сын Парфения, Бакалым Сережа. Не постучав, Лисник открыл дверь. Из класса донесся голос дикторши, ведущей урок французского языка. Лисник прикрыл дверь.
- В чем дело?
Мне никто не ответил. Переглянувшись, оба пошли к выходу. Стук их сапог был почти неслышным.
И снова Павло Лисник
Шестьдесят пятый. Начало марта. Под ярким солнцем снега таяли стремительно. По рвам с обеих сторон шоссе в, разделяющий село овраг, мимо бросового дома пана Левицкого стремительно сбегали юркие ручьи. Било в глаза, отраженное в лужах воды, солнце. После уроков я шел на квартиру. Справа, со стороны Атак по шоссе спускался грузовик. Я сделал пару шагов назад, чтобы не быть обрызганным. Когда грузовик проехал, я стал переходить дорогу.
- Товарищ Единак!
Я оглянулся. Меня нагонял Павло Лисник.
- Завтра с утра к девяти в сельсовет с паспортом и приписным свидетельством!
- Хорошо!
Я даже не спросил зачем. Такой мысли у меня не возникло. Тогда у всех нас было непреложное: надо, значит надо!
Наутро я отнес в сельсовет документы. Отдавая, спросил Лисника:
- Зачем мои документы?
- Ты являешься призывником. Работаешь в Мошанах. Согласно закона о постановке на учет подлежащих призыву мы должны были взять на учет в течение двух недель. Но ты ни разу не пришел. Могут выписать штраф.
- Я не знал, что надо встать на учет. А мне никто не говорил.
- Я отвезу документы в Атаки, в военкомат. Как отдадут, так сразу и вызову. Я позвоню в школу.
Я ушел. Событие для меня было настолько малозначимым, что я о нем забыл.
Прошло около месяца. Я сидел в лаборантской с Иваном Ивановичем Порядиным и Емилом Петровичем. Постучалась и вошла тетя Зина Грамма, уборщица школы, старшая сестра Ивана Федоровича.
- Евгений Николаевич! Звонил с сельсовета Павло Лисник. Сказал, чтобы вы после обеда пришли в сельсовет.
Только сейчас я вспомнил: почти месяц назад я оставил у него паспорт и приписное свидетельство.
Иван Иванович повернулся ко мне:
- Женя! А с какой стати твои документы у Павла?
Я рассказал о событиях почти месячной давности.
- Женя! Хороший ты парень, но баламут! Какое отношение имеет Павло к тебе, как призывнику? Ты не подумал? Спросить надо было старших! Зачем отдал документы?
- Если призывник находится на территории одного военкомата, то, скорее всего, при временном переходе в другое село никакого снятия и постановки на учет не требуется. Вот, если бы ты уехал в Дрокиевский или Рышканский район. - Сказал, молчавший до сих пор Емил Петрович.
- Нет! Хлопцы! Тут совсем другое дело. Павло с Парфением хотят хороший магарыч. И Женя у них не единственный. У них все поставлено. В Атаках в военкомате есть такой Зиновий. Выпивоха, каких свет не видел. Перед уборочной Павло дает Зиновию фамилии лучших механизаторов. Тот выписывает повестки на переподготовку на месяц или два. Павло возвращается в Мошаны с повестками и дает их механизаторам. Кому хочется в армию во время уборочной? Самое время заработать! Никто не хочет. Бежит механизатор к бригадиру, потом вместе бегут к Житарю, Владимиру Степановичу. Вызывает Житарь Павла:
- Надо уладить!
Председатель Житарь за пару механизаторов во время уборки и кабанчика зарежет, не то, что бутылку водки откроет. Пьют, едят, и домой мясо увозят. Скорее всего, так у них в каждом колхозе. Вот и тебя решили на магарыч развести. Нагло забери документы и не думай. Ты какого месяца рождения?
- Девятнадцатого августа. И в августе у меня вступительные экзамены.
- Тем более! Тебе еще нет девятнадцати. Твой призыв осенний.
- Иди, забери документы. - сказал Иван Иванович и, вздохнув, добавил. - Эх, люди-людишки!
- Если что, пообещай им, что пойдешь в прокуратуру. - напоследок сказал мне Емил Петрович, закончивший три курса юридического факультета.
В моей груди поднялась горячая волна негодования. Я по характеру с детства уступчивый. Но, когда я понимаю, что из меня лепят "лопуха", я, бывает, становлюсь неуправляемым.
Мы вышли. Я поднимался по шоссе вверх, к сельсовету. Гнев распирал мою грудь. Мне не хватало воздуха. Постепенно мой гнев стихал. Оставалось только чувство омерзения. После общения со старшими и более опытными Иваном Ивановичем и Емилом Петровичем я почувствовал себя сильнее.
- Надо взять себя в руки! Лисник и Парфений старые, опытные... Кто знает, что у них в запасе. Я всего не знаю.
Войдя, я вежливо поздоровался. В кабинете были Парфений Бакалым и Павло Лисник. Одногодки, друзья, одновременно призванные на фронт в сорок четвертом и собутыльники. Ответив мне, они не предложили мне сесть, хотя стульев было порядочно. Краем глаза я увидел на столе несколько пар документов. Приписные свидетельства были вложены в паспорта. Ближе ко мне, с краю, был мой паспорт. Я узнал по обложке. Вспомнились слова Порядина:
