СТРАННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ МАЛЕНЬКОГО ЧЕЛОВЕКА
***
Глава 1.
Я всё ещё здесь
***
«Теперь я знаю. Не все цели будут достигнуты, не все точки будут пройдены. Однажды я задам себе новую, грандиозную и манящую за горизонты цель, намечу контрольные точки но не успею дойти. Просто не успею. Просто на этот раз не хватит сил.
А там меня будут ждать. Будут верить и надеяться. Будут убеждать себя, что всё это не правда, что всё ещё получится. Но не дождутся. Там у них появятся свои цели и они там наметят свои контрольные точки. И пойдут уже без меня.
Однажды я просто не успею.»
(Карл Левансен 1971 год)
***
Трудно теперь, лёжа в бреду, в забытии, будучи запертым в этой серой больничной палате освещенной тусклым светом лампочки угрюмо висящей под потолком вспоминать ту недавнюю ночь. Ночь разделившую мою недолгую пока ещё жизнь на беззаботное «до» и непонятное «после». Ночь, как я теперь понимаю ставшую главной в моей жизни, определяющую меня как личность, ставящую точки там, где мы их не ожидали.
Ночь сама по себе почти ни чем не отличается от многих ночей, что были до и многих, я уверен, что будут после неё. Тихая, прозрачная, по осеннему прохладная, она была прекрасна. Она нежно взяла нас на руки и так же нежно убаюкала, разморила, растворила в себе. Усыпила весь замок Легрен– летнюю резиденцию, слуг, дворецких, конюхов и садовников.
Кем я был до той ночи? Имеет ли теперь это значение? Наверное имеет. От этого зависит кем я потом стану. Вернее как я буду ощущать и понимать то своё новое состояние каким бы оно ни было. Мне почти четырнадцать. Мне повезло в жизни больше чем многим в этом мире, ведь не абы кто, а племянник самого князя Вильгельма. О чём ещё мечтать в этом возрасте? Я окружен роскошью, достатком и заботой. Со мной носятся как с величайшей ценностью и чуть ли не в пятки целуют, мне кланяются, мне лебезят. И я в этом растворяюсь и принимаю как само собой разумеющееся.
Под опеку князя Вильгельма третьего из рода Левинган я попал в свои семь лет после смерти моей матери, его младшей сестры Елены. Не помню, а может и не знаю, что стало причиной её внезапной для меня смерти. Она ушла молодой. Помню лишь, что в последнее время она очень сильно горевала. Горевала, как я теперь понимаю по мужу, моему отцу. Отца к тому времени с нами не было уже как два года. Служа в княжеской гвардии он часто и по долгу находился в южных колониях, как правило подавлял там постоянно возникающие мятежи, а потому при жизни его мы не были близки как это наверное бывает у большинства отцов и детей. Возможно мой отец думал, что пока я мал это и не требуется и он успеет наверстать упущенное по моему взрослению. Но не успел. Очередной мятеж оказался сильнее его и хоть сам мятеж конечно же был подавлен отец об этом уже ни когда не узнал.
Сын князя– наследник Михаил Левинган мой лучший друг и смею я надеяться, что это взаимно. Ему уже семнадцать. Мы вместе учимся в кадетском корпусе его сиятельства, но знатное имя наследника и моё с ним тесное родство выделяет нас на фоне прочих курсантов. Нет, по чину нам ещё не полагается задирать нос, но то по чину, а не по гонору. Сколько совместных проказ и авантюр устраивали мы и в замке и за его пределами, одному чёрту лишь подвластно сосчитать. Счастливые были времена. Беззаботные.
Миша. Мой добрый друг Михаил. Только теперь, здесь, зарывшись в промокшие простыни опутавшие меня своими мертвецкими оковами я понимаю как любил и ценил его. Как брата и как отца, как учителя и как друга, как хранителя моих секретов и единственного моего защитника. Теперь он мёртв. Я знаю. Я видел. Тело его в ночной рубашке с расплывшимися красными пятнами повесили над воротами. То ли для верности, то ли желая кому-то что-то доказать. Не знаю сколько мне осталось, но уверен, что образ этот будет со мной до конца моих дней. До того, как я увидел его мёртвым я не верил в происходящее. Я не верил слыша гам и грохот выстрелов за окном. Я не верил видя обезумевших от ужаса бегущих куда-то слуг. Я не верил когда в мою комнату выломав с треском двери ввалилась толпа, когда меня куда-то потащили, когда в коридоре я заметил торчащие из-за угла чьи-то ноги в офицерских сапогах. Не верил в изломанные трупы часовых заливших парадную лестницу по которой меня тащили. Увидя же Мишу, Мишутку, как называл его князь во мне всё оборвалось и сердце остыло, перестало биться. Я понял, что это конец. Конец всему.
Во время нападения, во время расстрела часовых, в тот момент когда меня тащили во мне не было страха. Я сам тогда этому удивлялся и понимал, что это не логично, не нормально, страх должен быть. Наверное адреналин задушил мой страх. Когда же я увидел труп повешенный на воротах страх не появился, появилась безграничная пустота, апатия, желание быть в этот момент рядом, висеть на соседней верёвку. Но вместо этого меня тащили дальше, в темноту прохладной ночи. Помню как бросили в грузовик и долго куда-то везли. Помню как заперли в эту серую палату, где я лежу почти не вставая уже третьи сутки.
Я не знаю и не понимаю что же случилось той ночью. Я не знаю что стало с князем. Я не знаю где я теперь. И я не знаю зачем я здесь. Я ни чего не знаю, но главное я всё это и знать не хочу. У меня нет мыслей, нет переживаний, нет чувств. Я просто жду и надеюсь, что скоро всё это закончится. Жаль, что человек не может выключить себя на подобии той лампочки, что своим тусклым светом лишь подчеркивает серость и омерзительность моей тюрьмы. Сейчас бы я не задумываясь нажал на тот рубильник. Но я лежу и жду. И надеюсь, что кто ни будь другой выключит этот свет.
Весь мой мир сжат до размера этой комнаты размером два на три метра с зарешёченным арочным грязным окном. К окну придвинута железная койка со скрипучими пружинами и продавленным, бугристым матрасом. Нет ни тумбочки, ни шкафа, ни умывальника. Только старый стул, стоящий у двери вносит хоть какое-то разнообразие. В прочем меня это ни как не заботит. Я лежу и смотрю в серый потолок.
Я хочу быть один. Совсем один во всём огромном мире. Ну раз уж мир мой не так огромен то хотя бы оставьте меня одного здесь, в этих четырёх стенах. Наверное чувствуя мои желания и не желая давать мне покоя я и этого не могу получить. Меня не оставляют. Время от времени ко мне приходит старуха. Молча приходит, молча приносит еду, молча ставит тарелку с пресной кашей на стул, забирает пустую и молча уходит. Её визиты для меня неожиданны и от того ещё более неприятны. Звук, который её сопровождает– лишь лязганье ключа в замке. Старуху я не разглядывал, заметил лишь её худую фигуру в черном балахоне, да костлявые руки с узловатыми, скрюченными пальцами. Всегда в её визиты я неподвижно лежал в кровати с обычно прикрытыми глазами и ждал скорейшего её ухода, скорейшего лязга в замке. Нет, после этого я не вставал, не начинал бегать и прыгать, я вообще обычно не менял положение своего тела, но на душе становилось чуть легче.
Ещё моим посетителем был грязный дед в кожанке и с обрезом торчащим из-за плеча. Его бородатую морду я хорошо запомнил. Вынужден был запомнить. Это он меня выволок из грузовика, притащил, и бросил как бродячую собаку в эту конуру. Есть у него ещё одна заметная отличительная особенность. От него нестерпимо воняет. Табачный этот перегар сшибает с ног, сгибает, проникает в самое сознание и чёрной кислотой, мгновенно разъедает, убивает. И не скрыться.
Это зловоние появляется перед приходом хозяина. Своего рода глашатый его величества. Смешно, но тошно. Приходит раньше, опережая даже гулкий топот каблуков эхом дробящийся по пустому коридору, а потом, после ухода хозяина ещё долго, очень долго душит, терзает, смеётся над своей жертвой.
Дед этот приходит обычно утром и вечером. Хватает меня или за руки или за ворот и тащит на положенный мацион, то есть в туалет. Ему не важно надо мне или нет, ему не важно сопротивляюсь я или нет, он просто получает удовольствие от того, что делает. Я это чувствую. Бессловесная тварь.
