— Моя хорошая, — удивительно, но она совершенно искренне выдохнула эти слова, после чего с нежностью меня обняла. Почти как в детстве, еще до того, как родители перестали проявлять свои чувства с помощью простых объятий, улыбок, поцелуев и прочих элементарных телесных контактов.
— Вы хорошо провели время?
— Да, мам, — ответила я и, отстранившись, постаралась, не встречаясь с мамой глазами, как можно быстрее спрятаться в своей комнате. — Я спать, завтра в школу.
— Да, конечно, Маришка, — проворковала мама, но уйти все еще не давала. Она провела рукой по моим волосам, убранным перед встречей с ней в высокий хвост.
— Я только хотела тебя спросить, откуда ты знала?
— Что знала? — переспросила я, помолчав несколько секунд, в надежде, что мама пояснит свой вопрос.
— Откуда ты знала, как проводить сердечно-легочную реанимацию?
Своим вопросом она практически застала меня врасплох. Никто в школе не задавался этим вопросом, считая, что, наверное, в семье потомственных докторов эти знания передаются на генетическом уровне или, возможно, впитываются с молоком матери. Но с ее стороны вопрос был вполне справедлив, тем более, что по маминым глазам было видно, что она догадывается об ответе. Стоит ли врать и здесь? Или у меня появилась возможность хоть как-то реабилитировать Дмитрия Николаевича в глазах родительницы? Хотя бы немного.
— Это химик рассказал мне. Как-то на дополнительных просто разговорились и… — начала говорить я, но, увидев, как мама вытянулась в лице и поджала и без того тонкие губы, я даже разозлилась. — И он рассказал о принципе циркуляции крови во время СЛР. Нет худа без добра, мамочка. Ты хочешь это обсудить со мной?
Я сама не могла объяснить, откуда во мне взялось столько твердости и откуда в голосе появилась совершенно незнакомая мне сталь. Но мне было даже приятно осознать, что я смогла принести пользу обществу благодаря знаниям, что мне передал человек, которого мама так сильно ненавидела. Она просто молча отступила в сторону, как бы отпуская меня в комнату. Словно подтверждая, что вопросов она ко мне больше не имеет. И, что безумно радует, словно признавая свое маленькое, совсем крошечное, но все-таки такое очевидное поражение.
«Где мы были?»
Первое, что я сделала, зайдя в комнату, — это отослала сообщение Жене, чтобы не разойтись с ним в показаниях. Лениво расстегнув и сняв блузку, я сжала ее в руках, стараясь уловить запах любимого человека.
«Мы были в кино, а потом в ресторане, в центре, в „Капле“» — пришел ответ от Жени, прочитав который, я невольно усмехнулась.
«Это паб. Хочешь разочаровать мою мамочку?»
Отправив ответ, я вылезла из оставшейся одежды и, надев на себя уютную легкую пижаму, забралась под одеяло почти в обнимку с телефоном, на который уже пришло два сообщения.
«Это после двенадцати „Капля“ превращается в паб. До полуночи она — недешевый ирландский ресторан»
«И если я захочу разочаровать твою мамочку, я просто расскажу ей, где ты была на самом деле»
Несколько секунд я обдумывала ответ в голове, выбирая между гневными угрозами и вариантом просто промолчать. В итоге, закрыв на какое-то время глаза, я вспомнила сегодняшний вечер, который я смогла провести наедине с любимым человеком только благодаря этому самому Жене. Дражайшему упырю…
«Завидуй молча, хренов шантажист!»
И, посчитав, что подобрала самые правильные слова, а затем, словно в подкрепление своих домыслов, получив от юриста в ответ улыбающуюся рожицу, я стерла переписку, засунула телефон в наволочку и, закрыв глаза, провалилась в сладкий и безмятежный сон.
***
Раннее майское утро встретило меня ярким солнцем и назойливой трелью будильника. Агрегат старой закалки, найденный мамой в каком-то жутком магазине, мой тяжеленный металлический будильник так надрывался, что, разлепив глаза, захотелось выключить его и положить рядом с собой под одеяло, чтобы согреть и успокоить нервозное чудо техники, так яро ненавидимое практически всем населением планеты Земля.
Но, услышав в коридоре мамины торопливые шаги, я, отбросив внезапно проснувшуюся жалость к будильнику, скинула с себя одеяло и, сделав невероятное усилие, поднялась все-таки с кровати.
Даже несмотря на то, что я не горела желанием получать какие-то там награды, выслушивать громкие слова или даже просто общаться с явно обиженной после вчерашнего моего заявления мамой, сегодняшний день казался мне лучше предыдущих. Несложно догадаться, что именно, а вернее, кто, заставил меня так думать. Я была больше похожа на растекшееся от счастья и любви одноклеточное нечто, чем на спасательницу. Была бы моя воля, ни в какую школу бы не пошла. Если бы не Дмитрий Николаевич.
Я уже давно не чувствовала себя такой беспечной. Последний раз, наверное, когда, получив в кабинете травматолога заключение «сотрясение мозга» в пятнадцатилетнем возрасте, я шагала по улице под руку с братом и никак не могла понять, небо действительно стало чуточку голубее? Или я просто рада, что смогу отлежаться как следует дома?
Тем не менее, я вдруг подумала, что, возможно, все напасти теперь останутся позади, и я, больше не повторяя своих прошлых ошибок, смогу каким-то образом вырваться из-под чрезмерной опеки родителей, и когда-нибудь мне удастся расхлебать всю эту кашу с Женей. Может быть, моя белая полоса началась именно сейчас?
В актовом зале было невероятно душно. Несмотря на весь официоз, я, сидя в первом ряду на собрании старших классов во время первого урока, стала медленно стягивать с себя лицейскую жилетку. Впереди, на сцене, был выставлен длинный стол, за которым восседал практически весь наш преподавательский состав. По середине, сложив руки домиком и внимательно оглядывая входящих в помещение учеников, сидел Алексей Александрович, директор. По правую руку от него — мой папа, видимо, с коллегой из министерства. Конечно же, без Евгения дело не обошлось. Такое чувство, что он работает не личным папиным юристом, а его телохранителем.
Каждый заходивший в зал учитель или ученик первым делом искал в толпе сидящих именно меня. Конечно же, все были осведомлены, по какому поводу проводилось собрание. Девушки прихорашивались, ожидая местное телевидение, парни, лениво облокотившись о подоконники, вовсю демонстрировали свою незаинтересованность в происходящем. Ну, а учителя, широко улыбаясь, пытались не подавать виду, что им жутко неуютно из-за предстоящей съемки торжества. Если честно, как и мне.
Я вообще чувствовала себя ужасно глупо. Конечно же, я прекрасно понимала, зачем это все нужно директору, ведь настоящую причину остановки сердца Толяна замяли, преподнеся все в хорошем свете. И в итоге получается, что наш лицей — место, где воспитываются настоящие герои…
— Привет, герой дня, — услышала я голос Паши позади себя. И, признаться, мне даже стало немного легче. Все-таки друзья могут помочь хотя бы просто своим присутствием.
— Да не боись ты так! Выйдешь, наградят, и сядешь обратно! И все, сможешь забыть, как страшный сон, — Наумов казался каким-то особенно веселым.
— Некоторые сны, Пашенька, не забываются, — промямлила я и села на стуле ниже, стараясь спрятаться от чужих внимательных глаз. — А где Хвост и Штирлиц?
— Лазарко Штирлица отловила, не знаю, зачем, — ответил Пашка. Я развернулась и увидела, как он одной рукой полез в карман за телефоном.
— Вот, а Фаня написала, что уже в раздевалке и бежит сюда.
Я мысленно улыбнулась, вспомнив, как Фаня призналась, что ей нравится Наумов, и уже хотела вставить ехидное словцо про их переписку, но тут мои глаза уцепились за фигуру Лебедева, вошедшего в актовый зал.
В числе последних заходящих, он широким шагом прошел в проходе между стульями к преподавательскому столу и занял пустующее место прямо рядом с Женей. Я не смогла скрыть улыбку, увидев, как они почти незаметно кивнули друг другу. Потом Дмитрий Николаевич встретился со мной взглядом. Всего лишь на мгновение. Он чуть придвинул стул к столу, снял очки и, недовольно посмотрев сначала на закрытые наглухо окна, а потом на расслабляющего галстук Алексея Александровича, закатал по локоть рукава белой рубашки. Надо же, я никогда не видела, чтобы он надевал что-то белое… Внутри стало растекаться тепло при виде черных вытатуированных веток на руке Лебедева. Мои пальцы невольно вздрогнули, вспоминая, как прикасались к рисунку на теле…
