Мэри оценивающе смотрела на него серыми глазами.

– И что это означает?

Остановись, сказал себе Джаред, просто пожми плечами и смени тему. Он часто давал себе этот хороший совет, но желание ответить обычно брало верх. Как и сейчас.

– Это означает, что люди не меняются.

– Иногда меняются. Мой отец раньше слишком много пил, но теперь завязал. Ходит на собрания Анонимных алкоголиков.

– Ладно, некоторые меняются. Я рад, что твой отец из таких.

– И это правильно. – Взгляд ее серых глаз по-прежнему был устремлен на него.

– Но большинство людей не меняется. Сама посуди. Кто в пятом классе был спортсменом – вроде Эрика, – тот им и остался. Ты была умной тогда – и умная сейчас. А те, кто были неудачниками в пятом классе, останутся ими и в одиннадцатом, и в двенадцатом. Ты хоть раз видела Эрика и Билли вместе? Нет? Дело закрыто.

На этот раз Курт сумел отбить подачу Эрика, но едва-едва. Эрик хищной птицей метнулся к сетке, ударил сильно, прицельно, и мяч попал в пряжку на ремне Курта.

– Ты это прекрати, чувак! – воскликнул Курт. – Вдруг я когда-нибудь захочу иметь детей!

– Плохая идея, – ответил Эрик. – А теперь давай за ним, это мой счастливый мяч. Неси, песик.

И пока Курт, надувшись, ходил за мячом, Эрик повернулся к Мэри и вновь ей поклонился. Она одарила его лучезарной улыбкой. Когда Мэри перевела взгляд на Джареда, улыбка сохранилась, но заметно поблекла.

– Мне нравится, что ты оберегаешь меня, Джер, но я большая девочка. Это всего лишь концерт, а не брачные узы.

– Просто…

– Просто – что? – От улыбки не осталось и следа.

Просто будь с ним настороже, хотел сказать Джаред. Потому что рисунок на руке Билли – это ерунда. Шалость, достойная пятого класса. В старших классах были отвратительные подлости в раздевалке, о которых я не хочу говорить. Отчасти потому, что ни разу не вмешался. Только наблюдал.

Еще один дельный совет, но прежде чем Джаред смог подавить желание что-либо ответить, Мэри развернулась на сиденье, посмотрела в сторону школы. Должно быть, что-то привлекло ее внимание, и теперь Джаред видел, что именно. Коричневое облако поднялось с крыши спортзала. Достаточно большое, чтобы распугать ворон, которые сидели на дубах, окружавших автомобильную стоянку для персонала.

Пыль, подумал Джаред, но вместо того чтобы рассеяться, облако заложило резкий вираж и двинулось на север. Оно напоминало птичью стаю, однако состояло определенно не из птиц. Слишком мелкие даже для воробьев.

– Облако мотыльков! – воскликнула Мэри. – Надо же! Кто бы знал!

– Это так называется? Облако?

– Да! Кто знал, что они сбиваются в стаи? И большинство мотыльков оставляют день бабочкам. Мотыльки – ночные летуны. Во всяком случае, обычно.

– Откуда ты все это знаешь?

– В восьмом классе делала научный проект по мотылькам. На староанглийском они mott, как и личинки. Отец уговорил меня на этот проект, потому что я их боялась. Когда я была маленькой, кто-то сказал мне, что я ослепну, если пыльца с крыльев мотылька попадет мне в глаза. Отец сказал, что это старушечьи басни и если я сделаю научный проект по мотылькам, то, возможно, подружусь с ними. Он сказал, что бабочки – королевы красоты мира насекомых, их всегда приглашают на бал, а бедные мотыльки остаются дома, как Золушка. Он тогда еще пил, но история получилась забавной.

Она с вызовом смотрела на него серыми глазами.

– Точно, клевая. И что ты?

– Что – я?

– Подружилась с ними?

– Не совсем, но выяснила много интересного. Бабочки, когда отдыхают, складывают крылья на спине. Мотыльки используют свои, чтобы прикрывать живот. У мотыльков есть френулумы, зацепки, скрепляющие крылья попарно, а у бабочек нет. У бабочек – твердые куколки. У мотыльков – коконы, мягкие и шелковистые.

– Эй! – Кент Дейли, с рюкзаком и теннисной ракеткой за плечом, на велосипеде выехал из зарослей на поле для софтбола. – Норкросс! Пак! Вы видели, как взлетели эти птицы?

– Это были мотыльки, – поправил его Джаред. – Те, что с френулумами. А может, с френулами.

– Что?

– Не важно. Что ты здесь делаешь? Сегодня учебный день, знаешь ли.

– Мама попросила вынести мусор.

– Наверное, его было очень много, – сказала Мэ-ри. – Уже третий урок.

Кент ухмыльнулся, потом увидел Эрика и Курта на центральном корте и бросил велосипед на траву.

– Присядь, Курт, и позволь мужчине взяться за дело. Ты не сможешь принять подачу Эрика, даже если бы от этого зависела жизнь твоей собаки.

Курт уступил свою половину корта Кенту, бонвивану, который не ощущал никакой необходимости заглянуть в административное крыло и объяснить опоздание. Эрик подал, и Джаред обрадовался, увидев, как только что прибывший Кент четким ударом вернул ему мяч.

– Ацтеки верили, что черные мотыльки – знак беды, – продолжала Мэри, полностью потеряв интерес к продолжавшемуся внизу теннисному матчу. – В горных долинах до сих пор есть люди, которые верят, что белый мотылек в доме – к чьей-то смерти.

– Мэри, да ты у нас просто эксперт по мотылькам. – Она фыркнула. – Постой, за всю жизнь ты ни разу не бывала в горных долинах. Ты это выдумала, чтобы напугать меня. Между прочим, получилось!

– Нет, не выдумала! Прочитала в книге!

Она ударила его в плечо. Больно, но Джаред прикинулся, будто ничего не почувствовал.

– Эти коричневые. Что означает появление коричневых мотыльков?

– Это интересно. Черноногие индейцы считают, что коричневые мотыльки приносят дрему и сновидения.

Джаред одевался на скамье в дальнем конце раздевалки. Глупые десятиклассники отбыли, опасаясь, что их отхлещут мокрыми полотенцами – этой забавой славились Эрик и его дружки. А может, правильнее сказать, позорились? Ты говоришь френулум, я говорю френула, подумал Джаред, надевая кроссовки. Скажем так: проехали.

В душевой Эрик, Курт и Кент визжали, плескались и выкрикивали привычные остроты: пошел на хрен, имел я твою мать, а я твою, пидор, поцелуй меня в зад, твоя сестра – шлюха, и т. д. Это утомляло, а до окончания школы было еще так далеко.

Вода перестала течь. Эрик и компания босиком прошлепали в ту часть раздевалки, которую считали своей вотчиной – только для выпускного класса, будьте любезны, – а это означало, что Джаред лишь мгновение лицезрел их голые зады, исчезнувшие за углом. Его это полностью устроило. Он понюхал теннисные носки, поморщился, сунул их в спортивную сумку, застегнул молнию.

– По пути сюда я видел Старую Эсси, – говорил Кент.

– Бездомную старуху? – спросил Курт. – Ту, что с тележкой?

– Ага. Чуть не переехал ее и не свалился на говняный навес, где она живет.

– Кто-то должен очистить от нее территорию, – сказал Курт.

– Вчера вечером она, должно быть, высосала всю свою винную заначку, – продолжал Кент. – Лежала в отключке. И она в чем-то извалялась. Лицо покрывала паутина. Такая мерзопакость. Я видел, как она колышется от ее дыхания. Я ей крикнул: «Эсси, что с тобой, девочка? Что с тобой, беззубая старая сука?» Никакой реакции, чувак. Гребаный ноль.

– Жаль, что нет волшебного зелья, усыпляющего девчонок, чтобы ты мог их трахнуть без предварительных обхаживаний, – сказал Курт.

– Есть, – возразил Эрик. – Называется рогипнол.

Когда они оглушительно заржали, Джаред подумал: И этот парень везет Мэри на концерт «Arcade Fire». Этот самый парень.

– К тому же в той маленькой лощине, где она спит, столько всякого странного дерьма, включая верхнюю половину манекена из универмага, – сказал Кент. – Я бы трахнул кого угодно, друг, но пьяная в жопу бездомная сука, покрытая паутиной? Эту черту – толстую черту – я пересечь не могу.

– А моя черта сплошь пунктирная. – В голосе Курта слышалась тоска. – Ситуация отчаянная. Я бы трахнул даже зомби из «Ходячих мертвецов».

– Ты уже трахнул, – сказал Эрик. – Харриет Давенпорт.

Вновь дикий смех. Зачем я это слушаю? – спросил себя Джаред и снова подумал: Мэри собирается на концерт с одним из этих психов. Она понятия не имеет, какой Эрик на самом деле, а после нашего разговора на трибунах вряд ли поверит мне.