— Бросимся на выручку, можем завязнуть в бою надолго… А мы не можем … — он пытливо взглянул на Шорла.
— Но ведь они… — Шорл поёжился — Как-то это…
— Нет времени! — Раласс сделал зазывающий знак, и без оглядки побежал прежним курсом — Империя превыше всего, вы знаете не хуже меня!
— Н-н… — не придумав, чем возразить, Лийер опять увязался следом.
Он физически ощущал, как от выщербленной души откалывается очередной кусок, но ничего не мог с собой сделать… Так надо. Они бросали товарищей в неравном бою, и бежали дальше, отправдывая себя тем, что так надо. Так правильно. Подло, неблагородно, аморально и мерзко, но — правильно … По-другому никак. Дать связать себя боем — это был верный рецепт фиаско, и в таком случае уже неважно, скольких братьев по разуму они успеют убить… В отличии от людей, Халлатанги могли позволить себе потери. Они могли позволить себе любые потери, и всё равно выйти победителями — у них был Вокзал, а значит и неограниченный ресурс живой силы, которую они могли перебрасывать сюда бесперебойным потоком прямо с родной планеты… То есть, они уже это делали — уже перебрасывали — и жалкая группка из десяти человек не могла им помешать ничем … За исключением одного-единственного.
«Источник…» — эта мысль раздулась, как река в половодье, без остатка заняв собой капитана — «Мы должны успеть первыми… Уклониться от боя… Не дать себя иммобилизовать… Достичь Источника первыми, любой ценой…» И Лийер думать себе запрещал о том, что Халлатанги, возможно, давно их опередили — он просто мчался вперёд — мчался так, что в ушах выл ветер. А о плохом сейчас лучше не думать. И вообще сейчас лучше не думать. И не останавливаться, не медлить, не позволять себе задних мыслей — а может не стоит? «Надо, шкура позорная, надо!» — подстёгивал себя каперанг, превознемогая усталость — «Ты нынче солдат, ты должен …»
В конце концов, его бравадные мысли прервал просвет, что как светлое будущее забрезжил впереди меж деревьев. По мере их бега, просвет становился всё ярче, лес постепенно редел, и через полминуты офицеры уже находились на опушке, молча разглядывая то, за чем КИБ охотился на этой планете аж восемь лет — если, конечно, это действительно былото … Ведь могло быть, а могло и не быть — тут уж как повезёт, судари, тут уж как повезёт…
Перед ними был шпиль — тот самый, к которому они рвались. Рос он не от земли, а из центральной точки сорокаметрового полусферического купола, сложенного, разумеется, из белого мрамора — другие стройматериалы тут были не в моде. Поверхность купола испещряли объёмистые барельефы — изображавшие, в-овновном, различных зверей и птиц, а ближе к вершине его опоясывала череда стреловидных витражных окон… А вот стен под куполом не было. Не предусмотрели. Сочли их, видать, непозволительной роскошью, поэтому вся феерическая громадина висела в двадцати метрах над землёй, подпираемая только колоннами, выстроенными под ней двумя жиденькими кольцами, штук по пятнадцать в каждом. Одно совпадало с окружностью купола, второе, внутреннее, отступало от первого шагов на пять-шесть. Колонны были толщиной с сажень, по периметру их обвивал плющ — густой и мохнатый снизу, но постепенно редеющий с высотой — а их макушки украшались знакомыми Оническими узорами.
— Падите ниц, перед вами он … — объявил почтительным шёпотом капитан — А тоже, кстати, весьма эстетично… Ключи при вас?
— Халлатангов пока не видно… Идёмте. — проигнорировав вопрос о Ключах, Азъер выскользнул из-за дерева, и ступил на траву.
Лужайка, посередине которой высился храм — пока-что будем называть его так — была круглой, точно монета, и в диаметре достигала шагов двухсот. Разделяя эту окружность на равные четверти, к её центру тянулись прямые дорожки из камня — каждая вширь метров двух с половиной. А то и трёх… Говоря откровенно, все эти цифры здесь были бессмысленны — Шорл мог полдня бродить по округе с рулеткой, кропотливо документируя сотни замеров, но это б нисколько не помогло постороннему человеку понять те чувства, ту атмосферу, что пропитывала всё вокруг… Её, атмосферу оную, было не измерить линейкой, не возложить на весы, не поднести к гравитационно-резонансному сканеру; её можно было только испытать, и лишь профессиональная выучка не позволяла капитану отступаться от скучных чисел, и строгих физических единиц — даже сейчас, когда они ничего не значили… Потому что его так учили. Для командира корабля, способного испепелять планеты, не должно существовать расплывчатых понятий «красивый», «уютный», или «смешной» — они вредны, они захламляют рассудок ненужной семантикой, распыляют внимание, делают человека слабым, уязвимым, мягким …
Почуяв, что мысли уводят его не в ту сторону, Шорл безжалостно изгнал их из головы, и больше не не позволял себе терять концентрации. Нельзя. Нет на свете ничего глупее, чем сдохнуть в полушаге от финиша по рассеянности, и унести за собой в могилу всё человечество… Всё. Человечество. Подумайте над этими словами, хорошенько подумайте. Это была поистине страшная, непосильная ноша — её было нельзя уронить, нельзя переложить на чужие плечи; с ней можно было только идти вперёд. И капитан с обер-полковником шли вперёд; даже не шли — бежали … Они бежали до тех пор, пока не минули круговую коллонаду купола, и не остановились — Шорл с разгону чуть не свалился — на краю здоровенной впадины… Ей богу, такого они увидеть не ожидали.
Во мраморном полу, занимая почти весь храм, был вырыт плоский, формы суповой тарелки, кратер. Оттуда веяло холодом, над днищем кратера стелился криогенный туман. Само его днище, так же как и стены, состояло из правильных шестиугольных ячеек — те были с локоть шириной, выпуклые, металлические, покрытые тонким налётом инея и, — это самое странное — чем-то капитану знакомые, как будто бы виденные ранее, в другой обстановке…
— Однако… — Лийер склонил голову набок, пытаясь привязать свои смутные ассоциации к чему-то конкретному — Думаете, оно?
— Думаю, не думаю… Не это главное. — пробормотал Раласс — Сейчас для нас важно то, что…
…Что, по мнению обер-полковника, было важно, каперанг так и не выяснил: Азъер неестественно дёрнулся, и как футбольный мячик полетел головой вперёд — прямо в глубокий железный кратер, на краю которого стоял только что… Зрелище было настолько же жутким, насколько и захватывающим — Лийер видел каждую мелочь, каждую деталюшечку. Он видел, как разлетаются в стороны кусочки брони, видел шлейф кровавой аэрозоли, которую источала свежая рана на боку чекиста, видел, как медленно искажается его лицо, как левая рука, не занятая оружием, совершает бессмысленный взмах, надеясь за что-нибудь зацепиться, и не осознавая, что зацепиться не за что…
Капитан моргнул, и Азъера не стало — пропал, испарился, исчез… А также исчезла кровь, и осколки брони — остался лишь визг рассекаемого пулями воздуха, и сам каперанг… И ещё остлось неистовое, неистребимое желание жить.
Отпрыгнув подальше от того места, где только что находился комитетский начальник, Лийер перекатом ушёл за колонну, и затаился за ней, прислушиваясь. Тихо, вокруг было очень тихо… Можно даже сказать — тихо, как в гробу — но такая аналогия Лийеру претила — негоже думать про гроб, когда задание ещё не выполнено… Хотя, корректно ли говорить — Лийеру? Ведь не было уже никакого Лийера, не было капитана первого ранга, выпускника Гелерской военно-космической академии, со всеми его заботами и страхами… А был солдат. Без личности, без биографии — просто холодный, нерассуждающий солдат, выращенный когда-то в подсознании путём длительных тренировок — как раз для подобной оказии… И этот солдат начал действовать. Прикинув, откуда сняли обер-полковника, он рывком ушёл вправо, открывая себе сектор обстрела, и на ходу корректируя наводку, когда в этом секторе появились цели … Целых три. Три цели. Трое Халлатангов. Двое шустро рысили к храму, и уже преодолели полрасстояния, что отделяло его от опушки, а третий — его капитан заметил в последнюю очередь — стоял на колене со вскинутым автоматом, прикрывая друзей из глубины леса… «Ну что же, разумно…» — одобрил солдат, и спокойно, без единой эмоции, надавил на спуск — «Ничего личного, господа… Но ответ на запрос свой-чужой отрицателен.»
