Горячая поздравительная речь, произносимая в эти секунды императором Ралтаном, транслировалась на капитанском мостике по громкой связи. Бессмертный носитель верховной власти вещал, как обычно, о бесчисленных достижениях Империи, об успехах колонизации, научных открытиях, объёмах добытого тлазанира, и перспективах на будущее — в его изложении, исключительно светлых. Речь была приевшаяся, шаблонная, но слушали её с неподдельным вниманием и трепетом. Когда слова кончились, над землёю прокатились первые аккорды горделивого государственного гимна, и из динамиков грянули знакомые каждому ребёнку протяжные строки:
Великая, славная наша держава,
Из пепла войны словно Феникс восстав,
Навеки всю расу людскую связала,
Грядущему сильной, единой представ.
Славься Империя, славься могучая,
Вечной звездой нам с зенита свети,
Самая сильная, самая лучшая,
Расу людскую вовек едини!
Не сломят её ни лета, и ни войны,
Империя будет вовеки стоять,
Сыны её верные, горды и стройны,
Мы будем из от году в год побеждать.
И клятву священную давши однажды,
Мы будем её до могилы блюсти,
Служить мы Империи будем отважно,
И в бой не замедлим смертельный пойти!
И помня уроки истории давней,
Мы поступью твёрдой всё дальше идём,
Ведь знаем мы точно, что родине славной,
Любые удары судьбы нипочём.
Без сомнения, Вишер Анорр был провидцем. Знаменитый таллский стихослагатель сочинил эти строки шестьсот лет назад, а актуальности они не потеряли до сих пор — это надо уметь. Офицеры на капитанском мостике «Хартола» повставали с мест, и принялись с чувством подпевать хору Большого Государственного Ансамбля. В такие моменты хотелось совершать подвиги. Хотелось не задумываясь отдать свою жизнь во имя чего-нибудь великого, вечного… Такого, что переживёт их всех, но осядет навеки в сердцах потомков… Так уж их воспитали, и ничего тут не сделаешь. Эстафета геройства и вдохновения не должна быть прервана; на ней держится мир.
Над Площадью Победы праздничная эскадра появилась ровно в ту секунду, когда размеренная музыка гимна утихла, и зазвучали трубы и фанфары бойкого военного марша. На панорамном экране было видно, как в километре под кораблём, по брусчатке площади проезжают квадратные формации танков, артиллерийских самоходок, машин десанта, а следом — легионы пеших солдат и офицеров. С трёхэтажной трибуны за действием наблюдали довольные, обвешанные сверкающими регалиями генералы, и вечно молодой, облачённый в пышные геральдические одежды Император, чью голову венчала хрустальная корона династии. Красиво, чёрт подери, дух захватывает…
С сожалением отогнав светлые воспоминания, капитан перенёсся к объективной действительности, во враждебную Тарланию. Непроницаемые ночные тучи уступили здесь место редким перистым облачкам, и солнце почти беспрепятственно поливало Яваль яркими жизнерадостными лучами. Даже эта завалящая комнатка казалась сейчас радостной и уютной, почти что родной… Ну почему именно в такие дни Шорл должен кого-то убивать? Это же просто кощунство… Надо. Пусть и не хочется, а надо.
Шорл проспал неполные три часа, но их офицеру вполне хватило — на работе, порой, приходилось довольствоваться и меньшим. Усталость ушла. Рывком встав с кровати, Лийер подошёл к окну, и с хрустом потянулся. Вид открывался не сказать чтобы очень красивый — окно выходило на грязноватый внутренний дворик гостиницы, на большие баки с помоями, на лужу чьей-то блевотины… «Приступим?» — вздохнул про себя капитан, и полез в складки одежды. Достав два миниатюрных шприца-дозы, капитан положил их на кровать, снял верхнюю одежду, и полез в вещевой мешок. Вынул мятую форму тарланского лейтенанта, и проворно в неё облачился — маскарад был любезно предоставлен спонсором операции, почтенным Ларошем Саланэ. Сунул медикаменты во вместительный карман чёрных фирменных брюк, и достал из мешка еду. Стоя подкрепился куском вяленого мяса, и запив его водой из фляги, убрал всё обратно в сумку. После этого он вынул лёгкий сталепластиковый нож, и на ощупь побрился, стряхивая щетину прям на пол — за последние дни, капитан здорово приноровился к этой извращённой процедуре… Затем он вышел из комнаты, и закрыв её на ключ, уверенно пошёл в направлении чёрной лестницы. Спустившись по узеньким ступенькам вниз, вышел во внутренний дворик, а из него — в тесный пустынный переулок. Пришла пора действовать.
Поплутав всего двадцать минут по задворным лабиринтам квартала, капитан нашёл искомое: «длинный одноэтажный дом с плоской крышей и заколоченными досками окнами». Его бревенчатые стены почернели от времени, а голубоватая краска, покрывающая некогда дверь, заметно потрескалась и скукожилась — за домом давно не ухаживали. Достав из кармана длинный ключище, полученный опять-таки у Лароша, капитан воровато оглянулся, и до упора воткнул его в пудовый амбарный замок, висевший на облупленной, но всё ещё прочной двери. Ключ проворачивался с трудом, и с режущим уши ржавым скрежетом. Сделав пол-оборота, капитан посмотрел назад, и опасливо прислушался. Но здесь, на задворках, по-прежнему царила тишина, прерываемая только доносящимся с соседней улицы гомоном. Довернув ключ до конца, капитан открыл замок, и вошёл в дом. Прикрыв дверь, он по-хозяйски задвинул внутренний засов, и повертел головой.
Сквозь заколоченные окна пробивалось совсем немного света, но одну вещь можно было сказать хоть с завязанными глазами: если здесь когда-то и жили, то те времена давно миновали. Воздух был затхлый, заплесневелый, а немногочисленная мебель — как на подбор, подгнившая. Паутина свисала с потолка уродливыми лохмотьями, а вековая пыль покрывала горизонтальные плоскости толстым бледно-серым ковром.
Обнаружив крутую уходящую вниз лестницу, Шорл спустился в глубокий подвал, освещая свой путь зажигалкой. К счастью, внизу отыскался нормальный факел, и Шорл не медля его зажёг. Когда тьма худо-бедно рассеялась, он заметил на дальней стене железное кольцо, наподобие того, к которому был прикован во время разговора с Ларошем. Подойдя к нему вплотную, каперанг упёрся ногами в стену, и изо всех сил потянул железяку на себя. С тихим визгом, кольцо поддалось — толстый штырь, на котором оно крепилось, выдвинулся из стены примерно на десять сантиметров и замер. Дважды повернув по его часовой стрелке, капитан с превеликим трудом задвинул его обратно, и услышав громкий щелчок, отступил в центр комнаты. Кирпичная кладка, казавшаяся цельной, разошлась, и двухметровый кусок стены с шорохом повернулся на девяносто градусов, открывая чёрный зев низкого прохода. На капитана пахнуло мертвецким холодом.
— А где же летучие мыши-убийцы? — браво спросил он у черноты, чувствуя, как забегали по спине мурашки. Что характерно, ему никто не ответил.
Выдернув горящий факел из настенного крепежа, а из ножен — меч, Шорл поёжился, но шагнул в проём. Первые метров сто пещера уходила вниз под пологим уклоном, но потом выравнивалась. Шёл Лийер осторожно, внимательно глядя под ноги — стены и пол были влажными, и поскользнуться бы не составило большого труда. В некоторых местах были вырублены ступеньки, кое-где низкий свод подпирался деревянными, значительно подпорченными временем балками, но по большей части, туннель был нерукотворным. Бурые стены были гладкими, отполированными — ломом и киркой так не сделать… Идти можно было в полный рост, но вот подпрыгнуть уже не получалось — высота пещеры, хотя и постоянно менялась, редко когда превышала два метра. Периодически Шорлу чудились не то голоса, не то встречные шаги, но всякий раз это оказывалось изощрённым акустическим обманом — эхо тут было неназойливое, но звуки коверкало будь здоров.