— Ты же за этим пришла. Хотела узнать, что я чувствую к тебе, — поясняет Клаус. Ему до тошноты противно, что Кэролайн не приходила к нему раньше, а пришла только сейчас, когда уже не нужно. Майклсону больно оттого, что любовь его была ошибочной и Форбс не помогала ему в трудную минуту, что даже забыла о нем на десять лет, если не больше. В тот момент сердце Клауса разбилось, а тот, кто разбивает его, больше никогда не будет рядом.
— Нет, нет и нет! — отрицает вампирша, но сердце выдаёт. За столько лет она не научилась контролировать своё сердце, а значит Кэролайн ещё не бесчеловечна.
— Ты можешь отрицать, но сердечко-то колышется, — как-то грубо говорит Клаус. Кэролайн немного оскорбляется. Майклсону бы высказаться, выкрикнуть, что не нужна ему больше девушка-лучик, что они теперь лишь дальние знакомые и только. «Поезд проехал, милая. Время не останавливалось.» — так и крутятся у него в голове эти два предложения.
— Ты прав, — признается она. — Ты любишь другую, верно?
Форбс правда думала, что всегда будет нужна Клаусу, что тот будет постоянно любить ее — слова, которые ей говорил когда-то Никлаус все ещё остались в памяти. Она до сих пор не верит, что сердце его предпочло другую. Одна лишь мысль о том, что Кэролайн потеряла всех, кто любил ее, упустила своё счастье, болью отдаётся в груди. Сердце неестественно сжимается.
— Да, и я даже не знаю, люблю я её как мать своего ребёнка, или как женщину, или как друга, — без эмоций говорит Клаус. В глазах его пустота, как и в сердце. Каждый раз он хочет выпустить всех демонов наружу, но не делает, потому что не хочет видеть осуждающий взгляд Хейли. Клаус стал настолько жалок — руками готов хвататься за спасение, за неё, за Маршалл.
Громкий телефонный звонок прерывает их разговор и Клаус берет трубку. Сразу же отвечает, потому что буквами жирными написано «Хейли». И подписана она без всяких подробностей и фамилий, ведь девушка с именем «Хейли» у Майклсона одна.
— Да?
— Пап, — говорит Хоуп на другой стороне телефонного звонка.
У гибрида в тот момент сердце замедляется и он перестаёт дышать. Он слышит её голос, такой родной и дорогой. У Клауса улыбка тут же появляется, по-настоящему счастливая и Кэролайн в тот момент удивляется. Майклсон почему-то минутку молчит, боясь спугнуть дочь — произнести нечто гадкое, неправильное.
— Я хотел слышать твою маму.
— Я тоже. Мама пропала, пап.
— Я уже выезжаю, — говорит Клаус и бросает трубку. Телефон в его руке слегка трескается, потому что тот сжал его. Кэролайн беспомощно смотрите него.
— Я полагаю, мы прощаемся. До встречи? — как можно мягче говорит девушка, вставая с мягкого дивана, прямо напротив него.
— Больше не приезжай ко мне, — сдержанно бросает Майклсон. Встаёт и уходит прочь, лишь бы скорее найти Хейли и удостоверится, что все с ней в порядке.
Кэролайн обреченно выдыхает, щипает себя за руку в наказание того, что приехала сюда, сделала попытку. Она, конечно, думала, что чувства Никлауса изменились, но не настолько сильно. Слышала она о барменше Камилле и думала, что соперницей будет ей именно она, но никак не думала, что Хейли Маршалл будет той, кто отберёт у неё последнюю попытку обрести любовь. Форбс оставляет после себя сладкий аромат цветущих роз, небольшую записку на столе и уезжает обратно.
========== //3// ==========
Клаус находит ее в заброшенном переулке Нового Орлеана, где огни совсем не горят и люди не ходят — изредка делают пару шагов, а потом сразу разворачиваются. Он руками своими поднимает ее бездыханное тело — размякла, как тряпка, истекает кровью, раны больше не затягиваются. Майклсон выдыхает судорожно, проводит рукой по смуглому лицу, которое запачкано собственной кровью. Ему жаль, что не подоспел он раньше, что не вырвал сердце ее обидчику.
— Хейли. — трясёт ее за плечи, а она не отвечает, не дышит совсем. Краем уха он улавливает что-то схожее с сердцебиением — надежда есть. — Хейли!
Клаус везёт ее в их с Хоуп дом. У дочери сердце сжимается и она бросается к матери, обнимает, просит очнутся и он еле сдерживает чёртовы слезы. Майклсон прокусывает запястье, пытается протолкнуть собственную кровь через крепко сжатые зубы. Глоток — ничего не меняет, глоток — все остаётся так же, глоток — и Хейли Маршалл вдыхает воздух, который режущей болью проходит через легкие.
— Мама! Мамочка! — и Хоуп понимает, насколько глупа была, когда спорила с ней, препиралась. Знает, что поступала плохо, но черт его дери, осознавать сейчас — поздно. — Ма-а-м, — у пятнадцатилетней девочки слезы рекой, руками хватается за худое тело матери, как за спасение. Не верит она, что Маршалл конец.
— Хоуп, — еле говорит Хейли, глаза которой полуоткрыты — веки кажутся неимоверно тяжелыми. Руки тянет к дочери, а потом небрежно заправляет прядь ее волос за ухо. — Не плачь, — выдыхает Маршалл, окончательно откидываясь.
— Нет! — завывает Хоуп.
Маршалл дышит тяжело-тяжело, полной грудью воздух набрать не может. Руки трясутся, а тело раз в два часа от судорог сводит. По всему телу у неё боль неимоверная, будто уже горит в аду. Хейли видит рядом сидящего Клауса и Хоуп.
— Я люблю тебя, милая, — произносит дрожащим голосом Маршалл. — Будь счастлива и люби, пока это возможно.
Хоуп кивает, непонятно бормочет «обещаю-обещаю, мам». Клаус почему-то думает, что ещё пару минут и он разрыдается, самым настоящим образом. Рукой Майклсон берет ее худую руку и проникает в подсознание — надоело, больно смотреть ему на то, как в конвульсиях Хейли содрогается, как от боли корчится. Он сотворит для неё иллюзию счастливого мира, попрощается лично, как делал с Камиллой, только он уверен, что с Маршалл все будет иначе. Клаус создаёт мир, где все тихо, они сидят в этом же доме, только без Хоуп. Перед ними стол с шампанским и свечами.
— Решил попрощаться именно так? — хмыкает Маршалл. Даже в предсмертном состоянии она язвит. Не в ее стиле плакать и рыдать.
— Никогда не думал, что ты погибнешь раньше, чем я, — заявляет гибрид и подходит к волчице. — Я дурак.
— Конечно, — моментально вставляет девушка.
— Дурак, потому что не говорил раньше, что люблю тебя. Знаешь, ты всегда нравилась мне, а затем я полюбил тебя. Я врал себе и всем, что люблю тебя только как мать своего ребёнка, но, как же жалко это признавать, я люблю тебя как женщину в которой нуждаюсь ежеминутно. Ты — единственная и неповторимая, таких как ты я не встречал. Ты — бриллиант, а остальные лишь дешёвые безделушки.
У неё глаза на мокром месте и она позволяет себе заплакать. Кидается в его объятья, сжимает крепко-крепко. Ей не хватало его до дрожи, его сильных рук и поддерживающего взгляда. Жаль, что это все в последний раз. Печально, что осознали они это поздно, что не признались раньше и не сломили гордыню.
— Я тоже, Клаус. Я тоже люблю тебя, — последнее, что успевает сказать Хейли.
И она умирает, иллюзия рушится. Клаус руками проходится по ее керамическим позвонкам, насчитывая каждый. Никлаус плачет редко, лишь когда теряет смысл жизни — редкие слёзы текут по его лицу, безмолвно плачет, а в душе кричит — он потерял смысл жить. Целует Хейли в губы, без былой страсти, лишь с сожалением. Мрачно-серые поцелуи штампом отпечатываются в памяти Майклсона и больше он никому не дарит их.
У них любовь тайная, дробящая душу, режущая сердце и ломающая кости. У них мрачно-серые поцелуи, разделённые на двоих монстры и тоскующе-горький взгляд.
Клаус больше никогда не полюбит. Его сердце разбито, душа разорвана в клочья, а в памяти так и всплывает их последняя встреча. У него куча незаживающих сукровиц по всему телу и по всей душе. Чувствует пустоту внутри себя и голова раскалывается от чрезмерной боли. Не думал он, что любить настолько больно, что видеть, как умирает любовь — душедробяще, ращрушающе, ущербно. Не знал он, что любовь — сплошное табу.
Мрачно-серые поцелуи ожогами по телу. Тоскующе-горький взгляд больше не сменится на счастливый. Разделённые на двоих монстры не будут убиты никогда. Любовь режущая, ломающая кости.
