– Пока?

– Мир не стоит на месте. Может быть, уже завтра кто-то придумает новые технологии, способные перевернуть науку, и ранее неразрешимые задачи покажутся смешными. Так вот, продолжу. Мой отец предложил радикальное решение – пересадка мозга.

– Но, это же… – она невольно поднесла руки к вискам, – вот так прямо отсюда… туда?

– А что же в этом такого? Ведь делают трепанацию черепа людям, и они живут после этого, причем, случается, что очень даже долго, и очень даже неплохо! Конечно, и на это ушло много лет решений технических вопросов, да и "у них" возникала новая сложность – сохранить свой мозг целым и невредимым. Но, это уже, как говорится, не наши проблемы!

– Не очень-то уважительно вы отзываетесь о своих "спонсорах"… – хмыкнула она.

– Неуважительно? Пожалуй… Но это у нас взаимно, – Кирилл усмехнулся. – И они, кстати, прекрасно знают это. Но терпят. Пока не найдут замену. А потом,… но это, я думаю, понятно. Единственное оправдание я нахожу себе в том, что, в конце-то концов, наши достижения должны достаться всем. Сколько калек и уродов на Земле! Вот о ком прежде всего надо подумать!

– Так почему же вы не предложили сначала им ЭТО? Сколько несчастных молодых мальчиков без рук, без ног возвращаются с наших бесконечных войн! Они были бы готовы на любые эксперименты. А тут вдруг я!

– Вы забегаете вперед. Сейчас все поясню, – а потом он тревожно оглянулся. – Послушайте, вы простудитесь. В мае хорошо только днем, а вечера еще холодные. Уже темнеет, может быть, поедем ко мне? Я живу недалеко, на Белорусской,… – он похлопал себя по всем карманам, – нет, не поедем. Я не собирался домой, ключи не взял. А в лабораторию вас не пустят… Или вызову машину, быстро туда-сюда… вы меня в машине подождете?

– Зачем такие сложности? Лучше ко мне. Я одна живу. Квартира большая, двухкомнатная. И совсем рядом – на Полянке. Можно и пешком дойти, прогуляемся.

– Нет, пешком вы точно простудитесь, – он снял пиджак, и, пресекая  все протесты, надел ей на плечи, – вон ветер какой поднялся! А в гости я с удовольствием. Я вообще в гостях бывал раз семь за всю жизнь. Сейчас, только,… извините, – он достал мобильник, и, став при этом намного старше, заговорил с каким-то Антоном на таком непонятном научном языке, что она только теперь поняла, как же упрощенно он ей все объяснял, и уловила лишь смысл концовки – Кирилл вызвал машину.

– Ой, ну зачем же теребить людей! Какая машина, ведь рядом же, можно и на троллейбусе… – сокрушалась она, но Кирилл жестом прервал ее, и, взяв под руку, повел к выходу. – Да, видимо, вы можете быть жестким и даже суровым, а внешне и не подумаешь.

– Работа такая, – он опять улыбался. – А вот с вами я просто душой отдыхаю. Ну, сознайтесь, у вас ведь ухажеров было видимо-невидимо?

– Ухажеров, сознаюсь, действительно было хоть отбавляй! Но только УХАЖЕРОВ, не более! И не смотрите лукаво, как-нибудь расскажу. Да и сейчас Пантелеич с восьмого этажа проходу не дает – давай, говорит, жениться, вместе жить веселее! А он меня на двадцать лет моложе, – она опять смеялась, – только он этого не знает, думает, что Витуля – моя внучка, а не правнучка! Ну, а я ему, естественно, не говорю, кокетничаю, так сказать, и "пудрю мозги"!

Кирилл уже хохотал, и опять сетовал, что ему не сто лет, а то бы он этого Пантелеича…

…"Елена Игоревна! Вы меня слышите? Если слышите, то попробуйте шевельнуть пальцами… но только пальцами!… Виктор Евгеньевич! Есть! Есть реакции! Она слышит и понимает! Елена Игоревна, сейчас вы заснете, вам нужно очень много спать. Постарайтесь думать о хорошем… Спокойной ночи… Антон, давай…"

…А она и думала о хорошем. О том самом вечере. Который начался так ужасно, а потом стал началом ее новой жизни…

…И потом они на роскошной пепельно-синей Ауди приехали к ней домой, и Кирилл, расправляясь со второй банкой ее фирменного крыжовникового варенья с грецкими орехами, продолжал:

– Конечно, начинали, как и положено, с лягушек, мышей, крыс и кроликов. Но как понять, та же это мышь или другая? Собаки и кошки тоже, вроде бы, и на клички отзывались, и команды выполняли,… но ведь не спросишь их, помнят ли они вчерашний день, позавчерашнюю куриную ножку или своих котят-щенят? И тогда решили попробовать на обезьяне – Кирилл опять помрачнел. – Ох, идиоты!…

– Почему? – она ловко взбивала белки для бисквита, но слушала внимательно. – Чем же она отличается от собаки?

– Нет, Елена Игоревна, мы еще плохо знаем обезьян. Бедная Найта… Когда собаки и кошки видели на себе новую шерсть или новые лапы, они, в общем-то, и не удивлялись. Запах тот же…

– Как новую?! – она отложила кастрюлю в сторону. – Почему новые лапы?!

Кирилл удивленно посмотрел на нее, потом хлопнул себя по лбу:

– Ну и лектор из меня! Я же упустил самое главное! Так вот, параллельно со всем тем, о чем я уже рассказал, велись работы по УЛУЧШЕНИЮ нового тела. Кому же не хочется вместе с новым телом приобрести и рост побольше, и ноги попрямее, ну или стать блондином вместо лысого? Редко кто доволен своей внешностью. Да, еще  нужно было только МОЛОДОЕ тело, а не то с которого мы делали копию.

– И значит, это удалось,… – она говорила почти шепотом, – ведь вы предложили мне стать именно молодой… Могла бы и сама догадаться…

– Ну да. Это оказалось гораздо проще всего остального. В процессе выращивания мы изменяем структуру генной матрицы именно там, где…

– Нет, нет! Заговариваетесь! На "кухонно-бытовом", – она продолжала работать венчиком, – а то у меня от перенапряжения белок осядет!

– Хорошо. Значит, выращиваем мы тельце и говорим: "Расти тельце новое, молодое, красивое и здоровое", – он решительно взял у нее кастрюлю и заработал куда как проворнее. – Вам что, ваши бизнесмены миксер не могут подарить?

– Да есть у меня миксер, и не один…. Только так как-то душевнее получается. И вкуснее. Все говорят.

– Ладно, попробуем, – он продолжал накручивать венчик. – Продолжу. С Найтой, это обезьяна, мы развернулись вовсю. Из маленькой самочки шимпанзе, нежно орехового цвета мы сотворили огромного, черного как смоль самца. Операция прошла удачно. Когда она открыла глаза, то узнала всех, улыбалась… Мы были на седьмом небе… Идиоты!… И я самый большой. Потому что как только мы сняли все простыни и она увидела свои руки… – он отложил кастрюлю, тяжело сел,  взялся за виски, –  …ведь это было только вчера…

– Значит, вы сегодня… оттуда?

– Да… Боже! Обезьян нельзя держать в клетках! Они все понимают! Они действительно наши меньшие братья. …У нее стояли волосы дыбом. Она начала дергать себя за шерсть. Она плакала, кричала, рычала, звала нас на помощь, а уж когда увидела свое "мужское достоинство"… Ведь у нее два раза были детеныши… И она все-все понимала! И, кто знает, может, помнила ласки своего друга… И теперь объяснить случившееся ей никто уже не мог. Ей ввели успокоительное. Думали, обойдется как-нибудь… Она проспала тревожным сном всего ничего, очень быстро очнулась, организм-то крепкий, и… сошла с ума. Хотя о животных так и не говорят… Смотреть на нее страшно, все время вводят успокоительное, и долго она не протянет…

Какое-то время оба молчали. Потом она подошла, положила ему руку на плечо:

– Я не передумаю. И не надейтесь. Как я поняла, из людей я буду первой? Но, почему же все-таки я?

Кирилл тяжело вздохнул, потом грустно улыбнулся своей замечательной детской улыбкой:

– А, может, я в вас влюбился? – он театрально взял ее старую, но очень ухоженную, с изящным маникюром руку и поцеловал. – И хочу побывать в роли принца разбудившего спящую красавицу?

– Ценю ваш юмор. Только… – теперь она тяжело села. – Вы, вообще-то, затронули страшную тему… Вы хоть представляете себе, что это значит – быть в душе молодой? Хочется нравиться, хочется любить, хочется быть желанной, и отнюдь не Пантелеичем… Постельных сцен хочется, черт возьми! А потом смотреть на себя в зеркало и… – она махнула рукой. – Не спящая красавица, а лягушка. Ну да, ведь у вас в лягушках большой опыт…