Сначала он услышал звонкий перестук каблучков, затем из сумерек коридора (что поделаешь, бюджетное учреждение) появилась высокая стройная фигура, увенчанная короной буйных каштановых волос, ослепительной белизны рука выплыла вперед одновременно с неофициально произнесенным «здравствуйте» и, наконец, заключительным аккордом прозвучал комментарий бабушки-вахтерши, высказанный забежавшей на огонек подружке: «Повезло нашей Клерочке, видный парень достался». На самом же деле ситуация была запредельно простой: полоса всеобщего распада захватила и почтовое ведомство, которое, как и прочие государственные службы, находилось в процессе медленного, но непрерывного гниения. Поэтому иные организации предпочитали скорее тратиться на командировочные и переправлять документы и предметы, представляющие определенную ценность, с помощью курьеров, чем безуспешно потом тягаться с ведомством, имеющим бесспорную общегосударственную монополию на полную утрату почтовых отправлений. Собственно говоря, Ивар и был тем курьером, который поддерживал отношения между двумя однопрофильными учреждениями. Все получилось как-то само собой. Никого из его коллег не привлекала возможность однодневных поездок в столицу, и общение с Клер стало маленькой персональной привилегией Ивара. Эти контакты были не частыми, но регулярными. Встречаясь, они никогда не говорили о политике или личных проблемах, но, как профессионалы, со знанием дела обсуждали научные вопросы, и такой разговор доставлял им огромное наслаждение.
Общение с Клер было самой приятной частью этого путешествия. Выбравшись из музея, он должен был посетить на соседней улице угловой магазинчик, где причудливо смешались забавные туристические сувениры и изысканные кулинарные деликатесы, а на специальных полочках красовались бутыли с вином, приобрести которое рядовой покупатель мог, разве что, выложив сразу месячную зарплату. У хозяина заведения, невысокого черноволосого крепыша, который частенько сам стоял за прилавком, существовали какие-то неясные Ивару отношения с директором учреждения, где он трудился. Вероятно поэтому владелец сего великолепия постоянно передавал через Ивара какие-то то большие, то маленькие тщательно упакованные свертки, в которые Ивар никогда даже и не пытался заглянуть, не имея на сей счет ни малейшего любопытства.
Дальнейший путь Ивара пролегал через широкий бульвар, где он непременно встречался с парой своих ровесников, с которыми некогда учился в институте. Несмотря на регулярность этих встреч, всякий раз находилось что сказать, а чтобы разговор получался вкуснее, милая троица неизбежно сворачивала в ближайший кафетерий на чашечку кофе с огромными заварными пирожными. В качестве темы для беседы в дело шло все: от серьезных размышлений до банальных сплетен, почерпнутых из желтых газет. Все это происходило столь жизнерадостно и столь не нужно, что хотелось плакать, но вместо этого приходилось смеяться очередной, конечно же, остроумной и, безусловно, свежей шутке бог-весть-знает-о-чем.
Но самым неожиданным всегда был, разумеется, финал. Ивар здешний, не будучи в тот момент Иваром тамошним, никогда не мог предсказать его, хотя неоднократно прошел этот маршрут. Просто в какой-то момент великолепный кофе в маленьких изящных чашечках, лакомые пирожные на блюдцах и вообще весь этот буйный праздник остроумия оказывались до предела исчерпанными, и наступало ничто. Нет, не то чтобы так вот буквально: раз и ничего. Все выходили из кафетерия и, выморочно прощаясь друг с другом, разбредались в разные стороны. И только тогда чудесный столичный бульвар начинал медленно, но неотвратимо расползаться по швам, сквозь грубо рваные раны проступал сказочной синевы туман и… приходилось снова и снова широко открывать глаза.
Комната, в которую Франсуаза привела Марго, выглядела именно так, как когда-то ее описывал Ивар: стены, покрытые кричащих цветов обоями, с назойливым бесстыдством глазели сразу с четырех сторон на всякого, кто входил в зал. В правом углу, напротив невыносимо пестрого мягкого дивана, существа веселого и жестоко-коварного, сиротливо приютилась небольшая тумбочка, на которой когда-то обитал маленький телевизор, предмет особой ненависти Франсуазы, приобретенный теперь уже бывшим мужем вопреки ее желанию. В центре потолка, также украшенного сочными обоями, живописно торчали оголенные провода. (В те времена, когда она еще была замужем, зал освещала отвратительно пышная люстра, оставленная бывшим супругом на память. Едва он исчез с горизонта, как Франсуаза собственноручно сорвала люстру и безжалостно вышвырнула в ближайший бак для мусора, стоявший у дома. Ее судьбу разделил и телевизор).
Дверь, ведущая в следующую комнату, была плотно закрыта. «Там, наверное, спальня, и в ней тоже нет верхнего освещения», – с неожиданной горечью подумала Марго. Франсуаза плавным жестом указала ей на диван, а сама легко опустилась на жесткий стул с высокой спинкой, одиноко стоявший у голой стены, сразу словно приросла к нему, высокая и прямая, как постамент, на котором она восседала. Шустрый ветерок, ворвавшийся в окно, игриво трепал ее роскошные волосы, переливавшиеся всеми оттенками солнца. «Ну разве можно вообразить, что у нее когда-то были абсолютно черные волосы?» – Марго мысленно недоверчиво покачала головой. И тут же прикрикнула на себя, собираясь в кулак для неизбежного и необходимого разговора. Франсуаза молча смотрела на нее; чуть раскосые глаза хозяйки дома не выражали ни малейшего признака нетерпения или любопытства, точнее, не выражали решительно ничего. Франсуаза, как и Марго, умела ждать.
– Мне нужно попасть в эксперимент, – безо всяких предисловий вдруг выпалила Марго. Чутье подсказало ей, что с этой яркой ящерицей по-другому нельзя, иначе, выбросив длинный хвост красивых, но ничего не значащих слов, она ловко ускользнет от прямого ответа. По удлиненному лицу впервые с начала встречи промелькнула легкая искорка неясного интереса. «У рыжих и выражение лица рыжее», – вспомнила Марго старый афоризм Ивара. Выражение лица Франсуазы было черным; только это и указывало на истинный цвет ее волос.
– И ты спешишь, – произнесла она наконец, не то спрашивая, не то утверждая как бы общеизвестный факт. Где-то далеко за окном лопнуло, распадаясь на малые и большие осколки, жестокое летнее солнце, и Марго поняла, что дело ее в основном сделано, хотя и не знала наверняка, какова цена удачи.
– Добровольцами для первой серии экспериментов занимается Морис (Марго вздрогнула про себя, услышав знакомое имя), послезавтра я выхожу на работу и сразу же пообщаюсь с ним; по телефону, сама понимаешь, такие дела не решаются, – проговорила Франсуаза, обшаривая взглядом свою гостью, впрочем, безо всякого видимого интереса. («Хочет определить, насколько я постарела», – насмешливо подумала Марго). – Думаю, проблем с тобой не будет; ты ведь подготовленная.
Марго уже открыла рот, чтобы спросить, что ее собеседница имеет в виду, но не успела. Услышав надрывный вопль телефона, Франсуаза легко вспорхнула с насеста и исчезла в темном проеме коридора. До слуха Марго сначала долетело любезное приветствие, затем холодное «да» и наконец «ах, так!», произнесенное тоном кота, настигшего мышку. Когда Франсуаза вновь появилась в дверном проеме, глаза ее сверкали, как две далеких звезды в черной пропасти неба, равных в своем величии и одиночестве.
– Тебе повезло, – прошептала она, торжествуя. – Меня срочно вызывают на работу, и я уже сегодня смогу устроить твое дело.
«Ну что ж, теперь я знаю цену», – безразлично подумала Марго.
Когда он снова открыл глаза, за окном уже мягко оседали сумерки, неспешно сгущаясь до необходимой кондиции, именуемой сказочным словом «ночь». Ивар с удовольствием отметил, что хорошо помнит все произошедшее с ним. «Так, значит, это и есть эксперимент второй серии», – с неожиданной и непонятной самому себе иронией подумал он. Когда-то давно, трудно сказать, во сне или в реальной жизни, Морис, один из теоретиков эксперимента, пытался объяснить ему, почему выход в недавнее прошлое легче, чем выход в настоящее. «Понимаешь, старик, – монотонно бубнил он, глядя куда-то себе под ноги, – наше недавнее прошлое как уже свершившийся факт является величиной известной, и моделировать вариации в этом пространстве, точнее, воссоздавать их гораздо проще, нежели в нашем настоящем, которое по сути своей есть постоянно незавершенный процесс. И здесь мы сталкиваемся с человеческой непредсказуемостью поступков, что существенно осложняет нашу работу».
