Что же случилось?!. Никто из нас не понимал, почему так внезапно была объявлена тревога. Обычно обо всех якобы внезапных тревогах мы знали заранее. А так, по-настоящему неожиданно, нас подняли в первый раз.

Перед строем расхаживал очень сосредоточенный и серьёзный помкомвзвода. Спросили его, но он тоже ничего не знал. Стали ждать лейтенанта. Воскресное настроение уже было окончательно испорчено, ничего приятного никто уже не ждал. Так и вышло: пришли командиры и объявили, что нам предстоит длительный марш! Необходимо ещё раз проверить снаряжение, подогнать обмундирование и (что удивило особенно!) получить боеприпасы.

Бывшие учебные группы переименовались в стрелковые взводы, был произведён боевой расчёт. Я был назначен стрелком-наблюдателем. На несколько минут нас отпустили по своим делам. Я, помню, успел купить конфеты-леденцы (считалось, что сахар поддерживает силы на марше), положил их в подсумки вместо патронов. А сами патроны, которые на тот момент мне казались совершенно ненужными, я аккуратно переложил в вещевой мешок. (Кстати, леденцы мне действительно помогли: весь пятнадцатикилометровый марш я прошёл удачно, не растеряв силы.)

Вышли из лагеря. У переезда увидели, что пришла очередная электричка из Ленинграда. На платформу из неё высыпали толпы желающих провести выходной день на природе. Мне показалось, что среди отдыхающих я увидел и своих родителей. (Потом уже я узнал, что они действительно приезжали этим поездом и видели колонны проходивших мимо курсантов.)

В одиннадцать утра на опушке леса на очередном привале открылся короткий митинг, где замполит сообщил нам о начавшейся войне. Я хорошо помню, что тогда никто из нас ни на минуту не подумал, что война будет длительной и тяжёлой. Ну месяца два-три, не более того… Во всех выступлениях прозвучала полная уверенность в скорой победе и что воевать будем на территории врага и скоро войдём в Берлин.

Помню, как сразу же у всех нас, восемнадцатилетних мальчишек, появилось желание как можно быстрее попасть на фронт. Некоторые стали вслух мечтать об орденах. Другие жалели, что мы можем опоздать и не попасть вовремя на фронт, и тогда победные лавры достанутся другим. Рядом со мной стоял парнишка по фамилии Осипов. Я ему говорю: «Женька, а знаешь: я обязательно буду в Берлине и вернусь домой с орденом!». Слова эти мои, брошенные в порыве чувств, оказались пророческими: в Берлине я действительно побывал. И не один раз. Но если бы я хоть на секунду тогда мог предположить, каким тяжёлым и страшным будет этот долгий путь…

В лесу приказали строить шалаши. Потом нас разбили на группы. Выдали сухой паёк. Разожгли костры. Запахло подгорелой кашей. Стали ужинать и у костра активно рассуждать о своей будущей героической военной судьбе. В Ленинграде в конце июня – белые ночи. Но в лесу стало темнеть. Нам приказали погасить костры, чтобы не демаскировать наше размещение. Никакой атаки ниоткуда мы даже в мыслях не допускали. Хотя нет, была всё же атака! Нас нещадно атаковали комары.

Но откуда-то постепенно пришло осознание, что война – это не кино, не песни про войну и не детские игры в войнушку. Анекдоты и шутки внезапно прекратились. Но на смену им появились вопросы. Как долго продлится в лесу наше ожидание чего-либо? Когда и в каком качестве мы попадём на фронт? И зачем вообще нас вывели из лагеря, если граница далеко!

Первая ночь в лесу прошла спокойно. Утром умывались, поливая друг друга из котелков. Почистили винтовки, укрепили шалаши на случай дождя, помыли сапоги и стали готовиться к завтраку. Перед завтраком замполит собрал нас и сообщил о неудачах на фронтах. Это был первый звоночек. Вот тебе и бои на территории противника!.. Но для себя мы первые неудачи на фронтах объясняли как связанные с внезапностью нападения заранее отмобилизованных фашистских армий. Тут же были зачитаны приказы о предательстве некоторых военачальников, что отрицательно повлияло на ход боевых операций. Мы верили всему. В то время мы вообще доверяли любой информации от командования, да и газетной тоже.

Прошло пять или шесть дней. К нам наконец в лес приехали преподаватели из училища. Начались занятия по конкретным темам, необходимым на войне: по военно-полевой хирургии, инфекционным болезням, санитарной тактике. Главное внимание преподаватели уделяли отработке практических навыков, необходимых при оказании первой помощи пострадавшим именно на поле боя. Обучали навыкам эвакуации раненых. Здесь же, в поле, мы вели конспекты. Стало понятно, что теперь у нас всё будет по-другому – никаких учебников и библиотек. Единственное учебное пособие – собственные записи.

Занимались все добросовестно, с энтузиазмом. Иногда казалось, что за эти несколько дней мы осилим весь двухгодичный курс училища. Мучили неотвязные мысли: присвоят ли нам звания досрочно или назначат санинструкторами и пошлют на передовую. А может быть, просто сформируют курсантскую бригаду, как это было с курсантами пехотного училища имени Кирова.

Внезапно объявили сбор, приказали разобрать шалаши, убрать территорию. И вот мы снова идём в неизвестность… Потом оказалось, что мы просто возвращаемся в стационарный лагерь. Вернулись, кажется, домой… Но бывшего благоустроенного палаточного городка уже не узнали: палаток не было, шлагбаум снят, убраны все наглядные пособия, когда-то сделанные нашими руками. Клумбы затоптаны, цветы подзавяли, ветер разносил старые порванные газеты и мусор по линейкам и дорожкам разорённого лагеря…

Оставались в лагере недолго. Сразу же после ужина колонной пошли на погрузку в эшелон. Состав стоял без паровоза. Стали гадать, в какую сторону нас повезут. Если на запад – значит, пошлют курсантской бригадой на фронт, а если на восток – то в училище, в Ленинград. Тогда мы смогли бы увидеться с родными (ленинградцев в нашем взводе было большинство). Подали паровоз и повезли в сторону Ленинграда. Однако в город мы так и не попали. По окружной дороге эшелон двинулся по Карельскому перешейку в сторону финской границы. Остановились на реке Вуоксе, станция Квинимиеми (сейчас Лосево). Выгрузились и маршем двинулись на восток.

Об активных боевых действиях на финской границе в газетах ничего не писали. Похоже, что фронт там оставался стабильным, хотя было известно, что финны вступили в войну против нас одновременно с Германией. Однако 29 июня 1941 года боевые действия и здесь всё-таки начались.

Вначале мы шли вдоль Вуоксы, потом перешли её через полуразрушенный мост. На ближайшем холме был объявлен привал. Попозже поставлена задача: рыть окопы и строить дзоты. Сначала было непонятно, почему именно здесь понадобилось строить укрепления, ведь до границы с Финляндией отсюда целых сорок девять километров!

Территория, по которой мы шли и где теперь должны были строить укрепления, до 1940 года была финской. Повсюду были видны следы только что закончившейся войны. На месте бывших хуторов торчали одни обгоревшие трубы, фундаменты разбитых домов и сараев. Сады заброшены. А в рощах стояли голые стволы деревьев, аккуратно подрезанные артиллерийскими снарядами, словно гигантскими ножницами. И мёртвая тишина вокруг… Мы не встретили ни одного человека: финны ушли вместе со своими войсками в соответствии с договором о перемирии 1940 года, а наши переселенцы заселить эти места ещё не успели.

Приступили к строительству укреплений. Нашему взводу предстояло отрыть окопы в полный профиль по всей возвышенности. Другие стали строить дзоты, валили лес, катили огромные валуны. Старались изо всех сил: ведь теперь это не учения, а боевая задача! С непривычки быстро устали. Тут нам, горожанам-ленинградцам, здорово помогли те ребята, которые до поступления в училище прошли срочную службу. (Конечно, между нами, городскими мальчишками, и ими, парнями, отслужившими срочную службу рядовыми, была огромная разница.)

Спали прямо на земле, подстелив еловые лапы и накинув на них плащ-палатку и шинель. Спали по трое, как нам подсказали бывалые солдаты. Вроде было лето, но по ночам было прохладно.