Свет теперь загорается рядом с нами, в окошках напротив. Ну, и самое страшное мы слышим лай собаки, оттуда, из "недр" помещения.
- Уходим! - кричу я Шушарину. - Бросаем все на хер, и уходим!
Но тем не менее, почему-то хватаю табличку и "на всех парах" несусь с нею к спасительным воротам.
Следом за мною, чуть прихрамывая, мчится и Мишка. И мы вдвоем, взявшись за разные концы вывески, перекидываем ее через ворота. Сами с трудом перемахиваем через них, потому что они "ходуном ходят".
Только спускаемся на землю, как видим в метре от себя собачий оскал в проеме под воротами.
Я хватаю с земли вывеску и ее концом пытаюсь ударить собаку. Мне, кажется, это удается, потому что сначала я слышу собачий визг, а потом еще более остервенелый лай но по ту сторону ворот. И потом трель свистка сторожа.
- Все, уходим! - кричу я Артему. И мы бежим. Бежим втроем на всех парах, минуя тротуары и дороги.
Снег крупными хлопьями бьет нам в лицо. Началась настоящая метель. Но мы зачем-то продолжаем бежать, хотя давно понимаем, что погони за нами не было и нет. Через какое-то время останавливаемся, потому что силы уже на исходе. И Шушарин забирает у меня эту увесистую вывеску, оторванную, как оказалось, вместе с большим куском фанеры.
- Артем, помоги дяде Мише, - с трудом переводя дыхание, прошу я его. И Артем по-мальчишески импульсивно хватает вывеску за другой конец. И мы, теперь уже не спеша, продолжаем свой путь к дому.
Около дома я говорю Мише:
- Эту вывеску мы могли купить у сторожа за "пузырь" водки.
- Но это было бы уже не то, - отвечает Шушарин.- А так будет что вспомнить. Правда, Артем!?
И Артем соглашается.
Конечно, это не приключение в Африке с дикими зверями. Самой страшной здесь была глупая сторожевая собака.
Но эта настроенность на авантюру, здоровый, если хотите, адреналин, дают хороший импульс не закиснуть в этой жизни человеку.
Так что вперед, ребята! На штурм иррациональных высот!
Состариться, растолстеть и обуржуазиться вы всегда успеете.
ГЛАВА 3
Похмелье. Будто бы на Луне высадились. Остров. Здесь хорошо прятать трупы.
Новые и старые сюжеты.
Только еще начало рассветать, а мы уже ранними птахами шляемся с Машей по квартире. Похмельный маршрут: чайник, диван, очко, чайник, диван. И вновь то же самое, только в обратном направлении.
Время от времени мы пересекаемся. Маше необходимо прижаться ко мне так она легче переносит похмелье. Мне хочется спрятаться в своей комнате.
Неприятный осадок остался от вчерашнего посещения Миши и Вики. Что-то такое зудит, что отравляет и без того нелегкое похмельное состояние.
- Все с тобой ясно, - говорю я себе.- Ты хотел по своей давней привычке понравиться Вике - новому человеку для нашей компании. А не получилось. Образ рассказчика и острослова, который так тебе нравится, не состоялся. Тебя, тщеславного, это задело. Вот и вся причина твоего... ненастроения.
Через какое-то время уже другие мысли закрутились в голове.
Ну, а Шушарин что же? И мне вспомнилась его унылая вчерашняя физия. Весь вечер просидел истуканом, будто бы и не к другу пришел в гости. Все боялся, что его оконфузят. Как-нибудь не так подшутят над ним. И все это в присутствии Вики.
Сразу же "рухнет" тот образ, что он создал для нее. Я то уж знаю - что он только не нагородит, когда у него появляется новая женщина.
"Да, я бываю невоздержан на язык, - продолжают одолевать меня все те же похмельные мысли. - Люблю, что там скрывать, пройтись иногда по самолюбию Миши. Но в этом он сам порою бывает виновен... Ну что я с собою могу поделать? Так уж сложились наши отношения. Но я всегда знаю, когда можно не церемониться, а когда нельзя этого делать, как это было вчера".
"Так что, надо треснуть пивка? - подумал я. - И скорее забыть все это. На работу сегодня можно не ходить. В девять позвоню Светке-секретутке. И придумаю какую-нибудь командировку".
Вскоре раздается звонок в дверь. Пришел Шушарин.
Чудо, которого я ожидал, но боялся признаться себе в этом, свершилось. Шушарин весь обложен пивом. Сколько мог унести в руках; из всех мыслимых и немыслимых карманов торчат горлышки бутылок.
- Давай свое пиво, - говорю я ему.
И принимаю от него первую партию пива.
- Не урони только, - отвечает Шушарин и здоровается с Машей, которая сразу же приободрилась.
- Ну что Вы, что Вы. Уронить похмел... Маша меня не поймет.
- Ой, ой, ой - парирует Маша. - Сам только о пиве и думал. Я ж тебя знаю.
- Кто, я? - деланно возмущаюсь я, - Ну, в общем-то... да.
- И толкает меня на этот шаг мой непьющий компаньон, - и показываю на Мишу.
- Давай сходим на работу, - предлагает Шушарин.
- Ну, это ты совсем плохо придумал, - отвечаю я.
Открываю одну из бутылок. И делаю первый добротный глоток пива, сразу же приходя в чувство.
Тут подползает и Маша, причесанная уже.
Шушарин шарит в холодильнике и выставляет на стол все, что, по его мнению, можно считать съедобным после вчерашней пьянки. Не брезгует даже подсохшим сыром.
- Давай, свежий порежу, - предлагает ему Маша.
- Не надо, этот вкуснее, - с полным ртом отвечает он, одновременно поедая и салат, и селедку, и сыр.
Через какое-то время, когда Миша утолил первый приступ голода, спрашиваю его:
- Что же ты вчера зажатый такой сидел? Будто бы и не к друзьям пришел в гости?
- Да что-то не знаю, - отвечает Шушарин.
- А я знаю, - говорю я.
- А я знаю, что ты знаешь, - отвечает Шушарин с некоторой, не присущей ему, развязностью.
- Заметь, - тем не менее продолжаю я.- Мы, не сговариваясь с Машей, решили не касаться тебя, такого нежного, своими шуточками. Оцени благородство.
- Оценил, - довольно сухо отвечает Шушарин.
И я понимаю, что начинаю не шутку заводиться.
- Что же ты сидел надутый, точно гусак? - едва не срываясь на крик, говорю я ему. - Все боялся, что мы тебя высмеем? На каждую мою остроту самого невинного свойства отвечал, как дебил: "сам дурак".
Но тут встревает Маша - и очень вовремя.
- Ну, хватит вам уже собачиться, - говорит она.- Пойдемте-ка лучше в другую комнату.
Я как-то сразу же понимаю, что заводиться не стоит. Мишу не переделаешь. С каждой новой бабой он начинает новую жизнь. И делает это очень серьезно.
- Ладно, я тебя прощаю, - примирительно говорю я. - Пиво - это компенсация за твое хреновое поведение.
- Все перевернет, - ворчливо отвечает Шушарин.
И мы перемещаем все наше питейное хозяйство в большую комнату. Мы с Машей оккупируем диван, Миша - кресло. Время от времени он обслуживает нас, разливая пиво по бокалам.
- Что еще нужно твоей похмельной жопе? - спрашивает он.
- Еще, братец, пива, - отвечаю я ему.
- Только холодненького, - просит Маша уже не таким несчастным, как утром, голосом.
В какой-то момент я подумал: откуда это у него - услужливость, не услужливость? Не знаю, как это назвать. Шестеркой он никогда не был. Может, желание сделать приятное людям сидит в нем? И проявляется, как порыв души?
А может, причину надо искать в детстве... - Ну, где же еще!? А что, эгоистичная мать, которую он пытался ублажать таким образом, по-детски любя ее.
А может быть во мне сидят издержки дворового воспитания? Когда в "падло" что-то сделать для друга - допустим, принести пива. Но этот человек - во всем перебор.
Человек-перебор. В любом из своих проявлений.
Ну какому человеку могло прийти в голову купить сразу же четыре портмоне фирмы "Piteke"? Четыре разнокалиберных бумажника - гомонка, начиная с самого маленького и заканчивая "лопатником", который ни в один карман не засунуть.
Вы скажете - страсть коллекционера? Или причуда богатого?
Ни фига. У Миши есть более насущные проблемы: квартира, машина, о которой он давно мечтает.
Другие работники нашей фирмы, получая примерно те же деньги, давно все это купили.
