Что представляла собою Киевская Русь в начале 970-х годах? Если опираться на скудную информацию о том времени, имеющуюся в дошедших исторических источниках, трудно на этот вопрос ответить нельзя. Можно, конечно, полностью довериться Нестору: пока Святослав воевал на Балканах сначала с болгарами, а потом с византийцами, он и оставался главой Руси, а после его убийства весной 972 года на днепровских порогах печенежским князем Курей «начал княжить Ярополк». Нестору как автору официальной истории государства важно провести преемственность власти; читатель же «Повести временных лет» должен исходить из того, что тот, кто княжит в Киеве, тот княжит и на Руси. Пока же княжение одним из Рюриковичей в Киеве сохраняется, сохраняется и единство Древнерусского государства. Нестор эти княжения нанизывает одно за другим как неразрывную цепь, как зерна на четках, тщательно фиксируя количество проведенных на «Золотом киевском столе» лет. Однако же, вот на что нельзя не обратить внимание: гибель Святослава пришлась на весну 972 года, а княжить в Киеве его сын Ярополк, согласно летописи, начал только с 973-го года. Смена власти в Киеве всегда проходила драматично. Что происходило в течение большей части 972 и начала 973 года?

Прежде всего, какая мотивация была у Святослава Игоревича для возобновления войны на Балканах? Болгария пределам Руси не угрожала, тем более что положение ее было отчаянное: Византия готовилась к большой войне с болгарами, которые в то время, как империя, ведомая победоносным императором-аскетом Никифором Фокой, напрягала все силы в войне с арабской державой Хамданидов, воспользовавшись отсутствием армии ромеев во Фракии и Македонии, нападали на европейскую часть империи – да не одни, а еще и с венграми, – и беззастенчиво грабили все, что попадалось им на пути. Собственно, чтобы усмирить болгар, византийцы, памятуя договор 944 года, пролонгированный в Константинополе княгиней Ольгой, пригласили дружину князя Святослава. Свое дело, как союзник империи, Святослав сделал хорошо – в течение 967 года Болгария была разгромлена. Но с берегов Дуная уходить не захотел и сел княжить в Переяславце. Кроме того, он решил поучаствовать в большой политической интриге внутри Византии: за поддержку противников Никифора Фоки ему было обещано законное владение землями в низовьях Дуная. Но заговор тогда провалился, а правительница Ольга менее всего хотела военного конфликта между Русью и Византией. В 968 году Святослава удалось вернуть с Балкан в Киев, но даже после кончины княгини Ольги интерес к княжению на Руси у него не появился.

Позиция его была предельно декларативна и ее хорошо помнили даже во времена Нестора, который не мог эту позицию не отметить в своей летописи. «Не любо мне сидеть в Киеве, – говорил Святослав Игоревич, – хочу жить в Переяславце на Дунае – там середина земли, туда стекаются все блага: из Греческой земли – золото, паволоки, вина, различные плоды; из Чехии и из Венгрии – серебро и кони; из Руси же – меха и воск, мед и рыбы». Воистину, продолжателя дела княгини Ольги из Святослава никак не получалось. Обратим внимание: Русь в словах князя поставлена в один ряд со всеми прочими землями, которые Святослав намеревался грабить, причем, весьма эффективно. Святослав – фигура архаическая и для Руси, скорее, зловещая: он намеревался создать из анклавов в Тамани, Крыму и на берегах Дуная военное государство, существующее исключительно на паразитизме, на военном шантаже соседей, на грабительских походах, на данничестве. Для этого типичного варяжского конунга никакой разницы между славяно-русами и болгарами или венграми не существовало – все они были в равной степени объектами грабежа и наживы.

Последней преградой к осуществлению этого плана, который мог бы стать роковым для судьбы Древнерусского государства, была княгиня Ольга. Но она летом 969 года умерла, и Святослав немедленно начал готовиться к отъезду из Киева. Менее всего он был заинтересован в сохранении единства выстроенного, правда, пока еще «вчерне», Древнерусского государства. Наличие союза между Киевом и Константинополем, тем более в случае взаимной угрозы, станет для новообразованного Святославом «государства-паразита» смертельным приговором: синхронного удара с юга и севера двух огромных государств выдержать будет невозможно. В отношении Византии Святослав, прикоснувшийся в 966-968 годах к интригам в Буколеоне, питал опасные для себя иллюзии, полагая, что Империя, раздираемая противоречиями в политических верхах, перейдет к фазе кровавых внутренних войн и, в конечном счете, катастрофически ослабнет и, быть может, даже распадется.

Что же до Руси, то тут все было «в руках» самого Святослава: нужно было не продолжать дело княгини Ольги, а создать механизм разрушения, цель которого состояла бы в возвращении Восточной Европы к состоянию как в VIII веке. Пожалуй, план был еще страшнее: все же восточнославянские племена между собой почти не воевали, а Святославу нужно было погрузить Русь в междоусобный хаос. Именно с этой целью он и рассаживал своих сыновей по «провинциям». Собственно, именно с этой акции 970-го года и начинается история «удельных княжеств». Из этих посаженных по уделам Руси князей нам известны только трое, их имена сохранил для истории Нестор. Почему именно их? Владимир Святославич – поскольку именно он окажется победителем, именно он совершит официальный переход к христианству, и именно его наследники будут править Русью (в конечном счете, именно по поручению правнука св. Владимира, великого князя Святополка Изяславича, Нестор и станет писать свою знаменитую «Повесть временных лет»). Ярополк Святославич – поскольку он и обеспечивает преемство власти на Руси в доме Рюриковичей, т. е. он Нестору необходим как связующее династическое звено между Святославом и Владимиром. И, кроме того, Нестор не мог обойти то, что было в живой памяти его современников: трагическую гибель Ярополка в 980 году, виновником которой был именно Владимир, правда, тогда еще пребывавший «во мраке языческого невежества». Олег Коростеньский – потому, что именно он своим убийством Люта Свенельдича в 976 году спровоцировал усобицу Святославичей. В этой усобице участвовали и иные, более мелкие, «удельные князя», тоже Святославичи. Но Нестор их именами пренебрег, они только бесславные статисты в истории. Возможно, Нестор просто не захотел «обременять» биографию будущего крестителя Руси.

Владимир Святославич на то время – еще язычник (таинство крещения смоет с него грехи предыдущего периода), однако для характеристики его как человека довольно и злодейства в отношении Рогволда Полоцкого и Ярополка Киевского. Однако же, сами эти убийства весьма красноречивы. Владимир Святославич далек от сентиментальности и решительно убирает со своей дороги к власти на Руси все преграды. Любой из Святославичей, даже из самых второстепенных, несет в себе потенциальную угрозу если не сейчас, то в следующем поколении. Нельзя не обратить внимание на то, что в истории Руси род Рюриковичей с конца X столетия продлится только через колено Владимира. Из этого можно сделать вывод, что «восточноевропейская поляна» в 980 году была «зачищена» тотально. С позиции политической, т. е. исходя из целесообразности сохранения (на тот момент, по существу, восстановления) Древнерусского государства и искоренения порочного «Святославова наследия» – такой террор целесообразен и, быть может, даже безальтернативен. С позиции же нравственной… Впрочем, какая может быть в политике «нравственность»? Рогволд Полоцкий хотя бы не был Рюриковичем: он вообще «пришел из-за моря». Нестор представляет его завоевателем, а его гибель вместе с двумя сыновьями происходит во время сражения. Ярополк, хоть и язычник, но, тем не менее, брат: его гибель на совести воеводы-предателя Блуда и наемной варяжской дружины, с которой у Владимира был конфликт. Хватило бы изобретательности у летописца во всех прочих, очевидно многочисленных, случаях «вывести из-под удара» Владимира Святославича? К тому же это живописание надолго остановило бы динамичное течение неторовой летописи. Нестор предпочел удельных Святославичей «забыть» и, в конечном счете, вычеркнул их из истории. Одновременно напустив туман на целое десятилетие древнерусской истории.