Хамра-Силач замолк, бросил под язык щепотку наса и опять задумался.

На дворик, где расположились палачи, опустилась тягостная тишина.

Вскоре ее нарушили арбы, со скрипом въезжавшие в ворота. Палачи повскакали с кошмы. И только Хамра-Силач не сдвинулся с места, не поднял опущенной головы.

Палачи стали нагружать арбы.

Время от времени раздавалось: «Подправь голову; сюда подтяни ноги; следи, чтоб этот не свешивался к колесу...»

Арбы укатили, палачи уселись на кошму, воцарились скорбная тишина и тоскливый покой.

Унылое молчание палачей, молчание, еще более тягостное и тяжелое, чем безмолвие кладбища, прервал Хайдарча. Вскинув голову и вытянув шею, как петух, собравшийся кукарекнуть, Хайдарча сплюнул на пол табак и взглянул на Хамра-Силача.

   — Братец Хамра! — Хоть Курбан-Безумец и впрямь ненормальный, а иногда и он говорит умные слова.

   — Какое же слово так пришлось тебе по душе? — оживился Хамра-Силач.

   — Вот он недавно сказал: «Божий суд — не суд эмира, там не станут тягать за чужие грехи невинного».

   — Что же ты отыскал в этих словах умного, — поинтересовался Хамра-Силач.

   — Безумец, видать, хорошо осведомлен об эмирских порядках. Уж не знаю, каков божий суд, о нем распространялся тут Безумец, но что эмир только тем и занимается, что за грехи одного преследует других — это точно.

   — Что верно, то верно, — подтвердил Рузи-Помешанный.

   — Да, так оно и есть, — сказал Хайдарча. — Сам был свидетелем, как ни за что досталось честному человеку. Хотите расскажу?

   — Он еще спрашивает, конечно, валяй, — не выдержал палач Маджид, родом из деревни Кахкаши.

   — Несколько лет назад начал Хайдарча жил я в тумане[11] Пешкух. Миршаб — начальник полицейской части — был там у нас старый. Вы и без меня знаете, что миршабы во все времена были жуликами из жуликов и предводители воров...

   — Когда мы промышляли воровством, нашими начальниками были миршабы; теперь наше ремесло — палачество. Кто же теперь над нами голова? — перебил рассказчика Курбан-Безумец.

   — Неужели не понимаешь? — изумился Рузи-Помешанный. — Воровское дело направляют и возглавляют миршабы, а повелитель и вожак палачей — эмир.

   — Не мешайте Хайдарче, пусть рассказывает, — цыкнул на них Хамра-Силач.

   — Так как миршаб — предводитель жулья, ему причитается доля от каждой удачной «операции», этим он кормится и одевается, да еще одаривает эмира и его прихвостней.

   — Скажи лучше, саранчу, обосновавшуюся при дворе эмира, — уточнил Рузи-Помешанный.

   — Пускай, саранчу. Так этой эмирской саранче он сует взятки и подачки... Туман Пешкух уже успели подразорить, и миршабу не хватало средств на все эти расходы.

   — Брось толковать нам о том, что ясно как день. Придумай-ка лучше чего-нибудь поновее, — оборвал его Хамра-Силач.

   — Погодите, сейчас все расскажу ответил Хайдарча. — Так вот, бедняга наш миршаб, я звал его дедушка миршаб, однажды вызвал меня к себе. Пожаловавшись на скудное житье-бытье, он обратился ко мне: — Хайдарча, сынок! Расходов у меня заметно прибавилось. К тому же дошел до нас слух, что его величество эмир вот-вот пожалует в наши края. Придется преподнести ему пару тюков с халатами да нарядами, коня с праздничной сбруей, не обойтись и без подарков для его свиты. Мне же от трудов моих в этом тумане нет никакой прибыли, веришь ли, даже жалкую теньгу[12] не удалось отложить прозапас^{6}, а как бы пригодились мне эти денежки! Вчера я, правда, немного разжился — получил выкуп за двух мальчишек-музыкантов. Но этих денег едва хватит на домашние расходы. Прошу тебя, придумай чего-нибудь эдакое, ну, выгодное дельце, от которого бы и мне перепало тоже.

Я прикинулся простачком:

   — Дедушка миршаб, что же я могу придумать? Вы и сами знаете, не богач я, не могу пожаловать вам из собственного сундука мешочек с монетами.

   — Ну, ладно! Я научу тебя. Представь, на этой неделе, в тумане исчезает завидный конь. Тот, в чьих руках он оказывается, гонит его подальше от наших мест, продает, а денежки употребляет в свое удовольствие. Я получаю барыш во славу счастливого завершения дола. Ну как, теперь понял?

   — Понял! — ответил я.

   — Понял! — передразнил дедушка миршаб.

В то время у меня не было никакого желания пускаться в аферы и впутываться в разные там махинации. Но честно говоря, старик-бедняга разжалобил меня.

   — Согласен, коли так, благословите. Придется пожертвовать ночкой. — Сказал я и, получив благословение старика, простился с ним.

На улице я заглянул в чайхану, потребовал себе чайник и сижу чай попиваю. Вдруг вижу — показался человек из кишлака Испани на великолепном коне карей масти. Я был знаком с седоком, окликнул его и предложил ему пиалку чая. Не спешившись, он принял ее. Расспросив его о том, о сем, я перевел разговор на коня. Сразу было видно, что он ухожен: карей масти, бархатистые бока, смоляные ноги, хвост и грива; па лбу, как утренняя звезда, светится белое пятно. Живот, на первый взгляд, чуть великоват, однако по тому, как конь гарцевал и поводил блестящими глазами, можно было судить: в беге он стремителен.

   — Сами вырастили коня? — полюбопытствовал я.

   — Нет, купил его недавно у одного самаркандца. Отдал десять тысяч тенег и три халата в придачу.

   — Хорош, ничего не скажешь. Пусть он принесет вам удачу.

Всадник со словами благодарности возвратил мне пустую пиалу и, попрощавшись, ускакал на своем красавце.

Я расплатился и прямым ходом к дедушке миршабу.

   — А, сынок, входи, входи. Есть новости? — догадался он.

   — Ничего особенного. Шел домой, решился заглянуть, уж очень я вас почитаю. — Приблизившись к нему шепнул: «Если выгорит дельце, то не сегодня-завтра ночью в кишлаке Испани исчезнет одна лошадка...»

Я пустился в путь с благословением дедушки миршаба. День был в разгаре и, желая оставаться незамеченным, я крался через поля и посевы. С наступлением темноты я уже был в кишлаке Испани и устремился прямо к дому, где жил всадник, повстречавшийся мне сегодня. Осмотрелся вокруг, приметил рядом с забором тутовое дерево. Я — на дерево, с него — на крышу, и оттуда хорошенько обозрел каждый уголок двора. Лошадь стояла на привязи под навесом. Я не мог отвести от нее глаз! Через час из дома показался сам хозяин.

   — Ашур, Ашур! — позвал он.

   — Что прикажете? — отозвался парень, поспешно выбегая из прихожей.

   — Здоров же ты спать! Задай лошади овса, скотине подбрось корма! Не забудь запереть ворота на замок. Смотри, не засыпай крепко.

Хозяин вернулся в дом.

Ашур сначала запер ворота, ключ от замка положил на краешек суфы[13], потом вычистил коня, насыпал ему овса, потом накормил скотину. И лишь исполнив все, что велел ему хозяин, Ашур отправился в прихожую и заперся изнутри. На мое счастье, о ключе он позабыл.

   — Но на несчастье хозяина, — вставил словечко Рузи-Помешанный.

   — Факт. Да и на свою собственную беду, — добавил Хайдарча и продолжал:

   — Я наблюдал за всем, как кошка за мышью. Переждал час-два, пока в соседних домах погас свет. Ну, решил я, Ашур теперь дрыхнет, как мертвый. Выбрался из своего укромного местечка, подполз к краю крыши и соскользнул на землю. Схватив ключ с суфы, отомкнул ворота. Потом вытащил из-под террасы седло, быстренько оседлал коня, затянул подпругу, надел уздечку и вскочил верхом. Но не успел я еще распахнуть ворота и вывести свою добычу, как конь вдруг заржал.

   — Эх, пустая башка! Что же ты не перевязал ему потуже морду поводом, прежде чем седлать его? — не выдержал Маджид.

   — Что ты встреваешь в разговор!.. Дело прошлое. В другой раз, ясно, умнее буду, так и поступлю, — огрызнулся Хайдарча.