И действительно, пролетело как будто несколько мгновений, и я уже вступал в иной, сказочный мир, полный зелени и неба. И был я сильным и счастливым, а навстречу мне, приветливо улыбаясь, шла русоволосая Ирина. И я шел навстречу ей и чувствовал на себе еще один чей-то взгляд, и ощущение это могло сравниться только с ощущением солдата, пробирающегося ночью к позициям противника и вдруг освещенного лучом мощного прожектора. И я обернулся и тут же увидел недалеко от себя, на невысоком холме девушку, черная косичка волос которой торчала вверх. На руках она держала маленькую рыжую собачонку. На лице ее не было улыбки.
Я остановился. Показалось, что расстояние между мной и каждой из девушек было равным, но Ирина шла мне навстречу, а та, вторая, имя которой я не знал, стояла на месте и взгляд ее, словно сотканный из безразличия и одиночества, пронизывал меня насквозь, пропитывал мои чувства жалостью к ней, жалостью, в которой она, возможно, и не нуждалась.
Но Ирина приближалась, и я уже мог считать, сколько шагов осталось ей преодолеть, чтобы дотронуться до меня.
И она дотронулась, она взяла меня за руку, и я послушно пошел за ней, все еще кося взглядом на ту, оставшуюся стоять. И слышал как отрывисто и кратко взвизгнула собачонка - может быть ее хозяйка, повинуясь собственным мыслям, совершенно случайно, но довольно больно ущипнула ее?!
А я шел за Ириной по зеленому лугу и слышал звуки из жизни насекомых, и вылавливал взглядом среди зелени желтые пятна одуванчиков.
И вдруг услышал вокруг себя леденящий топот марширующих ног, обутых в тяжелые походные ботинки. Бросал взгляд на Ирину, но она, казалось, ничего этого не слышала. А топот тем временем нарастал, и я даже сквозь сон почувствовал, как меня бросило в холодный пот, и наволочка, и простыни мгновенно пропитались им и я заерзал от неприятных ощущений, не будучи в состоянии проснуться в той степени, когда движения тела тебе полностью подчинены. Так мой сон неожиданно превратился в заурядный кошмар, продержав меня в том состоянии до утра.
А утром в окно снова светило добродушное солнце, и начинавшийся день ничем не отличался от предыдущих.
Айвена в кровати не было, и я подумал, что он вовсе не приходил в номер - может быть так и заночевал у генерала, а может быть, после моего ухода они со всей серьезностью разрабатывали план действий на сегодняшний день?! Во всяком случае, если в городе к тому утреннему часу что-то и происходило, то лишним шумом оно явно не сопровождалось.
Выйдя на улицу, я тут же обратил внимание на развешанные на дверях и стенах домов листки бумаги. Только начав читать один из них, я сообразил, что это и было то воззвание, или, если быть точнее - декларация о независимости города, о которой я уже слышал от Айвена. Но кроме присутствия этой декларации никаких изменений, по крайней мере внешних, в пространствах, доступных моему взгляду, я не наблюдал.
Захотелось поесть, и ноги сами привели меня в то просторное кафе, где три раза в день кормились, если не все, то уж наверняка почти все герои, отдыхавшие в городе.
Внутри кафе было непривычно спокойно. Только несколько столиков были заняты посетителями, да и то, посетители эти, вопреки уже утвердившейся в городе традиции, ели молча, и, казалось, как-то сосредоточенно.
Я присел за свободный столик и принял позу нетерпеливо ожидающего клиента: уперся локтями в полированную поверхность стола и покрутил головой, нащупывая взглядом следы официантки.
Она не заставила себя долго ждать. Но вместо того, чтобы предложить мне меню, она опустила на столик поднос и поставила молча передо мной тарелку овсянки, два кусочка хлеба и стакан чая.
Я поднял на нее вопросительный взгляд, но она устояла и только перед тем, как развернуться, проговорила тем же глуховатым голосом, которым однажды произнесла "слонятина...": "Если бы не объявили ночью о своей независимости, то и продукты бы вовремя прислали..."
Вкус овсянки напомнил мне о моем недавнем прошлом и я, еще не доев ее, уже забеспокоился - нынешнее меню пахло приближающейся войной.
Я поискал среди посетителей кафе знакомые лица, но никого из друзей не увидел.
Вышел на улицу, вспотевший после чая.
Город был тих и ласков. Он лежал, расслабившись под лучами солнца, на относительно пологом спуске. В мареве, испаряемом землей, линии стен и крыши домиков теряли правильность и ровность, они пульсировали, дышали, тяготясь, возможно, этой влажно соленой жарою.
Этот город за пару минут успокоил мои нервы лучше валерьянки и я, поначалу медленно, а потом все свободнее и раскованнее зашагал назад, к своей гостинице с надеждой встретить там Айвена или Вацлава и разузнать у них, что происходит.
В гостинице было безлюдно. Деревянный пол коридора потрескивал под моими ногами, и из-за того, что кроме своих шагов я ничего не слышал, на душе снова стало немного тревожно.
В моих дверях торчала записка и, взяв ее, я заметил, что пальцы мои дрожат.
"Очень жаль, что вы не застали меня. Если возможно, придите сегодня вечером. Адель".
Я зашел в комнату, перечитывая на ходу эти два предложения.
Конечно, это было больше, чем неожиданностью.
Убрав ширмочку, я присел на кровать и задумался.
В голове не укладывалось, что сегодняшний день, такой до странности обычный, должен был изменить мою жизнь.
Я встал с кровати и выглянул в окно. И увидел Айвена, Вацлава и других ребят, деловитою походкой двигавшихся по другой стороне улицы. Держа в руках какие-то бумаги, они на ходу о чем-то спорили.
Оставив записку на кровати, я выбежал из номера. Догнал всю компанию, остановил их и потребовал, именно потребовал сообщить мне: что происходит.
- Самое интересное ты проспал! - сразу ошарашил меня Айвен. - Еще ночью мы взяли телеграф, радиостанцию и все остальное.
- Как "взяли"?! - вырвалось у меня.
- Совершенно спокойно... - ответил Айвен.
- И без единой капли крови! - добавил Тиберий.
- А телеграфист даже поздравил нас с независимостью и в нашем присутствии отстучал на своей машинке текст декларации, который мы направили во все основные информационные агентства мира...
