© Скоробогатько Н., 2016

© Московское Подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2016

Архиепископ НИКОЛАЙ (Касаткин)

Книга, прочитанная в юности, иногда может определить всю нашу жизнь. Так было и с Иваном Касаткиным. В студенческие годы Иван прочитал «Записки»[1] путешественника-мореплавателя Василия Головнина, описывающие приключения, бывшие с ним в Японии: как он, захваченный японцами, был у них в плену, сбежал и жил в японской рыбачьей семье, как потом с трудом вернулся на родину. Эта случайно попавшая в руки Ивана книга, где подробно описывались особенности далекой неведомой страны, заронила в душу юноши интерес к Японии и даже желание проповедовать тамошним язычникам учение Христа.

При этом Иван припомнил, как еще в Смоленской семинарии, внимая рассказам учителя И.Ф. Соловьёва об однокурснике его, иеромонахе Исаии, работающем теперь в Китайской миссии, он тогда еще страсть как захотел тоже отправиться в Китай проповедовать слово Божие. Похоже, проповедь язычникам уже с ранних лет была настоящим призванием Ивана Касаткина, только после прочтения «Записок» Головнина интерес его сместился с Китая на Японию.

Вот почему, когда в Петербургскую духовную академию, где учился Иван, поступил запрос из Японии с просьбой прислать настоятеля для церкви русского консульства, он почти сразу изъявил желание ехать. Сам Господь, решил он, призывает его отправиться туда на проповедь. И тут же определил, что в таком случае он станет монахом. «Что-нибудь одно, – рассудил он, – либо Миссия, либо семья».

Позднее святитель признавался, что на его решение принять монашество тоже повлияла книга – только что вышедший тогда роман И.А. Гончарова «Обломов». «Мы все, русские, весьма склонны к этой обломовщине, – заключил он для себя, закрывая книгу, – и в обычной жизни из нее как будто уж и не выберешься – так она и насядет на тебя… Нужно выбирать что-то одно: или исполнение идеала высоты, вообще всего, что для меня представляется высоким, и в таком случае – порвать всякие связи с обычною сутолокою и бессодержательностью семейной и хозяйственной жизни, или, напротив, – идти обычною колеею семейной жизни, и тогда, конечно, придется позабыть всякие идеалы».

Решено, – сказал он себе, – следует избрать именно это – миссионерское служение, заключающее в себе «высокие идеалы», а также монашество, помогающее эти идеалы воплотить. Так рассуждая, определил он программу всей своей будущей жизни, хотя прежде никогда не помышлял о монашестве. Более того, он всегда был человеком веселым, компанейским и, что называется, «заводилой» – ну какой, казалось бы, из него монах?

Желающих ехать в Японию оказалось человек десять-двенадцать. Но лишь один Касаткин решил принять при этом монашество, и это определило исход дела – выбор пал на него. Одобрив данную кандидатуру, Ивана постригли в монашество с именем Николай. Затем он был рукоположен в иеродиакона и следом – в иеромонаха.

О том, сколь далекой, неведомой страной была в ту пору Япония, можно судить по эпизоду, рассказанному земляком святителя, протоиереем Петром Синявским.

Когда отец Петр явился в местный почтамт с письмом, адресованным в Японию, то привел почтмейстера в большое затруднение. После долгого раздумья тот спросил:

– А в каком это государстве будет Япония?

– Япония и есть государство, наш сосед на Дальнем Востоке.

– Нет, я не знаю такого государства и принять Вашего письма не могу.

Тогда отец Петр попросил своего товарища, учителя географии, удостоверить почтмейстера в том, что Япония действительно существует. Однако почтмейстер долго не хотел верить и учителю. Он сдался наконец и принял злополучное письмо только после того, как учитель географии показал Японию на карте мира и даже чуть ли не целую лекцию прочел ему об этом таинственном государстве. Да, для жителей Российской империи, даже тех, кто слыхал о существовании Японии, она была чем-то почти сказочным, неким неведомым «тридевятым царством, тридесятым государством».

В июле 1860 года двадцатитрехлетний иеромонах Николай покинул Петербург и отправился в путь. По дороге он заехал в родное село проститься с родными. Как знать, сколь долго он не увидит их вновь да и вообще увидит ли когда-нибудь снова?

Родное село его Егорье-на-Берёзе, или просто Берёза[2], было расположено «в самой глуши Бельского уезда Смоленской губернии, вдали от всех железных дорог», как однажды аттестовал это место К.П. Победоносцев. Здесь, в богатой лесами российской глубинке, 1/13 августа 1836 года в семье диакона Димитрия Касаткина и жены его Ксении родился будущий святитель, названный в крещении Иоанном. Дети Касаткиных рано лишились матери – Ване было пять лет, Васятке – полтора года, Ольге – восемь, когда мать их скончалась. Конечно, всем пришлось нелегко – и отцу с тремя малыми детьми, и детям, рано познавшим неизбывный озноб сиротства, нужду и тяготы деревенского труда.

Проучившись год-другой в церковноприходской школе, Ванюшка Касаткин поступает в духовное училище уездного города Белого, что в пятидесяти верстах от Берёзы. Парнишка оказался весьма смышленым и в учении прилежным, потому и закончил училище в числе лучших учеников. Потом пришлось отправиться на учебу еще дальше, теперь уже за сто пятьдесят верст от дома, – в Смоленск, в духовную семинарию[3]. Домой на летние вакации и обратно Ване по бедности приходилось добираться пешком, торопко шагая по разбитой дороге от деревеньки к деревеньке: сначала до Белого, ну а там уж до Берёзы – считай – рукой подать!

Он любил свое маленькое – всего пять дворов – сельцо с храмом на холме, с быстрой речкой внизу, с шумными пестрыми ярмарками на зимнего и летнего Егория да на Вознесение, местный престол. Рядом, у Вознесенской церкви, находилось родовое имение ее ктиторов Скрыдловых. С детьми морского офицера Илариона Скрыдлова – Леонтом и Николаем – подросший Ваня водил приятельство, когда все они собирались в родном селе на летние вакации…

Теперь, несколькими днями раньше, после долгого перерыва, Касаткин увиделся с братьями Скрыдловыми в столице: и Леонт, и шестнадцатилетний Николай, будущий адмирал, только что поступивший в Петербурге в Морской кадетский корпус, присутствовали на его иерейской хиротонии.