Очень стыдно было хозяйкам перед чужим человеком, что на мальчике только матроска драная, а ноги голые совсем…

Яника же затопал ногами, глаза мутные поднял и, словно умоляя о чем-то, жалобно заговорил, как застонал:

— Ой, глядите, ягненочек! Господи, в воду он упадет! Господи, не пускай его в воду. Унесет!..

На личике, в глазах у него стоял ужас. Потом он вдруг стих и оглядел всех вокруг.

— Дайте мне, Христа ради, немножко водицы попить!

Дали ему воды. Пил он жадно, долго. Но напрасно ему говорили, глянь-ка, мол, что на стене висит: сапожки, — он только головой тряс, а потом опять принялся умолять:

— Зачем вы ягненочка в воду, пускаете? Ой, не пускайте ягненочка в воду!

Кое — как его успокоили и уложили. Тяжело дыша, он опустил усталые веки.

И тут мать его, пьяная голова, принялась причитать во весь голос, волосы на себе рвать, упала возле мальчика на колени закричала, завыла… Никак не хотела оставить в покое бедняжку.

Глаза у Маришки засверкали бешеной яростью. Схватила она из угла палку гостя и — бац! бац! — принялась колотить дочь по голове, по спине.

— Ах ты, свинья, ах, шлюха! Что ты с ребенком сделала? Микулай тебе нужен?… — Била она ее куда ни попадя. Но тут и дочь бросилась на нее, сорвала с ее головы платок, обе упали на пол и катались там, вцепившись друг другу в волосы.

Младший сынишка, трясясь от ужаса, верещал изо всех сил Микулай, не будь дурак, сбежал, даже дверь за собой не закрыв Кошка спрыгнула с лавки и в испуге выскочила на улицу в неприкрытую дверь, следом за Микулаем. Только Яника лежал как лежал, ни о чем не желая знать, да сапожки мирно висели себе на стене. Висели они и на следующий день, когда для детей бедняков в приходе устроили елку.