На душе где-то заскреблись кошки. Хотя – нет, не кошки, пока еще маленькие котята. Но, когда Кирилл Петрович, методично стал осматривать комнаты, поочередно включая в каждой свет, его нос уловил запах мужского парфюма: далеко не самого дорогого, но все же… Около спальни запах усиливался. Котята на душе все же переросли во взрослых кошек, которые довольно– таки больно стали впиваться в невидимую ткань души. Кирилл Петрович как– то судорожно и быстро нажал на выключатель, и комнату залил яркий, почему-то непривычный для глаз свет. Кирилл Петрович ожидал увидеть все, что угодно: разбросанные вещи, связанную на стуле жену, любовника в их постели. Воображение в это мгновение успело нарисовать много душераздирающих картин. Но, вопреки всему, он увидел, как всегда идеально убранную комнату, заправленную постель и листок бумаги на ее покрывале. Все, как всегда… Хотя, что значит, все, как всегда?.. Что это за листок? Он почти подбежал к постели, схватил листок, быстро развернул его и увидел ровный, округлый почерк своей жены: «Кирюша! Я никогда так тебя не называла, но сейчас особый случай. Мы с тобой вместе прожили долгую жизнь. Наверное, даже слишком долгую для нас двоих. Не все было у нас гладко. За то, в чем виновата я – прости. Но ты давно стал для меня просто соседом. А я хочу любви. Я хочу, чтобы мной восхищались и нуждались во мне. Да, я уже не девочка и понимаю это. Я свыклась с мыслью о том, что до конца своих дней буду сидеть дома, варить борщи, стирать белье и смотреть сериалы. А я ведь их ненавидела, сериалы эти. В них так все сладко: страсть, любовь и счастливая жизнь. Но недавно я встретила мужчину. Он ошибся квартирой. Приехал к своему другу с Сахалина и просто ошибся квартирой. Хотя не просто, он еще умудрился ошибиться и с домом. Но это было не важно… Да, что я говорю? Именно это и оказалось важным. Не знаю почему, но я пригласила его попить со мной чая. Мы проговорили с ним почти два часа. Я уже сейчас и не вспомню, о чем, но ты понимаешь, что значит проговорить с незнакомым человеком два часа. Мы уже тогда поняли, что являемся родственными душами. Между нами уже тогда возникла страсть. И, когда он пришел ко мне в следующий раз, эта страсть воплотилась в … Ты же понял сам, о чем я. И тогда я поняла, что не сериалы я ненавидела на самом деле, а свою жизнь: серую, неинтересную, прозябающую. И тебя. Я поняла, что ненавидела тебя. Прости. Если сможешь, прости!!! И ругались мы из-за этого. Я ведь еще поняла, что моя ненависть к тебе была взаимной. Ты живешь со мной по привычке и по той же привычке ненавидишь. А я так не хочу. Теперь я поняла, что и не могу. Этот случайный незнакомец стал для меня гораздо важнее и роднее тебя. Сегодня он улетает домой. Я – вместе с ним.

Детям я все объяснила. Не знаю, поняли ли они меня, но, по крайней мере, отпустили. Отпусти и ты.

Еще раз прости.

Вера.»

Кирилл Петрович тяжело опустился на постель. Кошки в душе, обломав все когти, перестали скрести. Мысли в голове собрались в кучу. Их становилось все больше и стало казаться, что они лезут наружу, раздвигая черепную коробку. Голова заболела внезапно и очень сильно. Кирилл Петрович, обхватив ее руками, сдавил, как мог крепко, как будто не пуская мысли на волю. Но они все лезли и лезли. С тяжелым глубоким вздохом Кирилл Петрович лег на постель, закрыл глаза, сжал их до боли и замычал сквозь зубы, как большой раненый зверь.

И вдруг все куда-то ушло: и мысли, и боль, и тяжесть. В голове как бы все прояснилось.

Кирилл Петрович открыл глаза, осмотрелся вокруг и понял, чего ему не хватало все это время: свободы. Ведь он был пленником, пленником везде: на работе, дома, даже в своем собственном сознании: он боялся подумать чего-нибудь лишнего про жену, про детей, про своего начальника. А ведь Вера права: он ее ненавидел. И это чувство, оказывается, было взаимным. Она его тоже ненавидела. Да какое же это счастье. Все было честно. Нет, не эта измена его жены. Но она была лучшим, что было у них с Верой за последнее время. Да, именно у них. Изменила она, а получил свободу он. Почему он боялся одиночества? Ведь это можно назвать и по-другому: свободой.

Кирилл Петрович встал, выпрямился. На лице его светилась улыбка. Он вышел на кухню, налил себе водки, залпом выпил ее и с наслаждением растянулся на кухонном диване.

– Организм Евы Вячеславовны просто напичкан транквилизаторами. Вы не знаете, зачем она их принимает? Я ничего подобного в последнее время ей не прописывал, – Герман закончил осмотр и аккуратно прикрыл Еву одеялом.

– Транквилизаторы?.. Нет, не думаю. Ничего подобного я за ней не замечал. Возможно она сама, чувствуя себя нехорошо, купила себе препарат.

– А она себя чувствовала плохо?

– Не могу сказать однозначно, но у Евы в последнее время часто болела голова. Я не стал бить тревогу, поскольку сестра списывала свое недомогание на усталость на работе. За последний месяц у нее было много заказов… Сколько раз я ей говорил, что ландшафтный дизайнер – профессия не ее социального статуса. Так нет же – уперлась: «Мне нравится, я отдыхаю душой, создавая красоту».

– Учитывая количество принятого сегодня препарата, я не могу назначать ей еще что-либо. Это может привести к банальной интоксикации. К тому же она еще не скоро отойдет от этих транквилизаторов. Если Вы позволите, я останусь пока рядом с Евой Вячеславовной и проконтролирую ее динамику.

– Я сам хотел Вас об этом попросить. Мне необходимо заняться неотложными делами. Бизнес не терпит перерыва. А так я могу быть спокоен за Еву, – Альберт облегченно вздохнул. – Её жизни действительно ничего не угрожает?

– На данный момент – нет. Мы вовремя промыли желудок, хотя основная масса препарата успела всосаться в кровь. Поэтому Ева Вячеславовна еще долго проспит.

– Если вдруг что-то произойдет – звоните. В любое время.

С этими словами Альберт вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Ева бездвижно лежала в постели, вытянув вдоль тела тонкие белые руки. Бледное лицо девушки не выражало никаких эмоций. Оно было безжизненным и неестественно холодным. Под глазами темно-синими полумесяцами выделялись мешки. И ранее свежее и молодое лицо сейчас можно было назвать измученным и старческим.

Герман еще раз послушал пульс. Он еле ощущался, но был ровным. Ступая по дорогому ковру с большим ворсом, Герман неслышно приблизился к массивному резному креслу и погрузился в его необъятные недра. В комнате стояла звенящая тишина. Удобное кресло навевало сладкую дремоту. Чтобы не уснуть, Герман встал и подошел к окну. Взору предстали ухоженный сад с ровной дорожкой из клинкерного кирпича посредине. За шикарными цветами ухаживал садовник, ловко орудуя секатором. На широком бортике бассейна сидел Кот, блаженно щурясь. Он изредка поворачивал свою большую холеную мордуи делал это с такой надменной важностью, что становилось смешно. В очередной раз повернув голову, он остановил свой взгляд на окне, у которого стоял Герман. Дернув ухом, Кот как бы ухмыльнулся, расплывшись в оскальной улыбке. Герман невольно улыбнулся. И в этот момент он ощутил странное чувство близкого присутствия кого-то за спиной. Не успев обернуться, Герман почувствовал сильный удар по затылку и резкую боль. Перед глазами замелькали красные пятна, во рту ощутился солено-приторный вкус крови. Герман машинально оперся ладонями об окно и кашлянул. Капли крови брызнули на стекло и стали медленно по нему стекать. Почти сразу последовал второй удар. Тело тяжело упало на ковер, ворс которого приглушил его падение. Дорогая текстура стала медленно напитываться кровью. Вишневое пятно резко выделялось на бежевом фоне ковра.

Кот, склонив голову набок, лениво мяукнул. И все с тем же важным видом отвернулся от окна.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.