Полибий решил не дожидаться конца чтения и вступил в таблин. Его появление было встречено радостными криками. Публий бросился к Полибию и начал тискать его в объятиях. Флегматичный Лелий широко улыбался. Человек, читавший стихи, встал и представился.

– Гай Луцилий.

– Мой сосед по поместью в Суэссе, землевладелец и римский всадник, – добавил Сципион.

– Извини, что я прервал твое чтение, Луцилий, – проговорил Полибий.

– Это тебя обязывает продолжать чтение самому, – засмеялся Лелий.

– Но ведь я не пишу стихов, – отозвался Полибий.

– Это мы знаем! – выкрикнул Сципион. – Но ты же, наверное, описал свое великое плавание!

– Нет! – сказал Полибий. – В голове моей гул океанских валов, и пока он не уляжется, не возьмусь за стиль. Но что я могу сказать на словах? За нашим кругом земель лежит другой, неведомый, открытый Ганионом. Его отчет карфагенской курии, попавшей в наши руки, позволил увидеть необычайное и избежать гибели. Через месяц я официально сообщу сенату о плавании. Но в Риме, как я сегодня убедился, тоже происходят чудеса…

– Ты имеешь в виду триумф старого сумасброда? – перебил Сципион.

– И не только, – вздохнул Полибий. – Кажется, в Риме все идет к гражданской смуте.

– Да, это так. Твои наблюдения верны, – проговорил Сципион. – Мы часто говорим на эту тему и пришли к такому же заключению.

– Что же произошло? – спросил Полибий.

– То, о чем предупреждал Сципион Назика, да будут к нему милостивы маны, – ответил Лелий. – Карфаген не надо было разрушать. Хлынувшая в Рим огромная добыча обогатила немногих. Эти немногие, следуя совету Катона, стали скупать земли. Масса плебеев, оставшись без земли, хлынула в Рим и требует своей доли в виде хлеба и гладиаторских боев. Надо вернуть, пока не поздно, свободных римских граждан в деревню, на места, которые теперь занимают рабы.

– Наш друг Лелий, – пояснил Сципион, – продумал текст закона. Он предложит его сенату и римскому народу в будущем году, когда я вступлю в должность цензора.

– Боги мои! – воскликнул Полибий. – Как течет время! Мы познакомились, когда ты был юнцом, едва одевшим мужскую тогу, а теперь ты достиг высшей ступени почета. Я радуюсь вместе с тобой, мой друг.

– Как говорят, у денария есть и обратная сторона! – улыбнулся Сципион. – После цензуры жизнь идет на спад. К тому же, избрав цензором, римский народ не оградил меня от неприятного соседства: моим коллегой стал разрушитель Коринфа Луций Муммий.

– Я знаю этого человека, – проговорил Полибий после паузы. – Раньше я думал о нем хуже. Но ведь на его месте так же поступил бы каждый римлянин. А то, что он невежда, в этом виноваты его родители, не давшие ему эллинского воспитания…

– Довольно об этом, – перебил Сципион. – Скажи лучше, как твоя история?

– Я написал вчерне еще двенадцать книг. Надеюсь их закончить в Риме и обнародовать…

– Какое счастье! – воскликнул Сципион. – Ты будешь жить у меня. Семпрония без ума от твоей истории. Каждый день мы будем завтракать и обедать за одним столом. Кстати, – добавил он, переменив тон. – Иссомах скончался через месяц после твоего отъезда. Поэтому твои вещи хранятся у меня.

Полибий молчал. По лицу его пробежала тень.

Солнце стояло уже высоко, когда Мегаллида поднялась с ложа. Дамофил женился на ней, дочери надсмотрщика, через год после смерти своей первой жены, которая оставила ему дочь Клею.

Натянув на голое тело тунику из косской ткани, Мегаллида лениво потягивалась. Ноги с ярко накрашенными ногтями утопали в ворсе роскошного, во весь пол, мидийского ковра. Чтобы приобрести его, пришлось отказаться от покупки пяти молодых рабынь. «Или то, или другое!» – сказал Дамофил. При всем своем богатстве он был фантастически скуп.

В углу комнаты Мегаллида опустилась на мягкий стул перед бронзовым зеркалом в золотой оправе. Из зеркала смотрело страшное лицо, покрытое какой-то потрескавшейся маской.

Наклонившись, Мегаллида сильно дернула за шнур. Раздался короткий резкий звонок. И тотчас же проворно вбежали молодые рабыни. Одна из них, сириянка Хлоя, держала в руках медный блестящий тазик с теплым ослиным молоком; другая, смуглая испанка Гена, – коробку с румянами и высокий пышный парик. Обе они владели искусством возвращать то, что уносили с собою годы: молодость и красоту, свежесть и блеск.

Обмакнув губку в тазик, Хлоя осторожно сняла с лица госпожи ночную маску из хлебного мякиша, вымоченного в кислом ослином молоке. Считалось, что она сохраняет гладкость кожи.

Прикоснувшись пальцем к подбородку, чтобы проверить, как подействовала припарка, Мегаллида наклонилась еще раз и дернула за шнур дважды.

В комнату вошел полный круглолицый человек и низко поклонился. Не оборачиваясь, Мегаллида спросила:

– Кирн, ты не забыл о моем вчерашнем приказании?

– Все готово, госпожа! – проговорил Кирн, вталкивая в комнату обнаженную девушку.

Кирн был доверенным палачом Мегаллиды. В городской усадьбе Дамофила постоянно жили шесть палачей. Но Мегаллида, о жестокости которой знала вся Сицилия, пользовалась услугами одного Кирна; это был ее раб, часть принесенного в дом Дамофила приданого.

Звякнуло о пол металлическое ведро, из которого торчал пучок прутьев. Затем под тяжестью тела скрипнула скамейка. Раздались свистящие удары. Глаза Мегаллиды расширились. На бледных щеках появился румянец. Мегаллида наблюдала в зеркало, как на ногах тихо стонущей рабыни появлялись синие полосы.

– Прибавь! – нетерпеливо крикнула она.

Кирн взял из ведра еще несколько прутьев и, добавив к прежним, хлестнул наискось.

Раздался дикий крик.

– Выше! – приказала Мегаллида.

В это время открылась дверь, и на пороге показался Дамофил.

Мегаллида недовольно поморщилась.

– Ты всегда приходишь, когда я еще не одета.

– Я этого не знал, – оправдывался супруг. – Звуки и голоса, – он показал на корчившуюся на скамье рабыню, – дали мне знать, что ты занята делом.

– Прочь! – приказала Мегаллида служанкам. – А ты, – обратилась она к Кирну, – продолжишь после обеда.

– Неслыханная дерзость! – произнес Дамофил, вытирая капли пота тонким платком.

– Что случилось, дорогой?

– Только что пришли два раба-пастуха и сказали привратнику, что хотят меня видеть. Я приказал их позвать. И что, ты думаешь, им надо? Плащи и сандалии! Неслыханно! Прийти к господину и просить одежду. Я спущу с них последнюю шкуру. Если одевать всех этих бездельников, можно разориться. Разве путешественники в нашей благословенной Сицилии ходят голыми? Предприимчивый раб всегда найдет способ заставить их поделиться…

Дамофил еще долго и возбужденно говорил о дерзости рабов и расходах на их содержание.

Когда он немного успокоился и, ведя супругу под руку, вышел во двор, у вбитых в землю и обрызганных свежей кровью столбов уже никого не было. Разрезанные кем-то веревки валялись рядом. У Дамофила отнялся язык, когда он понял, что рабы сбежали.

Городские усадьбы Дамофила и Антигена находились рядом. Вечно голодные рабы Дамофила по запаху, доносившемуся из кухни, знали, чем сегодня будут кормить соседских рабов. Рабы Антигена по крикам догадывались, засекла ли Мегаллида очередную свою жертву или несчастная рабыня проживет еще несколько дней.

Господа же были не просто соседями, но и соперниками. На ипподроме в Сиракузах их лучшие кони состязались в быстроте бега. Каждый стремился затмить другого роскошным убранством и размером пожертвований на городские нужды.

Антиген, однако, вел себя более сдержанно. Он не позволял себе разъезжать по улицам Энны на повозке, запряженной рабами. Его пастухи не грабили путников, так как им каждый год давали обноски. Жена Антигена не превратила своей спальни в застенок. Конечно, провинившихся рабов и рабынь пороли на конюшне, но не было случая, чтобы после наказания кого-нибудь из них относили в яму на кладбище.