Сазан свернул с шоссе, доехал до станции с табачным ларьком и сожженным пять лет назад, за неделю до ревизии, магазином «Продукты», и громко выругался.

Переезд возле станции был закрыт: на дороге топорщилась громадная куча гравия, и настил на железнодорожных путях был сорван, обнажая рельсы и бетонные шпалы, мокро блестевшие при свете сиротливо мигающего красного глазка.

Сазан припарковал машину у будочки при переезде и пошел дальше пешком. Идти было километра два.

Генеральская дача, летом укрытая живой изгородью из боярышника и берез, стояла нагая и неприкаянная, и на втором этаже ее сиротливо горел огонек. Сазан отворил калитку и осторожно пошел вокруг дачи. В руке у него был все тот же старый ТТ.

У задней стены был устроен навес, и под ним тянулись две шатких, кое как уложенных поленницы. Березовые кругляши, величиной с головку пошехонского сыра, чередовались с нарубленным погнившим штакетником.

Несколько штакетин валялось на снегу, видимо выпав из рук того, кто таскал дрова в кухню, и там же лежала дохлая мышь, выкинутая из мышеловки. Узкий проход меж поленниц вел к черной двери с выбитым окошком. Сазан тронул дверь, – она была незаперта. Сазан осторожно отворил дверь и ступил на порог. В следующую секунду в глубине кухни, за печкой, что-то зашевелилось, крякнул выстрел, и козырек навеса за плечом Сазана разлетелся вдребезги.

Сазан упал на землю и ударился локтем о штакетину, из которой торчал ржавый гвоздь. Гвоздь весело чавкнул, и, как цепная собака, вцепился в локоть злоумышленника. Пальцы Сазана разжались. Пистолет заскользил по ледяной дорожке к порогу, подставив луне мокрый ребристый бок. Сазан подтянул ноги к животу и перекатился за дверь. Тут же второй выстрел щелкнул по тому месту, где Сазан лежал только что, и подшиб у основания гнилую стойку поленницы. Сазан обхватил руками голову. Березовые кругляши и гнилые доски весело посыпались вниз, на лежащего под ними человека, как картошка из раструба уборочного комбайна.

Через минуту Сазан выдрался из-под дров, нашарил пистолет и бросился в кухню. Далеко впереди хлопнула парадная дверь и кто-то, тяжело дыша, рванул по щебенчатой дорожке прочь от дома. Сазан повернулся обратно, перепрыгнул через разоренную поленницу и дунул по раскисшим грядкам к забору. Он перемахнул через забор, забор тотчас сломался под ним, и Сазану опять пришлось падать.

Человек бежал меж грустных, просевших от снега дач, скользя ногами по застывшим в каток лужам. Сазан выпрыгнул на середину дороги, схватил пистолет в обе руки и тщательно прицелился. Человек, ошалев от страха, летел вперед. Сазан не стрелял. Верхушки дальних деревьев вдруг озарились разноцветными бликами. Сазан словно застыл с пистолетом в руке. В следующую секунду послышался визг шин, и на дорогу вылетела из-за поворота зеленая девятка. Девятка плясала, соскальзывая с ледяной колеи, и вместе с ней плясала дорога, звезды, сосульки на придорожных соснах и прошлогодняя бочка, выставившая из канавы заледеневшее рыло. Человек вскрикнул и поскользнулся. Девятка летела вперед. Человек упал на спину и поехал навстречу девятке. Шины девятки нехорошо запели по льду, машина развернулась, перепорхнула через сугроб и влетела в старый забор. Забор жалобно затрещал и рухнул мгновенно и бесповоротно, как советская власть.

Дверца девятки распахнулась, и из нее выскочили люди.

– Не стрелять! Милиция!

Сазан бросил пистолет на дорогу и молча поднял руки. Правый рукав намок от крови, и держать руку было тяжело.

Тихомиров, тяжело дыша, подбежал к нему и с немалым торжеством заломил руки назад. Бандит без сопротивления упал на колени, нырнул глазами вниз и угодил в продолговатую лужу, обрамленную вмерзшей в снег галькой и полусгнившими листьями. Из-за поворота выехала еще одна машина, на этот раз с мигалкой и синей полосой на боку. Из машины выскочили люди с автоматами. Они молча накинулись на человека в луже и принялись обрабатывать его сапогами.

– Отставить! – заорал Сергей.

Сазана отпустили, и он перевернулся на спину и сел. Дорогой его плащ, предварительно пострадавший от поленницы и забора, окончательно изгваздался, и наконец-то шикарный бандит выглядел не очень презентабельно.

– Я не стрелял, – сказал Сазан.

– Да? А вон это что?

И Тихомиров ткнул в лежащего на дороге человека.

– Сам поскользнулся, – сказал Сазан.

Двое милиционеров поднимали лежащего. Тот ошалело мотал головой.

Тихомиров осторожно, чтобы не залапать пальчиков, поднял пистолет, брошенный Сазаном, понюхал его и удивился. Из пистолета не стреляли ни сегодня, ни вчера.

– Тем лучше, – сказал Тихомиров. – Если ты не сядешь за убийство Баркина, то Баркин посадит тебя за взрыв у «Межинвеста».

Сазан молча усмехнулся и встал на ноги. Двое парней в камуфляже предостерегающе передернули затворы автоматов. Тихомиров побежал вперед к девятке. Человек, убегавший от Сазана, уже сидел, привалившись к колесу, и блестел испуганными глазами. Тихомиров сорвал с него шапку и отступил. У беглеца были черные, всклокоченные волосы, пьяное лицо с лишаем-волчанкой во всю щеку, и было беглецу лет пятьдесят.

– Это что за фрукт? – удивился из-за спины Дмитриев.

– Бомж, – сказал Сазан. – Жил тут, понимаешь, на пустой даче. А когда я приехал к моему другу, со страху вздумал палить в меня из обреза.

Парень с автоматом поднял бомжа за шкирку и принялся запихивать его в машину. Сазан пожал плечами и пошел прочь.

– А ты куда? – окликнул его Тихомиров.

– А что, у милиции ко мне есть претензии?

– Статья 218-ая. Незаконное хранение огнестрельного оружия.

Сазан молча подставил запястья, и Сергей защелкнул на них наручники.

Было уже одиннадцать утра, когда Тихомиров и Дмитриев поднялись на четвертый этаж генеральского дома на Садовой. Двери на лестничных клетках ощетинились выразительными глазками и черной кожей, за которой угадывались ребра сейфовых замков. На площадке второго этажа висела на тонком стебельке телекамера, проводившая милиционеров любопытным оком. Дверь генеральской квартиры была деревянная и двустворчатая, и красили ее лет десять назад.

Дверь открыла чистенькая старушка. В ногах ее путалась белая беременная кошка.

– Добрый день, – сказал Сергей, – я ищу Мефодия Баркина.

– А его нет, – сказала старушка, – да вы заходите.

Что внука дома нет, Сергей понял еще вчера. Не было внука и на даче в Гелищево, – бедолага-бомж жил там вторую неделю, не было его у отчима на Кропоткинской, не было на Киевском рынке, где он имел обыкновение покупать соломку, не было его и на Рижском, где арестовали очень похожего на Гуню человека, который, на свою беду, тащил в продуктовой сумке гранатомет. И хуже всего обстояло дело с трезвым, но сильно избитым парнем, которого парочка нетрезвых, и совсем небитых милиционеров доставили в 135-ое отделение. Милиционеры утверждали, что они приняли парня за объявленного в розыск Баркина, но Сергей полагал, что они просто избили парня, а потом не знали, как это разъяснить начальству.

Старушка пригласила посетителей в гостиную, расставила на столе симпатичные чашки, и достала из хельги красовавшуюся там коробку конфет.

– А вы откуда будете? – спросила старушка, разливая чай.

– Из милиции.

Старушка встревожилась.

– Неужели Федя что-то натворил?

– Да как вам сказать…

– Это, наверное, из-за Валерия.

– А что, – сказал Сергей, – Валерий уже был здесь?

– Да, они приехали вчера вместе с Александром, – и старушка указала на коробку конфет.

Сергей кивнул головой и незаметно положил на стол только что взятую им конфету.

– И чего они хотели?

– Валерий говорил, что ему срочно надо найти Федю, что у них есть какое-то выгодное дело. Александр был ужасно расстроенный, а Валерик, – я даже удивилась, какой он стал заботливый.

– Мусор вынес, – процедил сквозь зубы Сергей.