Вроде бы жизнь шла своим чередом. Я, как и прежде, был обычным учеником обычной школы.

— Андрюш, привет! — догнала меня Настя — девочка, которую я считал самой красивой в школе. — Подожди. Пойдём домой вместе.

— Привет. Пойдём, — улыбнулся я.

— Михайлович зря к тебе придирается, — ободряюще сказала она. — Не обращай внимания.

Настя заметила, что я сам не свой, и решила меня приободрить, уж как умеет. Посчитала, что расстроен я из-за Михалыча. Только она не могла знать, что из-за другого Михайловича. Я заторможено кивнул.

«Можешь называть меня Эдуардом Михайловичем», — невыносимой тоской отозвались слова, которые я почему-то запомнил.

— Ты сегодня неразговорчивый, — нахмурилась Настя. А я загляделся на её глаза. Красивые, такие чисто-голубые.

Совсем как у моего загадочного спасителя. Дальнейших попыток разговорить меня она не предпринимала, поэтому остаток пути мы прошли в молчании. Я обрадовался, увидев, что ее дом уже рядом.

Попрощавшись с ней, я почувствовал облегчение.

— Увидимся, — крикнула она и направилась к двери своего подъезда.

А я и правда считал её самой красивой в школе, она мне нравилась. Мне нужно прыгать от счастья, что она сама обратила на меня внимание. Но я не почувствовал ничего. Не грела даже мысль, что я могу лишиться девственности с ней. Похоже, после того утра в доме Эдуарда, во мне что-то сломалось. Ведь пару дней назад я мечтал о Насте.

Или думал, что мечтаю. Ведь пятнадцатилетнему парню нормально заглядываться на одноклассниц. А на мужиков, которым под тридцать?

Ключ в замке резко щёлкнул, и я вошёл в дом. О странных же вещах я стал задумываться последнее время.

— Я дома, пап, — оповестил я, стягивая кеды.

Отец воспитывал меня один, мать умерла, когда я был совсем маленьким. Потому наш дом был настоящим холостяцким убежищем. Отец приводил каких-то женщин, но они не задерживались, от слова совсем, я их даже не запоминал. О том, чтобы снова жениться, речи и не шло. Говорил, что не может её забыть. Я испытывал непонятную гордость за его лебединую верность, но чем старше становился, тем сильнее осознавал, что абсолютно не понимаю его мотивов.

Работал батя в полиции, сам по себе был человеком суровым. И меня воспитывал в строгости. Поэтому я прилежно учился, всегда мыл руки перед едой, не курил и не пил. То есть пил, но так, что отец об этом не знал. Так что, отбросив все прочие обстоятельства, мне повезло, что друзья продали меня Эдуарду, он, в свою очередь, не смог выпытать у них мой адрес, а отец не ответил на его звонки. Попади я к бате в таком состоянии, был бы отлупцован так, что в жизнь не забыть.

Он смотрел новости, а я делал уроки. Я был выдрессирован готовить их сразу после возвращения домой. Это уже вошло в привычку, и нарушить распорядок могла только чрезвычайная ситуация. Однако, я никак не мог сосредоточиться на выполнении домашнего задания. Лишь задумчиво смотрел на сидящего ко мне боком отца и размышлял.

«А как он относится к геям?»

Я знал ответ на свой вопрос. Глупо было вообще им задаваться — конечно же отрицательно. Категорически отрицательно. Он ратовал за традиционные семейные ценности, любил повздыхать о падении нравственности и тлетворном влиянии запада. Раньше я всегда соглашался с ним, хоть порой его слова и походили на старческое брюзжание.

Что он обычно говорил о геях? Я помнил — что это больные люди, которым требуется лечение, что это бракованные особи, что они погубят человечество и что это отклонение, которое последнее время пытаются выдать за норму. И я внимал, соглашаясь, что его слова — истина.

«Это было истиной потому что тебе втюхивали это с младенчества, — думал я. — И что теперь? Это перестанет быть ею оттого, что ты сам гей? Или не перестанет?».

Я сломал пополам карандаш, который энергично вертел в руках.

«Себе боишься признаться, — продолжал внутреннее самобичевание я. — Другим-то тем более. А теперь подумай, на кой чёрт Эдуарду ты? У него наверняка девушка есть. Такая же шикарная, как и он, даже если не такая — ты ей не конкурент. К тому же, они тебя намного старше, сопляк! Маленький, безответно влюбленный гей — вот ты кто!»

Я со всей силы ударил кулаком по столу, чтобы отогнать причиняющие боль мысли. Это помогло — руку я ушиб сильно.

— Ты чего это? — опешил отец.

— Тут таракан ползал, — неумело соврал я.

***

На выходные я с утра один пошёл на рынок купить себе новые джинсы. Взял за правило иметь две пары, а тут одни почти протерлись в области задницы. С десяти лет сам выбирал себе одежду, просто хватая первое, что подходило по размеру и не выглядело слишком страшно.

Обычно я не тратил на это много времени, но сегодня решил прогуляться по рынку подольше. Просто бесцельно бродил среди разноцветного тряпья.

Просто не хотел возвращаться домой.

Заметив одну вещь, я остановился, как вкопанный. Синий халат с оранжевыми динозаврами. Такой же, как у Эдуарда? Я был не в силах совладать с щемящей тоской, которую вызвал один взгляд на этот дурацкий халат, поэтому выбрал свой размер и засеменил к кассе оплачивать покупку.

Затем рассудил, что раз на джинсы у меня уже не хватает, а деньги еще остались, то не мешало бы в этот холодный осенний день засесть в ресторанчике и выпить горячего кофе. Чтобы не возвращаться домой как можно дольше. С чашкой ароматного напитка в руке я снова начал рассуждать на столь интересную для меня тему. О том, что странная одержимость другим парнем сводит меня с ума. А халат я купил в бесплодной попытке заполнить пустоту внутри себя. Всё пошло не так с того злополучного утра.

Зал был почти пуст, только сбоку от меня сидел ярко одетый парень.

«Это недалеко от дома Эдуарда, — вспомнил я. — Вдруг я встречу его здесь. А этот парень выглядит его ровесником. Но Эдуард, несомненно, гораздо красивее. Хотя и он тоже ничего».

Кофе закончился, я решил, что пора уходить, но сначала пошёл в уборную ополоснуть руки. Вернувшись в зал, я увидел то, что меньше всего ожидал увидеть. Знакомый силуэт, чёрные волосы и голубые глаза. И не мог его не узнать.

Я в оцепенении наблюдал, как мой спаситель подходит к парню, сидевшему сбоку от меня, и они горячо обнимаются. Они пытались выдать это за дружеские объятия, но я заметил, что это не так. То, как они на мгновение взялись за руки, то, как они разговаривали друг с другом, как они смотрели друг на друга. Всё это выдавало любовь. Я видел это, я чувствовал.

Смотреть на них я больше не мог.

«Проклятый пидор! — со злостью подумал я. — Мне было бы не так обидно, если бы он встречался с девушкой».

Привитая мне гомофобия была ни при чём. Я знал, что встречайся он с девушкой, мне легче было бы смириться. Смириться с тем, что шансов у меня нет и никогда не было.

Я незаметно проскользнул мимо их столика. Мучившая меня тоска сменилась чем-то более жгучим и агрессивным. Обидой? Или ревностью?

***

Отец, как и ожидалось, не обрадовался моей покупке:

— Детский халат. Зачем ты его вообще купил, я не пойму? — он повертел обновку в руках и вернул мне. — Ладно, выбор твой, тащем-то, ходи без штанов.

— Мне правда очень нужен был этот халат, — попытался оправдаться я.

— Конечно-конечно, — хмыкнул отец. — Поступил ты, как однажды твоя мать. Ушёл за хлебом — вернулся с платьем.

— Пожалуйста, не говори так о ней, — попросил я.

— Ладно, постараюсь, — в который раз пообещал он. — Новости смотрел?

Я отрицательно покачал головой. Единственное, на что я сегодня смотрел — бесконечные тряпки и обнимающиеся геи.

— В Госдуме нашей придурочной заговорили о разрешении однополых браков.

Об этом я совершенно не хотел говорить, но и остановить негодующего отца не мог.

— Вот куда мы катимся? Охренели уже. Содомию разведут!

Я кивнул в надежде, что он скоро выговорится и закроет эту тему.

— Вот скажи, — не унимался он. — Слишком много мы им позволять стали. Раньше забивали камнями, убивали. А теперь терпят, вот они и лезут везде! Возобновить бы традицию. Убивать их надо.