– Боец Гаврин! – рявкнул Красный профессор.

Октябрина вздрогнула.

– Я! – Лаврик вскочил на ноги, по обыкновению, широко улыбаясь.

– Приказываю дать бойцу Табунщиковой подзатыльник. Пусть переводит исправно, не отвлекаясь на девичьи мечты.

Линию фронта диверсанты – Красный профессор, Андрей Давидович Низовский и сам Ромка Саврасов – миновали вполне благополучно. Первую ночь провели в чистом поле, не разводя огня и здорово намёрзлись. На второй день, в деревушке с завлекательным названием Девица, была назначена встреча с Лавриком Гавриным. На эту встречу однокурсник Романа явился не один. Ох, и озлился же Красный профессор, увидев Октябрину! Роман крепко запомнил его слова:

– Твой напор и желание всё сделать по-своему не доведут тебя до добра.

Но обратно через линию фронта Родион Петрович дочь не отправил. Так Октябрина и осталась с ними. Отряд двое суток провёл в Девице. На задворках у Лавриковой родни, в амбаре пережидая сильную пургу. Ранним утром третьего дня Родион Петрович поставил всех на лыжи. Теперь их целью являлся железнодорожный перегон между станциями Латная и 215-й километр.

Десятикилометровый переход от околицы Девицы до места совершения акции Октябрина преодолела без нытья. Отстать она не могла, потому что шла второй, следом за Ромкой. За Октябриной шёл Андрей Давидович Низовский, бывший преподаватель с кафедры электротехники, он же – герой Гражданской войны, орденоносец. В те героические времена Низовский воевал под началом самого Тухачевского, о чём в прежние времена рассказывал с большим удовольствием, но в предвоенные годы язык-то прикусил. За Низовским следовал Лаврик. Этот нёс за плечами груз взрывчатки. Замыкал цепочку сам Родион Петрович Табунщиков, которого в каждом уезде от Воронежа до Борисоглебска торжественно именовали Красным профессором.

Мадьяра изловили неподалёку от безымянного хутора. Капрал, судя по всему, мародёрствовал по ту сторону железнодорожного полотна. Сонная, осоловелая от холода кляча тащила по первопутку сани с добычей и самого мадьяра. Ромка и Лаврик легко прижучили грабителя. Красный профессор конфисковал награбленное. Всей добычи оказалось: три мешка фуражного зерна и кое-что из провианта. Фураж пришлось оставить на поживу позёмке, зато остаток пути они проехали в санях, да и провиант очень даже пригодился. Ночевка предстояла тяжелая. Ввечеру снег перестал, небо прояснилось, но ударил крепкий мороз. В этой ситуации Лаврик оказался особенно полезен. Это он привёл их к замерзающему озерцу, на болотистом берегу которого притулилась древняя избушка, очень похожая по виду на жилище сказочной Бабы-яги. Сооружение стояло на сваях – толстых, почерневших от времени брёвнах. Лаврик сказал, что это охотничья заимка. В домишке нашлась печь, нехитрая утварь, незначительный запас топлива. Изба изрядно обветшала. Из щелей между брёвнами бахромой свисала пакля, крыша прохудилась, лесенка на крыльцо – без трёх ступеней, но это лучше, чем ночёвка в снегу, в двадцатиградусный мороз. Последние силы они отдали кобыле – кое-как разместили в избёнке, накрыли, накормили остатками фуража. Теперь животина громко дышит, но стоит смирно. В её больших, блестящих глазах отражается огонёк лучины. От неё и тепла больше, чем от печки. А они спать не укладываются. Пленного опрашивают. Красный профессор формулирует вопросы, Октябрина переводит, а Низовский обоим помогает.

– Позвольте осведомиться, почтеннейший, а техника соответствующая у вас имеется? – Низовский хитро щурил и без того узкие глаза. В избушке было дымно – печь топилась по-чёрному.

Октябрина перевела.

– Auf Wegen Feld Gendarmerie lokalen Herden leben zu löschen. Jetzt ist der Schnee. So wird morgen fahren[1].

– Die Technik ist. Geben Sie Wodka! Wodka ist?[2]

– У нас и хлеба-то в обрез. А ты о водке, – отозвался профессор. – Ты спроси его, Октябрина за дозорных.

– Дозоры у немцев всегда выставлены, – вмешался Лаврик.

– Der Schutz der Eisenbahn sind der SS,[3] – прилежно ответил пленный.

– Как часто патрулируют? Где выставлены посты?

Октябрина переводила. Пленный отвечал на все вопросы толково, без запинки.

– Вот предатель-то! Вот треплется! – рычал Лаврик.

Под скулами Гаврина ходили желваки. Он то и дело хватался за карабин, но сразу же откладывал – толстые рукавицы не защищали руки от стылого металла. Роман держал оружие на коленях. Внезапно интонации пленного изменились. Нет, он лопотал всё так же оживлённого, но теперь явно о чём-то совсем ином. Время от времени он на свой, венгерский лад, произносил, коверкая, русские имена. Родион Петрович тоже заметил смену настроения мадьяра, тоже стал прислушиваться, пытаясь самостоятельно, без помощи Октябрины осознать смысл его речей.

– Погоди-погоди! – сказал профессор наконец. – Что же ты умолкла, Октябрина, он ведь что-то важное говорит. Так?

Октябрина смущенно уставилась на отца.

– Он бредит, папа.

– Он какие-то имена называл. Что-то о казнях. Так?

– Папа! По моему, он дурак. Я бы подумала, что спьяну бредит, но он трезв. А толкует о колдовстве. Антинаучный бред какой-то.

– Может быть, этот гм… господин соблаговолит повторить? – встрял интеллигент Низовский.

– Ну! Давай! – Лаврик ткнул мадьяра стволом в бок.

Пленный вздохнул и начал сначала. Октябрина переводила.

– Он говорит: у нас нет шансов. Даже если не сумеем взорвать дорогу – шансов всё равно нет.

– Шансов на что? – улыбнулся профессор.

– Он говорит, нам не спастись. На оккупационные власти работает самый известный в этих местах колдун. Он пугает, наводит … что?

– Отводит глаза. Так в старину говорили. И этот мадьяр имеет в виду именно морок, Октябрина Родионовна, – проговорил Низовский.

– Антинаучный бред! – фыркнул Родион Петрович.

Мадьяр же говорил безостановочно. Щеки его зарумянились. Глаза блестели.

– Теперь он говорит, что этот человек – колдун – одновременно является и врачом.

– Целителем. Я бы так это перевёл, – вставил интеллигент.

– Он говорит… – Октябрина немного помолчала, прислушиваясь к лепету мадьяра. – … этот человек ловит диверсантов. Таких, как мы. А находит при помощи колдовства. Бред какой-то!

– Was ist das? Beschreibung![4] – проговорил профессор.

– Он не может описать! – горячила Октябрина. – Говорит, колдун отводит людям глаза.

– Наводит морок! – вставил Низовский.

– Он говорит, колдун никого не убивает. Всех отвозит… Куда? Ты слышал, папа? Он говорит, в Семидесяткое. Он говорит, у колдуна трое помощников. Все на белых конях.

Услышав о белых конях, Лаврик вскочил на ноги.

– Помнишь, Ромка, я тебе рассказывал? Про мою тётку Василину Игнатьевну? Это которая в Бога верит. Она видела их, Всадников Апокалипсиса. Все на белых конях. Рожи у всех ужасные. Один с белой бородой. Это было в конце лета, когда я первый раз через линию фронта ходил. Помнишь?

– Я тоже слышал, – нехотя отозвался Роман, обращаясь к Родиону Петровичу. – В рапорт бабьи бредни включать не стал. Когда бомбы и снаряды на головы сыплются – ещё и не такое померещится.

– Да. У нас большие пробелы в агитационной работе, – вздохнул Красный профессор. – Есть ещё много недостатков. Но вы, комсомольцы, должны понимать…

– Я понимаю! – воскликнула Октябрина. – Бредни попов крепко засели в головах сельских обывателей…

– Тяпа! Мы не у матушки твоей на кухне, а на боевом задании! Перебивать командира нельзя, Тяпа!

– Не называй меня Тяпой!

– Боец Табунщикова!

– Я пять раз ходил через линию фронта. Наслушался разговоров о всадниках. Пока люди в Девице были живы, только и говорили о них. Только теперь там разговаривать некому!

Ей показалось, или Лаврик всхлипнул? Нет, это слишком крепкий морозец заставляется слезиться глаза.