Дани задумчиво уставился на внушительный нос водителя. «Хорьх» быстро остывал. Становилось всё холоднее.
– Мы пойдём вместе, но валенки надевать не будем. Ну?! Марш-марш!
Дани выскочил из автомобиля в метель. Оба унтера последовали за ним. На улице было много холоднее. Колючей ветер прохватывал до костей. Остаться возле машины – умереть быстро и наверняка.
– В какую сторону пойдём? – спросил Шаймоши.
Резонный вопрос. Действительно, в какую?
Правая рука уже замерзла и плохо слушалась, но Дани кое-как удалось извлечь из планшета карту. Взбесившийся ветер трепал лист бумаги, сыпал на него белую крупу. В угасающем свете фары они несколько минут рассматривали голубоватые, извилистые узоры рек и зелёные пятна лесных массивов. Куда утекли эти реки? Где леса? Всё стёрла белая пурга.
– Мы потерялись… – пролепетал водитель.
– Отставить панические разговоры, – привычно рявкнул Дани.
Шаймоши всматривался в метель.
– К нам кто-то едет, – после минутного молчания проговорил он.
– Я не вижу света фар, – сказал водитель.
– Они едут в санях, – Шаймоши сделал несколько неуверенных шагов назад, по пробитой ими колее.
– Русские ездят с колокольчиками, – возразил водитель. – А я слышу только вой метели.
– Эти едут без колокольчика, – сказал Шаймоши. – Может, они партизаны?
Дани поспешно сунул карту под передний бампер «хорьха» и вытащил из кобуры пистолет. Не откажет ли оружие на таком морозе? Водитель тоже вооружился. В багажнике «хорьха» у него хранился целый арсенал – всё в свежей смазке. Водитель щелкнул затвором винтовки.
– Эй! Китио е на наши! – закричал Шаймоши и замахал руками.
– На каком языке он говорит? – спросил водитель.
– Шаймоши думает, что знает русский язык, – усмехнулся Дани.
Дани выстрелил в воздух по двум причинам. Во-первых, надо проверить работоспособность оружия. Во-вторых, привлечь внимание следующих по дороге людей. Пусть пурга овладела всей округой, но даже в такую погоду партизаны вряд ли решатся открыто разъезжать по тракту.
Наконец из снежной пелены вынырнула понурая кляча. Следом за ней тащились сани. Человек, сидевший на передке саней был одет в лохматую, русского фасона шапку и длиннополый, вывороченный тулуп. Следом за санями из пурги вышли две лошади – конь и кобыла. Оба взнузданные и покрытые странными, меховыми покрывалами. Впотьмах Дани принял их за медвежьи шкуры. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что покрывала пошиты из овечьего меха. Обе лошади, подобно собакам, трусили следом за санями.
– Посмотрите-ка, господин лейтенант! Это Микулаш! Клянусь мощами святого Иштвана! – закричал Шаймоши.
Дани присмотрелся. Действительно, лицо возницы украшала довольно длинная и широкая, совершенно белая борода.
Микулаш издал страшный вопль. Лошадёнка остановилась.
– Я знаю тебя! Ты – Гюла Шаймоши, – возница говорил на школярски-правильном немецком языке. Разумеется, из всей его речи Шаймоши разобрал только собственное имя.
– Эй, ты! Говори по-русски! – крикнул Дани.
– Ярый Мадьяр!!! – взревел возница. – А-а-а!!!
Водитель сделал предупредительный выстрел из винтовки. Тоже хорошо! И это оружие исправно! Проклятая русская зима лишила их транспортного средства, но не смогла разоружить.
– Прикажи своим людям не стрелять, ваше благородие! – сказал возница.
– Кто ты?
– Я – Матвей Подлесных, дед Матюха, Колдун. Называй как хочешь, но не стреляй!
– Куда следуешь? Говори!
– Сам не ведаю куда, ваше благородие. Хотел добраться до Семидесятского, но в такую пургу нынче уж туда не попаду.
– Сколько километров до Девицы? И в какой она стороне?
– Пара-тройка вёрст. Но лучше уж следовать в Староникольское. Там есть жилые дома и можно добыть еды.
– У нас с собой сухой паёк. Голодным не останешься. Решено: следуем в Девицу. Эй, как там тебя… – Дани обернулся к водителю и заговорил по венгерски.
– Вытаскивай всё из багажника и перекладывай в сани. Выполняй!
Унтеры кинулись выполнять приказание.
– Ваше благородие, у меня в санях пленный! – сказал возница.
– Так посади его на лошадь или пусть топает пешком.
– Не-е-ет! Он идти не может, потому как ранен как раз в ногу.
– Чёрт тебя дери! Так выкини его! Эка невидаль, русский пленный!
– Не-е-ет. Этот человек – диверсант. Мне за него господин комендант отслюнявит пригоршню дойчмарок, прежде чем вздёрнет его перед комендатурой.
Им всё же удалось договориться. Шаймоши сел на передок. Сам дед Матюха взгромоздился в седло своего тощего коня, водителя удалось усадить верхом на кобылу, а Дани устроился в санях рядом с пленным. Матвей Подлесных накрыл обоих огромным, изготовленным из овечьего меха одеялом, которое называл странным словом «бурка». Тот не двигался, молчал и, казалось, пребывал в забытьи. Русский не очнулся даже после того, как Дани осветил его лицо лучом карманного фонарика. Странно симпатичным и мимолётно знакомым показалось ему лицо этого русского мужика. Осунувшееся, почерневшее от холода и усталости, оно хранило странно-безмятежное выражение. Такие выражения Дани видел иногда на лицах приговорённых к смерти людей.
– Что, залюбовался, твоё благородие? – дед Матюха склонился с седла. – Красивый, да?
– Что ты мелешь, сволочь? – прорычал Дани.
– Да про тебя всякое треплет народ… Я вот думаю – может, правда.
– Да что ж такое про меня треплет народ?
– А то, что вот этот вот Шаймоши до тебя будто мальчиков водит. Гы-ы-ы…
– А не вздёрнуть ли и тебя рядом с этим вот… Как его? Имя? Кличка? Знаешь что-нибудь о нём?
– Не-е-ет. Меня так просто не вздёрнешь. Я нужен господину коменданту для его важных нужд. И тебе могу пригодиться. Рука-то левая болит? Болит! По-научному это называется фантомные боли. Я могу сделать так, чтобы не болела и рука, и душа. Излечить многое, не поддающееся фармакопейным средствам. Это во-первых.
– Что же во-вторых? Эй, Шаймоши, трогай!
Сани тронулись. Тощий конь Колдуна побрел рядом с санями. Следом за ним потянулась и кобыла с водителем в седле.
– Что же во-вторых? – Дани повторил свой вопрос. Белобородый русский начинал нравиться ему.
– А, во-вторых, имя этого человека, – он указал на пленника. – Родион Табунщиков. Он же – Красный профессор.
– Ну и что?
– А то! Он руководил школой диверсантов под Борисоглебском.
– Он? Школой диверсантов? Ты его допрашивал? Пытал?
– Не-е-ет. Дед Матюха только лечит – не пытает. Дед Матюха всё местное население до последнего желтушного младенца знает, вплоть до каждого погоста – кто и где похоронен знает…
– Довольно!!!
– Не-е, погоди! А вот этого вот, Красного профессора, так же знает вся округа. Важный человек! Коммунист! Ты не смотри, что он у тебя под боком бесчувственный валяется. В былые времена он весьма и очень чувствительным являлся. Особенно к нуждам крестьянской бедноты.
– Расклячивал? – спросил Дани. Он решил для себя, что лучше уж слушать речи сумасшедшего «Микулаша», чем просто так, бессмысленно мерзнуть.
– И расклячивал, и порол, и в холодную сажал. Такого человека нельзя оставить замерзать. До того как стать сильно учёным профессором, этот человек красными конниками командовал. Он важный красный кадр. Пусть господин комендант на него полюбуется. Пусть в волостной газете портрет Родиона Петровича с табличкой на шее напечатает для большей идеологической убедительности.
– Погоняй, Шаймоши! – приказал Дани.
Но отвязаться от деда Матюхи не удалось. Весь путь до Девицы тощий конь Колдуна трусил рядом с санями, а всадник затянул какую-то неслыханную ранее печальную песню. Позёмка подпевала ему натужным воем на высоких нотах. Копыта лошадей аккомпанировали в такт. Скоро Дани удалось справиться с раздражением, и он стал прислушиваться к словам песни:
– Мы не пивом и не водкой в наш последний вечерок самогоном зальем глотку и погибнем под шумок! Не к лицу нам покаянье, не пугает нас огонь!.. Мы бессмертны! До свиданья, трупом пахнет самогон!..[7]