– И что дальше? – стараясь держать себя в руках, спросил он.

– Ничего. Лезешь через забор, забираешь лопату и возвращаешься.

– А ствол?

– Если не вернешься, ствол с твоими пальчиками уйдет к ментам. Двух твоих жмуров на тебя повесят. А в довесок третьего, моего.

– А если вернусь?

– Ты должен вернуться, брат. Другого пути у тебя нет.

Прохор кивнул, вышел из машины. Осмотрелся, прислушался. От дороги через лес к садовому товариществу вела тропинка. Была еще дорога, к воротам, но Пушкарь нарочно проехал мимо, чтобы не привлекать внимания.

Тихо вокруг. Двигатель работает, а все равно тихо. Кузнечики стрекочут, пичуги заливаются, а все равно тишина. Это где-то там, в городе бушуют страсти, а здесь хорошо, спокойно. Забыть бы обо всем, вернуться к своей даче. Утром на рыбалку, днем спать, после обеда – огород, все такое… Хотелось бы вернуться к безмятежной жизни, но как?

Прохор перепрыгнул через канаву, по тропинке подошел к забору. Шифер вроде бы крепкий – не должен сломаться под тяжестью тела. Но вдруг опорные столбы не выдержат или листы отваливаться начнут?

Еще его смущал колючий кустарник вдоль забора. Длинные вязкие стебли цеплялись за руки, за ноги, а если свалиться в него, можно оцарапать лицо. Но разве штурмовой десантник может спасовать перед такими пустяками?

Он приноровился, зацепился за верхний срез забора, подтянулся и заглянул во двор. Дом небольшой, полутораэтажный, из силикатного кирпича, с виноградной терассой над крыльцом. Ухоженный огородик, деревянный сарайчик, летний душ с железным баком вместо крыши, кирпичный туалет, к которому вела бетонная дорожка. Вдоль забора малинник, вот куда бы не хотелось угодить. Зато собаки нигде не видно.

Прохор перебросил тело и спрыгнул в узкое пространство между забором и малинником. Присел, затаился, прислушался. Открылась дверь, из дома кто-то вышел. Он увидел симпатичную девушку в пестром ситцевом халате. На плече у нее висело полотенце. Она шла, что-то напевая себе под нос, и на ходу распускала волосы.

Девушка скрылась в летнем душе. Прохор даже смог услышать, как изнутри клацнула защелка. Сейчас она разденется, встанет под льющуюся воду, но Прохора сейчас больше устроил бы вид штыковой лопаты, нежели обнаженного девичьего тела. Поэтому он направился к сарайчику.

Дверь была закрыта, но не заперта. Он осторожно открыл ее, заглянул внутрь. В сумраке, пронизанном тонкими солнечными лучами, тускло блеснул отшлифованный трудовыми мозолями черенок лопаты.

Прохор взял лопату и пошел обратно. В душе лилась вода, во весь голос пела девушка. А со стороны дома – никаких признаков жизни.

Но напрасно Прохор не принял в расчет девушку. Вода продолжала литься, когда открылась дверь.

– Стоять!

Голос у нее низковатый, но звучный. И летящий, как стрела. Прохор замер, словно ему нож в спину всадили.

– Куда лопату понес?

Он повернулся и увидел девушку. Она стояла в полный рост и завязывала в узелок концы полотенца, которым обернула свое мокрое тело.

– Я верну.

– Ага! – хмыкнула девушка.

– Через забор переброшу.

– Ну, ты и фрукт!

На личико она была вроде бы симпатичной. Яркие глазки, маленький, вздернутый кверху носик, пухлые губки. А телу не хватало стройности. А еще больше – женского изящества, в котором преуспела Лида. Короткая шея, широкие плечи, руки крепкие, ноги развитые, но в таком же укороченном варианте, как и шея.

Крепенькая на вид девушка. Но Прохор выглядел внушительно. И рост у него под метр девяносто, и в плечах по-настоящему мужской размах. Курносая должна была его бояться. Но нет, страха в глазах не было. И кокетства тоже. Хотя смотрела она на Прохора с женским интересом.

– Да фруктовое дерево посадить надо.

– Посадить дерево и родить ребенка?

Прохор ощущал себя полным идиотом, и у него не было никакого желания точить лясы.

– Я верну! – повторил он и рванул к забору.

– Эй, куда ты?

Прохор отвечать не стал. Стремительным броском через огород преодолел открытое пространство, с ходу перебросил лопату через забор, перескочил через него сам. И был таков.

Пушкарь стоял возле машины и курил, посматривая по сторонам. Заметив Прохора, бросил сигарету, открыл багажник. И сморщил нос, глядя на труп.

Покойника не упаковывали, поэтому кровью залило все дно багажника. Да и сам вид обезглавленного тела рвал нервы. Прохор спешно положил лопату и занял свое место в салоне.

– Все нормально? – спросил Пушкарь, усаживаясь за руль.

– Нормально. А где ствол? – Прохор глянул себе под ноги, затем сунул руку под свое сиденье, но пистолета не нашел.

– Я его выбросил.

– Зачем?

– А чтобы тебя с поличным не взяли. О тебе, пацан, забочусь. Ты должен ценить, – тронув машину с места, с затаенной усмешкой сказал Пушкарь.

С хорошей лесной дороги они свернули на гиблый зимник с ужасной колеей, но джип достаточно легко шел по ухабам, пока не выехал на маленькую светлую полянку в самой гуще леса. Пушкарь остановил машину, вышел из нее, потянулся навстречу солнцу:

– Красота какая!

– Кому как!

– А что не так? Место спокойное. Не хуже, чем на кладбище. Даже лучше. Соседи донимать не будут.

– Не смешно, – открывая багажник, буркнул Прохор.

– Конечно, не смешно. Мне лично плакать хочется. Тело здесь закопаем, а башку на свалку выбросят.

Прохор взял лопату, выбрал место под молодой осиной, вогнал штык в землю.

– Дерн сначала сними.

– Да знаю.

– В каких войсках служил?

– ДШБ.

– Я тоже. Мотострелковый батальон парашютно-десантного полка. Кто-то там обещал взять Грозный силами одного парашютно-десантного полка, вот мы и брали. В декабре девяносто четвертого, – криво усмехнулся Пушкарь. – Как слепых котят в самый центр пихнули. Кошка бросила котят… Мне-то повезло, я из этого стишка живым выбрался… А ты воевал?

– Не успел.

– Тогда тебе не понять… Ну, чего смотришь, давай, рой! Яму для ближнего.

Прохор кивнул, снова вонзил в землю штык, наметил контур, стал снимать дерн. А Пушкарь принял позу махрового дембеля в кругу желторотых салаг, сел на пенек, закурил.

– Думаешь, почему я к Афонычу подался – барыг дербанить? А где эти барыги были, когда нас в Грозном расстреливали? Жирок нагуливали. С нас шкуру снимали, а они жировали… Почему я должен за них переживать?

– Ну, кто-то же из них тоже служил. И воевал.

– Кто-то. Но не все.

– А три шкуры со всех дерешь.

– Вот только мораль разводить не надо, – скривился Пушкарь.

– Это не я начал…

– Копай давай!

Земля сначала была легкой, с песком, затем пошел сплошной суглинок, но Прохор не унывал. Он опустился вниз на целый метр, потом выбрался из ямы и воткнул штык в землю со словами:

– Твоя очередь.

– Кто сказал? – возмущенно глянул на него Пушкарь.

– Твоя очередь сказала.

Прохор устало опустился на пенек, вынул из кармана пачку «Примы», выбил из нее сигарету. Закурил и Пушкарь. Он не торопился браться за лопату, но и Прохор не собирался работать за него. А время шло.

В конце концов Пушкарь понял, что Прохора не пробьешь, и взялся за работу. Но хватило его ненадолго. Он углубил яму всего на полметра, и на этом его терпение иссякло.

– Все, хватит. И так сойдет.

Прохор пожал плечами. Ему все равно, на какую глубину ляжет убитый кем-то человек. Не ему отвечать, если тело вдруг случайно найдут.

Они вытащили покойника из машины, поднесли к яме. Но сбросить не успели.

– Стоять! Руки вверх! – звонко выстрелил знакомый девичий голос.

Прохор обернулся на голос и увидел курносую. Спортивный костюм на ней, на ногах резиновые сапоги, на голове бейсболка. А в руках она держала самый настоящий обрез «берданки».

Мертвое тело глухо шлепнулось на землю. Пушкарь оторопело уставился на курносую:

– Эй, что за шутки?

– Это шутки? – Девушка на мгновение нацелила ствол на мертвое тело. – Почему он без головы?