Телефонный звонок прервал его размышления. Он снял трубку и услышал нерешительный голос Зойки.

    - Дмитрий Вадимович, здравствуйте! Как вы себя чувствуете?

    - Спасибо, нормально, - ответил Димка. - А вы как?

    - Я хотела извиниться. Мне так неудобно. Кажется, я вчера вела себя слишком раскованно, - вместо ответа замямлила Зойка.

    - Правда? А я что-то и не заметил, - мастерски соврал Димка.

    - В самом деле? А мне так неловко... Может, вам нужна помощь?

    - Вы о чем, Зоя? - на этот раз искренне удивился он.

    - Мы же вчера такой беспорядок учинили. И посуда грязная осталась...

    - Спасибо, Зоя, я уже со всем справился.

    - Сами? Один? - недоверчиво спросила она.

    - Не беспокойтесь, все в порядке. Вы извините, у меня тут чайник кипит...

    - Да-да, до свиданья, - разочарованно протянула Зойка.

    - Всего хорошего, - и Димка положил трубку. "Ничего не поделаешь, иногда приходится и соврать. Она неплохая, эта Зойка, с ней вполне можно общаться.  Только вот в последнее время ее взгляды просто преследуют меня. Я понимаю, все я понимаю, но к серьезным отношениям, кажется, еще не готов. Тем более, к семейной жизни. Ну вот никак не чувствую потребности, - размышлял Димка, относя посуду на кухню и ополаскивая ее. -  Мне ведь неплохо живется в своей семье. А, может, просто не встретилась та, которая станет необходимой. Как это отец любит говорить: "не женись на женщине, с которой можно жить, женись на той, без которой жить не можешь".

    Привыкший контролировать свое время Димка отметил про себя, что Ленка уйдет на шейпинг примерно через час. У него есть время продолжить увлекательное занятие.

    - Ну, что тут у нас интересного, - сказал он вслух, открывая серую папку.

                                       "БУБЛИКИ  НА  ТРАВЕ"

    Сон повторялся с пугающей настойчивостью. Кто он, этот человек, Настя не знала. Она видела его только во сне. Одно и то же незнакомое лицо, которое приближалось в ней совсем близко. Этот человек всегда что-то говорил ей, почти кричал, но Настя не слышала, не понимала. Силясь различить хотя бы одно слово по движениям губ, она вся напрягалась, начинала метаться в постели, что-то несвязно бормотать, пока не пробуждалась...

    В комнате было еще темно, но рассвет уже прокрадывался сквозь широкое окно, едва высвечивая встречающиеся на своем пути предметы, светлеющие стены, лица спящих девушек.

    Настя лежала неподвижно, постепенно приходя в себя.

    "Даже во сне, даже во сне, - с отчаянием думала она. - Неужели так будет всегда, всю жизнь?"

    Ей стало тоскливо, захотелось плакать, но она боялась разбудить спящих соседок по комнате.

    Насте шел двадцатый год. Она была тиха, застенчива, молчалива. В споры никогда не вступала, но и во всеобщем веселье оставалась безучастной, только слабо улыбалась, глядя на всех огромными серыми глазами. Задушевных подруг у нее не было, но отношения со всеми были хорошие, добрые.

    Настя работала на фабрике и жила в фабричном общежитии, а по выходным ездила в деревню навестить больного отца.

    Лежа в седеющей темноте с широко раскрытыми глазами, Настя вдруг уловила теплый хлебный запах. Пахли бублики, которые она еще с вечера купила для отца и положила на тумбочку рядом с кроватью. Она осторожно привстала, взяла один и с наслаждением, словно это был цветок, стала вдыхать такой родной, с детства любимый запах. Он всегда почему-то напоминал ей именно детство, далекие счастливые дни. Она ясно видела перед собой и дом, и лес, и поле, и навеки оставшуюся молодой мать. Ей слышался почти забытый шелест листвы, шепот сосен, шуршанье травы под босыми ногами и звон ребячьих голосов над озером.

    Так и уснула Настя с улыбкой на губах, крепко сжимая в руке душистый золотой бублик...

    Беда случилась, когда Насте шел восьмой год. В знойный и душный июльский день косили они с матерью траву на лугу. Косила, конечно, мать, а Настя сгребала пахнувшую свежестью зелень и охапками накладывала ее на телегу. Грозу принес невесть откуда налетевший ветер. Крупные прохладные капли тяжело посыпались с помрачневшего вдруг неба. Мать и дочь с визгом и смехом бросились под единственный на лугу раскидистый дуб.

    Все произошло мгновенно.

    Когда Настя очнулась, она увидела возле себя неподвижно лежавшую мать с почерневшим лицом и застывшим взглядом. И еще ее поразила тишина, стоящая вокруг, хотя снова светило солнце, колыхалась трава от тихого ветра, и в разом просветлевшей вышине резвились ласточки.

    Не сразу поняла тогда Настя, что эта единственная молния, сверкнувшая в тот день над лугом, убила ее мать, а Настю лишила слуха.

    Но речь у Насти сохранилась, и отец, не теряя надежды, бросился с мольбами к докторам. Однако сделать так ничего и не удалось. Слух упорно не возвращался, хотя все специалисты в один голос твердили, что слуховой аппарат у девочки не поврежден.

    Настя же тем временем научилась хорошо понимать речь людей по движениям губ, мимике, жестам, и общение с родными и знакомыми давалось ей не слишком трудно, но, тем не менее, она остро чувствовала свою неполноценность, особенно с незнакомыми, тяготилась этим и часто становилась вдруг замкнутой и неразговорчивой.

    Как-то, спустя почти три года после несчастья, отец приехал домой на грузовой машине с высокой плотной женщиной, на голове которой красовалась затейливо уложенная копна рыжих волос.

    - Вот, дочка, - немного смущаясь и растягивая слова, сказал он, - это тетя Валя. Она теперь будет жить с нами. Ты как, согласна?

    Настя молчала, угрюмо рассматривая женщину, но та твердыми шагами подошла к девочке, чмокнула ее в щеку пухлыми, ярко накрашенными губами и, ни слова не говоря, стала выгружать из машины многочисленные узлы. Так в их доме поселилась Валентина.

    Отец работал тогда шофером на молокозаводе, и Валентина там же. Настя мало их видела и долго не могла определить своего отношения к новому члену семьи. Валентина не была злой или доброй, крикливой или тихой. Она не была ленивой, но и не стремилась показать себя хорошей хозяйкой. Однако в доме с ней стало чище, на столе не переводились пироги с разными вкусными начинками, да и отец с Настей были ухожены. Нельзя было сказать, что Настя полюбила Валентину, но она к ней притерпелась, свыклась с ней, как с чем-то неизбежным в жизни. И все же после окончания школы не пожелала остаться с отцом и его женой, а надумала уехать в город, работать на фабрике. Так поступали многие их девушки, правда, почти все возвращались обратно.

    - Хорошо там, - говорили они, - жить можно, даже общежитие дают - люди-то всегда требуются. И работа ничего, если бы не грохот.